Его собственная семья была проста, происходила из пригорода и смиренно приняла его восхождение к высотам общества; его выход из собственной среды не потребовал тонкого искусства дипломатии. И если Хелен не была откровенна с ним, если она всегда что-то скрывала, играла какую-то роль, то ему нужно было бы сразу взглянуть на ее дом и ее родителей, чтобы понять истоки.
Теперь он мог ее понять, однако мысль эта доставляла ему боль. Он желал Хелен всю, без остатка; но это пришло лишь теперь, и так не было раньше, когда он женился на ней. Он не желал, чтобы она мучилась верой, ему непонятной, в то, что Нелл жива. Нелл для него была олицетворением умершего брака, да и сама ее смерть как бы подтверждала это.
Иногда, играя с малышом, Хелен шептала ему что-то на ухо — и улыбалась. Эдвард тоже улыбался в ответ, и Саймону казалось, что она говорит сыну: «У тебя есть сестренка, маленький Эдвард, и однажды она вернется домой». Конечно, это была лишь мания, этого не могло быть. Но отчего тогда она так таинственно улыбалась?
Для Хелен дело обстояло так, что веря в то, что жива Нелл, она как бы сохраняла для себя Клиффорда, жизнь Нелл была залогом того, что когда-нибудь они вновь все будут вместе.
Некоторые первые браки действительно бывают такими, читатель. Как бы мучительны они ни были, как бы неприятен и скандален ни был развод, приводящий такой брак к безвременному завершению, но это браки, замешанные на истинной любви; и все, что происходит потом: и освященные законом повторные браки, и пышные свадебные церемонии, и друзья и привязанности, и помощь родственников от вторых и последующих браков, — все кажется второсортным, ненатуральным.
Так вот и случилось с Хелен и Клиффордом: отчего Хелен так часто вздыхала во сне — и улыбалась, а Саймон в это время пристально следил за ней; отчего Клиффорд так и не женился вторично, все это время обвиняя Хелен во всех грехах: от смерти Нелл до своей неспособности кого-то полюбить.
Маленький Эдвард ничего об этом не знал, конечно. Каждое утро он открывал глазенки навстречу миру — и был уверен в его доброте, и гулил, и оставлял свои меты в этой жизни единственным известным младенцам способом. Он находил, что брак его родителей превосходен.
Мысли издалека
Удивит ли тебя, дорогой мой читатель, что в день своего поминовения малышка Нелл, теперь уже Бриджит, перепугала своих новых родителей жалобами на боль в «животике» и такой смертельной бледностью, что они уложили ее в постель на целый день?
Миледи жгла над ее постелькой перья и творила заклинания над кровью ягненка, что специально хранила на такой случай в холодильнике, и это вроде бы слегка облегчило страдания ребенка.
А в день рождения Эдварда Нелл скакала и прыгала по своему огромному, запыленному и странному дому и до смерти перепугала, только теперь уже своей эксцентрической радостью, восьмидесятиоднолетнюю няню, Марту, со всей силы обняв ее на бегу. Нелл будто чувствовала, что этот день должен быть особенным.
— Что? Что случилось? Что ты? — спрашивала перепуганная Марта.
— Не знаю! «Сэ па!» — пела ей на ухо Бриджит, но она знала: просто мир в этот день был хорош.
Если бы обо всем этом узнал Артур Хокни, он бы снисходительно улыбнулся и сказал, что это невозможно: как мог ребенок почувствовать это. Однако ему, как никому другому, было известно, что такие вещи случаются: чувства переносятся на расстояние, как радиоволны. И он знал, что люди обладают аурой: вы можете угадать негодяя, как только он войдет в ваш дом; и вы чувствуете прилив свежего энергетического ветра, когда входит человек, вам неведомо отчего приятный; это схоже с отгадыванием карты, которую вытаскиваешь наугад из колоды и уже знаешь, что там, у тебя в руке.
Неисповедимым путем наши ожидания оправдываются, так или иначе, и мы чувствуем момент, когда это случается. То есть, когда мы предчувствуем что-то хорошее, это скорее всего и случится. Зато уж если нам кажется, что вот-вот обрушится потолок, то это случается обязательно.
И это чувство, несомненно, было у Артура Хокни и скорее всего, благодаря ему Артур Хокни преуспел в своей профессии; и именно поэтому «Транс-континентал брокерс» платила ему так много — и не слишком следила за немногими его необъяснимыми отлучками. Например, когда он взялся за дело Хелен. Потому что такой человек, как Артур Хокни, конечно, был ценен тем, что он делал, а не тем, кто он был.
Просто предположения
Артур Хокни стоял по щиколотку в воде залива, куда упал хвостовой отсек самолета. В руке он держал расписание отливов и приливов. Он вышел на проселочную дорогу, ведущую на Лозерк-сюр-Манш, и представил себе, что идет в компании трехлетнего ребенка. Он пришел в городишко, навел справки в банке: выявились смутные воспоминания служащих о мужчине с девочкой, который обменивал швейцарские франки на французские. Но никто не смог припомнить дату: может быть, мужчина появлялся в банке днями раньше авиакатастрофы; может быть, днями позже. Драматические события того дня: машины «скорой помощи», толпы корреспондентов и телеоператоров — все это смешалось в умах обитателей городка. Он сел на парижский автобус и попытался навести справки в районе автостанции в Париже: заходил в кафе и отели, связался с уголовными элементами для выяснения фактов и сведений, но это также не дало успеха. Итак, следы Нелл затерялись.
