23.
Игорь Эммануилович Грабарь был одним из главных организаторов первой советской зарубежной выставки икон, и если он, представитель интеллигенции, художник и искусствовед, недавний директор Третьяковской галереи, столь горячо и явно радел за распродажу икон, то, может, и есть доля правды в утверждениях тех исследователей, которые считают, что просветительские задачи выставки, как и участие Наркомпроса в ее организации, являлись второстепенными, а то и вовсе служили лишь прикрытием, за которым скрывалась единственная и истинная цель – продавать. Однако все же с этим утверждением трудно полностью согласиться. В организации выставки участвовали ведущие исследователи иконописи и реставраторы. И хотя некоторые из них допускали возможность продажи икон, а то и точно знали, что такая продажа предполагается во время выставки, все же не принимать во внимание их научные интересы, профессиональную гордость за собственную работу по раскрытию и изучению произведений иконной живописи нельзя. Важно и то, что для искусствоведов и историков искусства, оставшихся после революции в России, эта выставка была возможностью вновь почувствовать себя частью мирового сообщества, воссоединиться, пусть лишь духовно, с бывшими коллегами, теперь эмигрантами, поделиться с ними и со всем миром открытием, которое состоялось в России.
В этой связи интересно поразмышлять о позиции Александра Ивановича Анисимова, одного из главных организаторов выставки. Анисимов, так же как и Грабарь, не выступал против продажи икон. Возможно, уже во время подготовки выставки у него появились подозрения, что, несмотря на гарантии, данные музеям, часть икон не вернется из турне. К лету 1930 года (время окончания европейского и начало американского турне) он уже твердо знал, что часть икон за границей будет предложена на продажу, более того, сам и наметил, что будет продано. Сотрудница Вологодского музея Екатерина Николаевна Федышина в письме мужу, Ивану Васильевичу Федышину, заведующему художественным отделом этого музея, так описала свой разговор с Анисимовым, который состоялся в Вологде в конце июля 1930 года:
Да, относительно заграничной выставки: Анисимов сказал, что иконы повезут в Америку, кажется в январе, сейчас их пополняют. Когда выставка объедет Америку, начнется продажа. Всего намечено к продаже около 60 икон. Анисимов говорит, что из наших он отобрал такие, каких везде тысячи: разные там «Егорьи» вроде синефонного чудовища, т[ому] под[обных], двух сретенских, а Грабарь с Чириковым постарались втюрить туда же «Жен мироносиц» и «Омовение»24. Благодарите уж их. На мой вопрос: окончательно ли это, утвержден ли их список, он сказал, что дело за местными музеями. Протестуйте. «Распятие» обнорское и «Владимирскую» будто бы вернут. Что-то не верится. А этих жаль. Жаль и «Егорья».
Предчувствие не обмануло Екатерину Николаевну. Хотя иконы, выданные на выставку из Вологодского музея, не были проданы, только две из тринадцати вернулись в Вологду. Остальные отдали Русскому музею и Третьяковской галерее (прилож. 2).
В пересказе Федышиной есть неточности. В июле 1930 года иконы уже прибыли в США. Первый показ в Америке, в Бостоне, открылся 14 октября 1930 года, а не в январе 1931-го. Пополнение выставки иконами произошло после Вены для показа в Лондоне, который открылся 18 ноября 1929 года. Специально для показа в США выставка не пополнялась. Возможно, Федышина неправильно поняла Анисимова или перепутала факты. Но есть и вероятность того, что такое новое пополнение выставки для Америки хотя и не состоялось, но готовилось. Названная цифра – 60 икон – обращает на себя внимание. В составе выставки была всего лишь 21 икона «Антиквариата», в том числе шесть копий, значит, если сведения Федышиной верны, к продаже планировалось несколько десятков икон, принадлежавших музеям.
Письмо Федышиной может свидетельствовать о том, что Анисимов говорил и что делал, будучи в Вологде, но о чем он думал, что переживал, оно вряд ли может сказать. В глубоко личном письме, которое Анисимов в 1929 году написал Николаю Михайловичу Беляеву, искусствоведу и эмигранту, оказавшемуся после революции в Праге, он так описал свои чаяния, связанные с выставкой:
…я думал о том, что пора показать миру великое, подлинное русское искусство, приобщить его (мир) к русской душе, обогатив его душу новыми притоками человеческой благодати, и что надо дать всем вам, отрезанным от родины, но имеющим на нее равное с другими русскими право, возможность увидеть свое и погрузиться в родной источник. Ради этого я не останавливался ни перед чем и работал, работал три месяца, забросив все остальные дела.
