– Ты и при сестре его ругаешь?
– Конечно! И в глаза ему то же самое сказала бы! – Цяочжэнь еще больше замедлила шаг, чтобы юноша поравнялся с ней. – Он же тебя из учителей выгнал, собственного сынка на твое место поставил, а ты его защищаешь! – И гневно остановилась.
Цзялиню тоже пришлось остановиться. Он видел, что Цяочжэнь сочувствует ему, и ее красивое лицо становилось от этого еще милее. Ничего не ответив, он вздохнул и двинулся вперед. Девушка догнала его, пошла с ним рядом.
– Ничего, небо знает, какие он дела творит, и отплатит ему! Ты не очень расстраивайся, а то за последнее время ты даже похудел… Ну, будешь крестьянином, и что? Крестьяне тоже люди! Не хуже этих кадровых работников. У нас тут и горы, и реки, и воздух чистый – семью хорошую создашь, и можно жить припеваючи…
Чем-то родным повеяло от этих слов. Цзялинь сейчас нуждался в сочувствии, ему было очень приятно говорить с ней о самом простом, и он пошутил:
– Я сейчас ни на гражданские, ни на военные подвиги не способен. Что толку от моего образования? Даже хорошим крестьянином быть не могу. Если заведу жену и детей, они, чего доброго, с голоду помрут!
Он невесело усмехнулся. Цяочжэнь вдруг снова остановилась и, вскинув голову, посмотрела прямо на юношу:
– Цзялинь, коли я тебе не противна, давай жить вместе! Ты будешь работать дома, а я в горах. Не пожалеешь, правда… – Она стыдливо отвернулась.
Цзялиню показалось, что вся кровь с гулом бросилась ему в лицо. Он изумленно глядел на Цяочжэнь и не знал, куда девать руки. В груди жгло, все тело напряглось.
Любовь? Неужели она приходит так внезапно? Юноша совсем не был готов к этому, он еще никого не любил. Сейчас он испытывал страх, смешанный с любопытством, и именно так глядел на девушку, стоявшую перед ним. Она стояла, по-прежнему опустив голову, как маленький барашек, и почти прильнула к нему, он даже ощутил ее теплое дыхание. Ее фигурка, напоминавшая то росток, то белый тополек, и лицо в полутьме казались еще красивее. С трудом сдержав себя, он шепнул:
– Нехорошо так стоять на дороге. Уже стемнело, пойдем скорей!
Она кивнула и пошла. Юноша отобрал у нее велосипед и повел, на этот раз она не противилась. Оба долго молчали, потом Цзялинь спросил:
– Почему ты так неожиданно заговорила об этом?
– Неожиданно? – переспросила Цяочжэнь, подняв залитое слезами лицо. И она начала рассказывать – все, что пережила за эти годы, все без утайки…
Цзялинь слушал ее и чувствовал, что сам не может сдержать слез. Он был достаточно сильным мужчиной, но чувство Цяочжэнь уже захватило его, даже потрясло. Безотчетно начал он шарить по своей одежде. Цяочжэнь, видя это, засмеялась, утерла слезы и, достав из сумки на багажнике пачку сигарет, протянула ему. Юноша изумленно раскрыл рот:
– Как ты догадалась, что я ищу курево?
Она игриво улыбнулась:
– Догадалась, и все. Бери скорее! Я еще целый блок купила…
Цзялинь мгновенно забыл про сигареты и сделал шаг вперед, ласково глядя на девушку. Она тоже смотрела на него, потом быстро положила руки ему на грудь. Он прислонился своим разгоряченным лбом к ее горячему лбу и закрыл глаза, потеряв всякое представление о том, что происходит вокруг…
Когда они снова пошли рядышком по дороге, уже взошла луна. Под ее светом зеленая долина превратилась в сказочный мир: среди тихой ночи особенно отчетливо слышалось журчание реки. Впереди, в излучине, лежала их деревня, где им предстояло расстаться.
На развилке Цяочжэнь вытащила из сумки блок сигарет и положила в корзину Цзялиня. Потом, опустив голову, прошептала:
– Милый, поцелуй меня еще раз!
Парень снова обнял ее, поцеловал и промолвил:
– Не говори своим. Запомни, об этом вообще никто не должен знать… И прошу тебя, чисти зубы…
Она кивнула в темноте:
– Хорошо, я всегда буду тебя слушаться…
– Тогда иди скорей домой. А если твои спросят, почему так поздно вернулась, что скажешь?
– Скажу, что к тетке ходила.
Цзялинь тоже кивнул и, забрав корзину, пошел к себе. Цяочжэнь с велосипедом отправилась по другой тропинке.
Когда юноша вошел в деревню, его вдруг охватило чувство раскаяния. Он жалел, что поддался страсти и вел себя так неосмотрительно, можно сказать, глупо. Если это будет продолжаться, то он наверняка превратится в крестьянина. Даже не подумав ни о чем, целовал девушку – это было крайне безответственно и по отношению к себе, и по отношению к Цяочжэнь. Сегодня он точно провел в своей двадцатичетырехлетней жизни какую-то роковую черту, навсегда распростился со своим непорочным прошлым. К радости это или к горю?
Родители, конечно, ждали его, сидя на кане. Ужин был готов, но они явно не притрагивались к палочкам для еды. Когда Цзялинь перешагнул порог, отец взволнованно сказал:
– Что ж ты так поздно? Уже давно стемнело, мы чуть не померли со страху!