Артур подумал, что, возможно, для девочки лучше было быть умершей, нежели живой. Артуру слишком хорошо были известны судьбы затерявшихся детей; в особенности затерявшихся среди темного уголовного мира. Никто не мог ничего сообщить о маленькой светловолосой английской девочке.
От того, что газетам надоело обсасывать темы торговли детьми, эта торговля не исчезла как таковая: зло вообще не исчезает из мира. Его несчастная клиентка предполагала в своем неведении только два варианта: или Нелл жива, или мертва. То, что Нелл жива, означало для нее и то, что с ней все в порядке. И он не смел, не мог разубеждать ее в этом.
Возвратясь в Англию, Артур навел справки относительно профессии, поведения и контактов мистера Блоттона. Миссис Блоттон «швырнула» ему дверь в лицо. Он не понял это как признак ее соучастия, он оценил это как не прошедшее еще состояние стресса. Но местная полиция дала согласие на то, чтобы следить за домом Блоттонов. Интуиция подсказывала ему, что рано или поздно Эрик Блоттон вернется, дабы наложить хозяйскую руку на полученные женой два миллиона. Он предложил страховой компании «ZARA эйрлайнз», чтобы они тянули столько, сколько позволяет закон, с реальной выплатой денег, но отсрочка вышла бы в любом случае. Суды были завалены заявлениями и исками родственников погибших, и в то время существовал вполне объяснимый порядок рассмотрения исков в обратном алфавитном порядке: так что, пока дело дойдет до фамилии Блоттон, пройдет немало времени.
Но что Артур мог еще сделать для Хелен? Он встретился с ней тайно и ненадолго, в кофейне, и посоветовал ей принять разумный совет: жить для тех, кто рядом с ней, смирившись с мыслью, что Нелл больше нет на этом свете. Но ему показалось, что Хелен даже не слушала его. Она слышала лишь внутренний голос, не устававший повторять ей, что Нелл жива. Он не принял ее денежного чека, и не принял бы его в любом случае; да, и, по правде сказать, сумма была ничтожно мала. Хелен сэкономила ее на деньгах, отпущенных ей на содержание дома. Она даже и не представляла себе, насколько дорогим агентом он был: он не сказал ей.
Ему очень хотелось обнять ее — и защитить. Сама ее натура подставляла ее под удары судьбы; он страшился за ее будущее. Или же была другая причина, по которой ему хотелось удержать ее? Да, возможно, дело было совсем в другом.
Хелен допила кофе и собралась уйти. На прощанье она погладила его черную щеку своей белой ручкой и сказала:
— Спасибо. Я благодарна, что есть на свете такие мужчины, как вы.
— Какие — такие? — спросил он.
— Смелые, — ответила она. — Смелые, ответственные и добрые.
Она имела в виду, конечно, «в отличие от моего отца, в отличие от Клиффорда», но я должна с огорчением констатировать, что о Саймоне она вряд ли вообще думала как о мужчине.
Разговоры
Читатель, я чувствую, что должна пересказать вам несколько разговоров. Первый из них состоялся между Клиффордом Уэксфордом и Фанни, секретаршей и одновременно любовницей. Произошел он в том самом шикарном доме под Женевой, одновременно и элегантном, и роскошном, с великолепным бассейном, отражавшем голубизну неба и снежные вершины гор, с великолепными картинами по изысканно-бледным выкрашенным стенам (картины постоянно меняются: сегодня это эскиз лошади кисти Фринка, набросок «Мертвая собака» авторства Джона Лэлли, пейзажи Джона Пайпера и великолепная гравюра Рембрандта), с его изысканно-бледной кожаной мебелью.
— Клиффорд, — резко проговорила Фанни, — не смей обвинять Хелен в смерти Нелл. Это ты затеял похищение ребенка. Это из-за тебя девочка оказалась в самолете. Если кто-то и виноват в этой смерти, то только ты!
Фанни была раздражена, разочарована — и имела на то основания. Во-первых, Клиффорд не счел нужным даже скрывать от нее, что он просит ее сопровождать его в Швейцарию только для того, чтобы нянчить его ребенка. Во-вторых, начиная с того ужасного дня авиакатастрофы Фанни была вынуждена принять на себя роль няньки для самого Клиффорда, и утешать его в горе и отчаянии, которые действительно были глубоки. В-третьих, она была вынуждена еще и выполнять его собственную работу, так как от тоски он запил и временами бывал не в силах принимать решения. А решения нужны были незамедлительно: в ближайшие пять месяцев должно было открыться отделение. Леонардос в Женеве, посвященное работам современных мастеров. Однако самих работ пока не было. Их предстояло выцарапать из рук беспечных обладателей за рюмкой спиртного, или купить по контракту, или выменять из художественных студий, а все это сулило долгие и скучные хлопоты, в особенности связанные с вопросами страховки; и это требовало великой ответственности в решениях: эту картину выбрать или ту? Именно эти решения приходилось брать на себя Фанни от имени Клиффорда. И она брала на себя ответственность, и принимала неплохие решения, и тянула этот воз; а вот теперь, когда он пришел, наконец, в себя, он не доверяет ей в простейшем вопросе — в составлении каталога вернисажа. Фанни была в ярости. И пусть он обнимает ее по ночам, пусть шепчет ей ласковые слова, она уже не могла на них реагировать.