– Ну, бред или не бред, это мое дело. А ты пообещай, иначе с места не сдвинусь.
Она пожала плечами и взялась за дверную ручку:
– Значит, пойду одна.
Хохол схватил ее, поднял и придавил спиной к стене так, что ей пришлось закинуть ноги ему на бедра.
– Не пойдешь. Никуда не пойдешь без меня… – Дыхание его участилось, губы нашли кожу в вырезе майки, и Коваль застонала:
– Не надо… не сейчас, пожалуйста… я обещаю тебе все, что хочешь… – и он мгновенно опустил ее на пол:
– Так бы и сразу. Идем.
Ночной город ничем не отличался от Бристоля, например – разве что звуков порта тут не было. Они дошли до набережной и побрели вдоль, с любопытством рассматривая многочисленные открытые кафе, в которых было полно народа, играла музыка и кое-где даже пели вживую.
– С ума сойти… – останавливаясь у парапета, чтобы закурить, сказала Марина. – Жизнь-то и ночью продолжается.
– А ты думала, одни бродить будем?
Женька облокотился на парапет и смотрел вниз, в темную плещущуюся у гранитной стены воду. От реки пахло рыбой и подгнившей травой, но этот запах был совершенно иным, чем в Англии.
– Ты заметила, что здесь даже вода иначе пахнет? – спросил он, глянув на курившую жену.
– Что? Нет, не заметила. Это у тебя ностальгия просто.
– Жалко, что вернуться невозможно, – тихо сказал Хохол, не отводя взгляда от воды, – я б вернулся.
– Куда? Кто тебя здесь ждет? И что ты тут станешь делать? Пойдешь к Ворону на побегушки? – насмешливо спросила Марина, разглядывая тлеющий кончик сигареты.
– Зачем к Ворону? У меня есть ты.
– Да? Забавно. А не ты ли орешь вечно, чтобы я не смела даже думать о поездках сюда? – затягиваясь дымом, поддела она. – А тут, глядите, разговорился – «вернулся бы! – передразнила Марина, глянув на мужа искоса. – Мечтатель. Не надо было тут резню Варфоломеевскую устраивать.
– Ты не хуже моего знаешь, как все было – разнюхала ведь, хоть я и запретил. Я не мог иначе, понимаешь? Не мог. Это была моя вендетта.
– Ой, да перестань ты, сицилиец недоделанный! – поморщилась Марина и бросила окурок в урну. – Вендетта! Тоже мне – кровник нашелся. Да ладно, что об этом теперь – все сделано уже, ничего не вернешь. Бесит, что от меня скрывал столько времени.
Хохол повернулся и сгреб ее в охапку, прижал к себе и задышал в волосы:
– Я не хотел, чтобы ты знала. Не хотел пугать… руки в крови – как прикасаться-то к тебе?
– Глупости. Ты думаешь, я не понимаю? – Она развернулась в его руках и заглянула в лицо: – Я же тебя люблю, Женька. Любого люблю.
Он закрыл ей рот поцелуем, и они долго стояли так, опираясь на парапет. Мимо прошла стайка подростков, и кто-то прокомментировал:
– Во дают старперы – так засосались, аж не шевелятся!
Хохол аккуратно отодвинул Марину и сжал кулачищи, и пацанов, оценивших габариты и отличную спортивную форму «старпера», сдуло как ветром. Вслед им понесся хохот – это смеялась Марина, сползая по парапету на корточки:
– А ведь дети-то правы, Женька… что мы, как идиоты, посреди набережной целуемся?
– Где приспичило, там и целуемся, – буркнул он, подавая ей руку и помогая встать. – Буду я еще каждому сопляку отчитываться! Идем, холодно.
С реки вдруг действительно подул ветер, и по набережной заплясали огоньки от качающихся лампочек иллюминации. Обняв Марину за плечи, Хохол увлек ее в сторону длинной лестницы, ведущей на верхний ярус набережной, туда, где было разрешено автомобильное движение.
– Может, тачку поймаем? – предложил он. – Как ты на каблуках-то, давно же не ходила?
– Ничего, дойду, здесь не очень далеко.
…Они скрылись в подъезде и не видели момента, когда сидевший в припаркованной во дворе неприметной «Хонде» молодой парень вынул из кармана мобильный и позвонил кому-то:
– Все, они дома, полный порядок. Я сменяюсь утром. Отбой.
Глава 17Урал. Леон
Сквозь дым и туман все напоминает горы весной;
после дождя все напоминает ясный день.
Что-то не удается разглядеть даже в ясную погоду.
Как-то незаметно для окружающих и даже для себя самого Вова Суриков переместился из небольшого кабинетика в одном из автосалонов в большой кабинет, оборудованный специально для него в клубе «Матросская тишина» на том же этаже, где располагался и кабинет шефа. Вова расценил это как повышение, тем более что и зарплату ему существенно увеличили, и машину дали новую, с водителем, и в кабинет к Воронцову он теперь входил сразу, а не ждал в приемной. Единственный, кто никак не отреагировал на появление Вовы рядом с шефом, оказался одноглазый Леон. Вова долго не мог понять, кем же именно является здесь этот странный молчаливый мужик с изуродованным лицом и в вечных перчатках. Он был единственным, кто оставался в кабинете с шефом один на один, без свидетелей, тогда как даже главный бухгалтер всегда отчитывалась в присутствии этого самого Леона, не говоря уже об остальных. Леон приезжал отдельно, на своей машине, уезжал то вместе с хозяином, то один, и постоянно взбадривал охрану и ее начальника Марата. Вова удивлялся, как Марат терпит начальственный тон этого инвалида и почему позволяет тому говорить с собой свысока.
