Письмо Барановского и протест членов ученого совета архитектурной секции ЦГРМ свидетельствуют о том, что раскол вышел за рамки межведомственного противостояния Наркомпроса и Наркомвнешторга, взломав ряды самой интеллигенции и выявив сторонников и противников вывоза икон за границу. По свидетельству Анисимова, к протестам против вывоза икон
присоединились и некоторые партийные, искренне не доверявшие высшим советским учреждениям и боявшиеся, что Госторг, субсидирующий (выделено мной. – Е. О.) эту выставку, вывозит иконы с целью их продажи.
Письмо ученого совета архитектурной секции ЦГРМ было лично передано в руки начальнику Главнауки Лядову 20 декабря 1928 года группой, которую тот окрестил «делегацией специалистов протеста против организуемой Антиквариатом выставки икон». Спешность действий свидетельствует о том, что московская интеллигенция считала положение критическим. Лядов тоже не стал медлить. Уже на следующий день, 21 декабря, он отправил копии письма-протеста Хинчуку в Наркомторг и своему начальнику по Наркомпросу Алексею Ивановичу Свидерскому, который в январе 1929 года был назначен руководителем заграничной выставки икон. Глава «Антиквариата» Гинзбург тоже был немедленно поставлен в известность. Лядов был обеспокоен, но по причине совершенно иного свойства, чем ученые-специалисты. Ему мерещился белогвардейский заговор. В сопроводительной записке Хинчуку и Свидерскому Лядов сообщал (сохранена орфография автора):
…при шуме, который создается специалистами, за спиной которых стоят мракобесы-верующие… и при несомненной связи этих именно специалистов с белогвардейскими эмигрантами, очень вероятна попытка сорвать эту выставку или, если это им не удастся, подготовить какой-нибудь скандал или похищение какого-нибудь ценного экспоната на самой выставке. Это тем более вероятно, что один из организаторов выставки проф. Анисимов недавно был исключен из членов Раниона за напечатание в Праге за счет чехо-словацкого правительства и с белогвардейским предисловием книги с резко выраженным антисоветским, глубоко религиозным содержанием.
Досталось и Грабарю, который, по мнению Лядова, «устраивал данную выставку отнюдь не под углом зрения рекламы ценных экспонатов, а исключительно для рекламы своих реставрационных работ», что вызвало возмущение части специалистов. Показательна заключительная часть этого пасквиля:
Впредь такого рода предприятия, связанные с экспортом и продажей художественных ценностей (речь идет о выставке; выделено мной. – Е. О.), необходимо организовывать без ведома и содействия явно враждебных нам спецов, которые организованно и в полном контакте с белогвардейскими эмигрантами до сих пор срывали всю работу в этом роде экспорта.
Записка Лядова показательна даже не тем, что он, работник Наркомпроса, не радел за охрану национального художественного достояния, а тем, что он искренне считал выставку икон торгово-экспортным предприятием.
В ответ на протест ученого совета архитектурной секции ЦГРМ вкупе с требованиями музеев предоставить письменные гарантии возвращения икон Главнаука 28 декабря 1928 года создала экспертную комиссию для проверки работ по подготовке выставки. В нее входили Алексей Александрович Вольтер (ГТГ), Илья Семенович Остроухов (Музей иконописи), Петр Иванович Нерадовский и Николай Петрович Сычев (Русский музей), Ольга Николаевна Бубнова (ГИМ) и Альфред Курелла (Наркомпрос РСФСР). Примечательно, что в комиссии не было торговцев, а только представители музеев и Наркомпроса. Под давлением возмущенной интеллигенции в последний день 1928 года Главнаука распорядилась временно остановить выдачу Госторгу икон для выставки.
Возможно, именно эти действия Главнауки развязали руки зависимым от нее руководителям-партийцам в музеях, и Кристи в их числе. Протест Кристи против вывоза за границу лучших икон Третьяковской галереи датирован 8 января 1929 года, а на следующий день состоялось экстренное заседание экспертной комиссии Главнауки, которая постановила немедленно вернуть в галерею одиннадцать икон из числа отобранных на выставку. Комиссия запретила вывозить за границу наиболее ценные иконы и из других музеев. 9 января личный протест против методов комплектования выставки заявили действующие или бывшие руководители музеев, где находились основные иконные собрания; некоторые из них являлись членами только что созданной Главнаукой экспертной комиссии: Остроухов, Сычев и Нерадовский, Щекотов (недавний директор ГТГ и ГИМ) и другие музейные работники.
До открытия показа в Берлине, которое состоялось 18 февраля 1929 года, оставалось всего лишь немногим более месяца, а выставка оказалась под угрозой срыва. Глава правительственной комиссии по вопросам антикварного экспорта Хинчук экстренно созвал совещание. Оно состоялось 10 января 1929 года, на следующий день после протеста директоров музеев и экспертной комиссии, изъявшей из состава выставки львиную долю икон. В первом же выступлении был поставлен вопрос о том, стоит ли вообще проводить выставку! Советских чиновников пугал не только протест интеллигенции, но и то, что выставка религиозная. На совещании преобладали торговцы – семь представителей Наркомторга плюс Гинзбург от «Антиквариата». Наркомпрос представляли Луначарский, Свидерский и Лядов от Главнауки. Были также уполномоченный по антикварному экспорту от Ленинграда Позерн и неизбежный «тов. Иванов» из ОГПУ.