Мать недовольно взглянула на отца:
– Парень в первый раз торговать ходил, сраму, поди, натерпелся, а ты его ругаешь! – И спросила сына: – Ну как, продал пампушки?
– Продал, – ответил Цзялинь и, достав деньги Цяочжэнь, протянул отцу.
Тот, попыхивая трубкой, поднес их к лампе, пересчитал худыми пальцами и сказал:
– Все точно. Завтра мать снова напечет пампушек, и снова понесешь. Это лучше, чем в горах вкалывать!
– Нет, я больше не стану заниматься торговлей! – замотал головой Цзялинь. – В горах буду работать…
Мать полезла в корзину с шитьем, стоявшую в глубине кана, и достала оттуда письмо:
– Вот, дядя прислал. Почитай нам скорей!
Цзялинь вспомнил, что из-за этих проклятых пампушек забыл отослать письмо дяде – оно так и лежало у него в кармане. Взяв из рук матери дядино письмо, он придвинулся к лампе и начал читать вслух:
Здравствуйте, брат и невестка! Сегодня я пишу вам главным образом для того, чтобы сообщить одну новость: начальство решило направить меня на гражданскую работу.
Я в строю уже несколько десятков лет, армию очень люблю, но раз партия посылает, то я подчиняюсь. Куда именно меня направят, пока еще неизвестно. Когда решится, напишу вам снова.
Как у вас в этом году с урожаем? Есть ли какие трудности в жизни? Если что нужно, напишите.
У моего племянника Цзялиня, наверное, уже начался учебный год. Пусть он хорошенько служит партии в деле воспитания, работает на совесть.
Желаю вам всего доброго, ваш младший брат Юйчжи.
Дочитав письмо, Цзялинь вернул его матери и подумал: раз так, то теперь уже не имеет особого значения, что он забыл отправить письмо дяде.
Глава шестая
Цяочжэнь начала чистить зубы. Вся деревня судачила об этом. Крестьяне считали, что чистят зубы только грамотные люди и кадровые работники, а простому народу это ни к чему.
– Смотрите, средняя дочка Лю Либэня не иначе, как на самое небо метит! Хорошая девка была, а теперь во что превратилась?
– Да света не видала, ни одного иероглифа не знает, а все туда же, гигиене учится!
– А что толку от этой гигиены? Вон свинья целую жизнь не моется, а поросят одного за другим мечет, да все здоровехоньких!
– Ха-ха! Видали, как она спозаранку по берегу елозит? Вся рожа в зубной пасте, кровью плюется, чисто иностранка!..
Но Цяочжэнь не обращала внимания на эти пересуды и продолжала чистить зубы, потому что так хотел ее милый Цзялинь, а ради милого девушка готова подвергнуться любым насмешкам, стерпеть любые издевательства.
В это утро она тоже вышла с кружкой на берег и принялась за обычное занятие. Не успела она несколько раз провести жесткой щеткой по деснам, как они снова не выдержали и начали кровоточить – поэтому односельчане и говорили, что она «плюется кровью». Но Цяочжэнь решила не сдаваться: младшая сестра рассказывала ей, что с непривычки десны всегда кровоточат, а потом привыкают.
Женщины, проходившие мимо, остановились и стали потешаться над ней. На шум прибежали детишки, готовые глазеть на что угодно, подошли и несколько стариков, подбиравших на дорогах навоз. Они уселись вокруг Цяочжэнь на корточки, как вокруг больной телки, и, указывая пальцами на ее рот, стали обмениваться замечаниями. Один старик, подошедший последним, увидел красную пену, решил, что Цяочжэнь в самом деле чем-то больна, и обеспокоенно спросил: «Может, доктора позвать?» Все захохотали.
Девушка тоже улыбнулась, хотела сказать несколько слов, хоть что-нибудь объяснить, но ее рот был полон пасты. Вообще-то она уже собиралась заканчивать свой туалет, однако из упрямства решила продолжать: пусть глядят и учатся. Потом стала полоскать рот и выплевывать воду на землю. Зеваки как завороженные переводили взгляд с ее губ на кружку, затем на землю, затем снова на кружку или губы.
В это время с реки на берег поднимался отец Цяочжэнь, гнавший двух коров. Он купил их несколько дней назад, чтобы перепродать, но еще не успел сбыть с рук и сейчас гонял на водопой. Этот прижимистый, ловкий мужик выглядел довольно молодо: лицо белое, с румянцем, почти без морщин. Чистая синяя куртка и белый колпак на голове делали его похожим не столько на крестьянина, сколько на повара городской столовой.
Увидев дочь, чистящую зубы, а вокруг – толпу народа, Лю Либэнь мигом вскипел. За последнее время Цяочжэнь переодевалась раза три на дню, постоянно причесывалась, а потом еще зубы начала чистить. Лю Либэню давно хотелось ее проучить, но он боялся, что она уже большая и не стерпит этого. Однако теперь она выставляла его на позор перед всем народом – этого снести нельзя! Бросив своих коров, побагровев, он растолкал толпу и заорал:
– Бессовестная тварь! Сейчас же убирайся отсюда! Ты чего тут отца позоришь?
Крик Лю Либэня сразу разогнал всех зевак. Первыми убежали дети и женщины, а за ними, подобрав свои корзины, поплелись и старики.
Цяочжэнь застыла с кружкой и щеткой в руках, на глаза навернулись слезы:
– Папа, зачем ты ругаешься? Ведь чистить зубы гигиенично, что в этом плохого?