Пообвыкнув в новом кабинете и немного ближе сойдясь с обитателями «Матросской тишины», Вова узнал некоторые подробности прошлой жизни Леона и понял, что на всякий случай от него стоит держаться подальше и в открытые конфликты не вступать – контуженный взрывом человек непредсказуем. Однако Вова все чаще ловил на себе цепкий взгляд единственного глаза, и от этого взгляда ему почему-то всегда становилось не по себе – как будто он пудель, которого застали в хозяйской постели, куда ему категорически нельзя.
– Он только на меня так пялится, как будто у него вместо второго глаза рентген? – спросил Вова однажды у Марата, когда они в обеденный перерыв спустились в клуб, чтобы поесть.
Меланхоличный Марат пожал плечами:
– Не грузись, Вовчик. Леон мужик правильный, он по-пустому базар не затеет, так что расслабься. Он нас не трогает – мы его не трогаем, у каждого своя работа.
– Какой из него работник с одним глазом и без пальцев?
– Не советую проверять, – так же меланхолично ответил Марат, сосредотачиваясь на содержимом подноса с тарелками, вынесенного официанткой, – он и без пальцев может ухайдокать – не дай бог. Чечню прошел и школу телохранителей, рукопашным боем владеет, да и вообще… Потому его хозяин и не списал после ранения.
Вова размешал сметану в борще и снова аккуратно спросил:
– А скажи, Марат, Леон давно работает у Михал Георгиевича?
– Давно, – буркнул Марат не совсем довольно – он привык есть молча, а Вова то и дело вынуждал его нарушать это правило, – я пришел – он уже был. И это, Вовчик… давай поедим сперва, а потом в вопросы поиграем, хорошо?
Вова согласно кивнул и больше не посмел отвлекать Марата от трапезы. Закончив обед, они вышли на крыльцо покурить, и Вова решился на повторный штурм:
– Так, говоришь, давно Леон работает?
Марат затянулся дымом и кивнул:
– Сказал же – давно. До него другой кто-то был, но полег в разборках. Ты местный вообще?
– Местный.
– Наверное, тоже малой совсем был, когда тут дела творились.
– Так Леон вроде не намного нас с тобой старше.
– Да при чем Леон тут… Он в то время еще тоже под стол пешком бегал. А мне дядька рассказывал.
– А кто твой дядька?
– Торговый центр «Ритм» знаешь? На северной окраине, – спросил Марат, аккуратно стряхивая пепел в урну, и, когда Вова кивнул, продолжил: – Ну, теперь он дяде моему принадлежит, как раз в ходе тех разборок и отмутил он его на пару с корешем. От дел отошел давно, теперь честный бизнесмен, налоги платит, пятое-десятое… но в общак все равно отстегивает, хоть пока и некому.
Вова потряс головой, словно утрамбовывая полученную информацию:
– Погоди, Марат… я запутался совсем – дядя, «Ритм», общак, разборки… Такое ощущение, что я в девяностые попал.
– А ты думал, что в сказку, мальчик? – раздался сзади голос Ворона, и Вова едва не откусил кончик языка, захлопнув рот на полуслове. – Что за собеседование? А ты какого… ботало свое развязал? – грозно глянув на начальника охраны, спросил Мишка. – Тебя Леон для чего главным поставил? Чтобы ты с кем ни попадя откровения разводил? То, что он бумажки подмахивает, еще не сделало его своим, ты понял?
Марат склонил бритую голову и кивнул:
– Извините, Михал Георгиевич…
– «Извините»! – передразнил хозяин, впрочем, беззлобно. – С Леоном будешь разбираться. А ты, – обернулся он к Вове, – захочешь чего спросить – тоже к Леону, он ответит. И не вздумай мне тут шнырять, еще раз услышу, пеняй на себя.
– Я понял, Михал Георгиевич, не повторится больше…
Вова спешно ретировался в кабинет и засел там за бумаги, решив, что нужно быть аккуратнее в своем любопытстве, а Марат, проводив Ворона до машины, вернулся в клуб и вынул мобильный:
– Алло, Леон? Ты просил говорить, если что-то странное замечу. Так это… юрист наш вопросов многовато задает. Нет, не о хозяине пока. О тебе. Да. Ну, как какие? Кто, что, давно ли работаешь. Да. Хозяин спалил нас за беседой, был недоволен. Только то, что ты разрешил. Да, я понял. Хорошо, я попробую. А ты подъедешь? А-а… лады. До встречи.
Убрав мобильный в карман, Марат размял плечи и пошел с обходом. Эту процедуру по настоянию Леона он проделывал теперь каждые два часа – обходил все помещения, заглядывал в разные углы и присматривался к персоналу клуба. Сперва эта новая обязанность казалась ему ненужной и глупой, но после того, как Леон разогнал охрану, сунув под днище машины консервную банку, Марат понял, что в почасовых обходах есть смысл. Леону он доверял, именно он настоял на том, чтобы из рядовых охранников его перевели в начальники – это совсем не то, что мотаться на машине по городу, сопровождая хозяина. Да и дядя в приватной беседе обмолвился, что Леон надежный и умный, к нему стоит прислушиваться, а мнение дяди для Марата было превыше всего. Он рано остался сиротой, попал в детдом, а спустя год приехал дядя Мирза и забрал его в свою семью, воспитывал наравне со своими детьми. Учиться Марат не захотел, пошел в армию, а когда вернулся, дядя пристроил его в охрану Воронцова, и вот теперь он – начальник этой охраны. Местом Марат дорожил, а потому решил для себя, что нужно держаться поближе к Леону.