Торговцы и просвещенцы на совещании пришли к общему мнению: выставку проводить, чтобы создать спрос на русские иконы, но придать ей научный характер – не религиозная, а выставка произведений древнерусского искусства, и, хотя ее организацией занимается торговое ведомство, считать ее наркомпросовской, о чем и объявить миру. Ничего с выставки не продавать и вообще откреститься от продаж произведений искусства из СССР, которые шли в тот момент. Все должно быть честно и легально, а то, шутка сказать, можно загубить на корню всю будущую грандиозную «торговую операцию» по реализации «наших богатых иконных фондов». Пусть выставка сначала покажет, как советское правительство заботится об историческом и художественном наследии, как закопченные церковными свечами «предметы идолопоклонства» в умелых руках советских реставраторов превратились в достояние мировой культуры, а «потом откроем целый магазин этого добра». Заметьте, эти слова – не из выступления торговца Гинзбурга, а из речи наркома просвещения Луначарского. Его отношение к выставке походило на позицию Грабаря. Луначарский был противником продажи икон во время выставки, но считал, что выставка нужна, чтобы «развить охоту» на русские иконы на Западе и затем успешно провести «торговую операцию». Показательно и письмо Луначарского, написанное Лядову 13 ноября 1928 года, в момент подготовки выставки:
…икон у нас много и мы можем продавать не только заурядные иконы в довольно большом количестве, но и хорошие относительно ценные и относительно древние, конечно, не лишая себя того, что действительно имеет глубокую музейную ценность и для нас. Я говорил с Грабарем, лучшим знатоком этого дела… Теперь Антиквариат уточняет свой план выставок, предваряющих продажу (выделено мной. – Е. О.).
Восторжествовала идея Грабаря: чем больше научности и культурности в показе икон на выставке, тем успешнее в будущем пойдет иконный экспорт. Выставка должна была работать не на немедленный грошовый эффект, а на грандиозную долговременную коммерческую перспективу. Последующие события, однако, показали, что хотя решение не продавать экспонаты было принято на правительственном уровне, попытки продать иконы с выставки были предприняты.
Участники совещания комиссии Хинчука обрушили шквал упреков и обвинений на организаторов выставки, в первую очередь Грабаря. Уполномоченный по антикварному экспорту от Ленинграда Позерн потребовал «прибрать к рукам Грабаря и прочих деятелей, которые торгуют иконами». Кто они, эти «прочие», становится ясно из выступлений других участников совещания: «Я знаю трех, которые занимаются иконами: Анисимов, Грабарь, Чириков. У Анисимова по точным сведениям имеется коллекция (икон. – Е. О.) больше чем на 1 млн руб…»; «Чириков покупал 1–1,5 года тому назад. Он пока не продает, он собирает свою собственную коллекцию» (имя выступавшего не указано). А вот выступление Луначарского:
Вокруг масса слухов, будто бы Грабарь и некоторые лица хотят воспользоваться (подготовкой к выставке. – Е. О.) и открыть частную лавочку. Они покупают доску (икону. – Е. О.), которая стоит 5 руб., Грабарь говорит, что это 17 век, 14 век, и продают за 500 руб. или 5 тыс. Это же (Грабарь. – Е. О.) знаток с именем, может превратить ничтожную вещь в хорошую. Он выдает паспорт за своей подписью и если будут спорить, так «спорьте пожалуйста». Один говорит, что относится (к этому веку. – Е. О.), другой говорит – не относится. Ко мне приходят и заявляют, что Грабарь держится (за организацию выставки. – Е. О.) для того, чтобы создать личную славу и рекламировать себя как центральную фигуру иконного движения и вместе с тем закупит товар подходящий и наживет огромные деньги. Вокруг этого начинается уже свистопляска, которая заставляет бояться, что образуется гнойник вокруг чрезвычайно благоприятного для нас дела…
Луначарский предложил расширить состав организационного комитета выставки, что лишило бы Грабаря и Анисимова монополии в деле ее подготовки:
Надо поставить во главе этого дела людей разного типа и специалистов хороших. Тут нужна взаимная проверка. Даже таким людям как Грабарь полностью доверять нельзя… для Грабаря самого неприятно будет, сейчас Москва его буквально возненавидела.
В ответ на это Гинзбург предложил вместе с Грабарем послать за границу Лихачева. Состав организаторов выставки, однако, остался прежним.
Грабаря не было на январском заседании комиссии Хинчука, где его имя склоняли на все лады, но он продолжал и словом и делом отстаивать первоначальный состав выставки. Анисимов тоже жестко защищал состав отобранных для выставки икон, включая и самые древние. Вооружившись решением экспертной комиссии Главнауки, Третьяковская галерея сразу же попыталась забрать из ЦГРМ иконы, не разрешенные к вывозу. Вероятно, и другие музеи действовали так же, но не тут-то было. Грабарь не торопился возвращать иконы, требуя официального предписания от Главнауки. Оно последовало 12 января 1929 года. Но и после этого Грабарь не сдался. В самый разгар скандала, который грозил срывом выставки, он написал письмо в Главнауку Наркомпроса. Это письмо было ответом на телефонный запрос от 14 января, в котором Главнаука потребовала от Грабаря объяснений. Несмотря на разгоревшийся скандал, Грабарь не стал оправдываться. Несомненно зная, что комиссия Хинчука все-таки решила выставку проводить, Грабарь опротестовал постановление экспертной комиссии и потребовал восстановить в составе выставки иконы, запрещенные к вывозу. На всякий случай, однако, он открестился от авторства идеи выставки, утверждая, что она была задумана и организована по инициативе Госторга, и «забыв» о своих переговорах с Наркомпросом, которые вел еще до того, как к делу подключились торговцы. Настойчивость Грабаря принесл