Для ученых, чье профессиональное становление состоялось до революции, тяжело было ощущать себя отрезанными от мирового научного сообщества. Анисимов знал, что часть икон может быть продана с выставки, но вряд ли именно для этого он трудился, готовил выставку не покладая рук. Продажа части икон с выставки для него, скорее всего, представляла неизбежное зло, ту цену, которую в тех условиях нужно было заплатить, чтобы показать русские иконы западному сообществу. Однако это был опасный компромисс. В условиях острой нужды советского государства в валюте мировое признание русской иконы было чревато распродажей музейных шедевров. Анисимов, который считал, что именно он определил состав выставки, видимо, надеялся сам поехать с иконами за границу и смертельно обиделся, что «делать себе мировую карьеру» отправили Грабаря25, человека, который уговорил Госторг войти в дело, маня его доходами от продаж. Вскоре, однако, Александру Ивановичу стало не до сведения личных счетов. В ночь с 6 на 7 октября 1930 года он был арестован. К тому времени иконы уже переплыли океан и находились в Бостоне. По злой иронии судьбы, одно из обвинений, предъявленных Анисимову в ОГПУ, было связано именно с выставкой, в частности с тем, что отбор икон осуществлялся на продажу. При этом в ОГПУ «забыли», что выставка являлась государственным делом и участие Госторга в ней с самого начала не скрывалось.
Личные документы Грабаря и Анисимова свидетельствуют, что каждый из них считал свою роль в организации выставки главной. И тот и другой действительно проделали огромную работу, однако гарантом осуществления этой выставки был Госторг, поэтому, видимо, прав был Гинзбург, сказав, что и Грабарь, и Анисимов «служили» ему лишь поставщиками экспонатов. Заявление о службе следует понимать буквально. И Грабарь, и Анисимов по совместительству были сотрудниками торговой конторы. В сентябре 1928 года, когда организацию выставки взял на себя Госторг, Чириков писал Грабарю:
Звонил по телефону сейчас из Госторга Гинзбург и спрашивал Вас, просил убедительно завтра в 11 часов утра Вас созвониться с ним для окончательного переговора о начале нашей работы у них. <…> как я понял, все уже налажено.
Командировки Анисимова, как и расходы других командируемых на отбор икон на выставку из музеев, оплачивал Госторг, а затем «Антиквариат». Федышина писала в августе 1930 года:
Сегодня Брягин проговорился, что Анисимов приедет в сентябре для отбора икон для Антиквариата. А мне, разбойник, сказал, что он (Анисимов. – Е. О.) у них не служит и для них надрываться не будет. Конечно, по особой командировке дело другое. Тут можно и послужить верой и правдой.
В то время как Грабарь и Анисимов выбирали, а порой и выбивали иконы у музеев, третий член триумвирата, Гинзбург, отвечал за финансовое обеспечение выставки. У Гинзбурга было несколько знаменитых однофамильцев, но о нем самом практически ничего не известно. Член экспертной комиссии и работник антикварного магазина Торгсина в Москве Власов, упоминавшийся в начальных главах этой книги, описал Гинзбурга как «маленького по росту человечка с очень пухлыми губами». «Гинзбург – хороший товарищ, – говорил о нем Пятаков, – но он только теперь начинает отличать Рафаэля от Рембрандта». Осматривая Эрмитаж, Гинзбург как-то обмолвился: «Неужели же находятся дураки, которые за это платят деньги». По иронии судьбы, именно Гинзбургу пришлось платить. В 1927 году, в самом начале переговоров с франкфуртским Städtelsches Institut, Грабарь убеждал всех, что на проведение выставки не будет потрачено ни одной советской копейки, а в том случае, если немцы получат от проведения выставки доход, превышающий организационные расходы, эти деньги будут перечислены на нужды Центральных государственных реставрационных мастерских. Позже, в августе 1928 года, уговаривая Госторг поддержать выставку, Грабарь обещал, что расходы на упаковку, страховку, издание каталога, гонорары за лекции, создание копий потребует лишь первая выставка, а все последующие будут проходить на основе почетного приглашения, которое предполагает оплату всех расходов принимающей стороной. Эти надежды сбылись лишь отчасти. Некоторые средства были собраны национальными комитетами стран, принимавших выставку. В Германии это было Общество по изучению Восточной Европы, в Англии – Британский комитет по устройству выставки русских икон, в США – Американский Русский институт26. И все же советскую копейку, да и немалую, пришлось потратить. Да и сам Грабарь признавался, что устройство выставки «обошлось гораздо дороже», чем предполагалось.
«Антиквариат» нес большие расходы. На стадии подготовки выставки Гинзбург оплачивал поездки эмиссаров в музеи для отбора икон, как и расчистку и реставрацию икон на месте и в мастерских Грабаря в Москве. Специально для выставки в дополнение к музейным иконам «Антиквариат» купил иконный товар на свои средства в надежде продать его за границей. На средства «Антиквариата» были сделаны и факсимильные копии с рублевской «Св. Троицы», «Богоматери Владимирской» и других древних икон, подлинники которых, к счастью, решили не посылать за рубеж (прилож. 2). «Антиквариат» заплатил за фотографии для издания на английском языке, которое вышло по следам лондонской выставки.