Первый раз о. Матфей (Челюскин) был арестован ОГПУ 9 марта 1931 г. по делу «контрреволюционной группировки бывших офицеров гвардейской артиллерии» в числе двенадцати других обвиняемых в антисоветской агитации. Однако обыск в комнате иеромонаха ничего компрометирующего не дал, а сам он на допросе 12 марта заявил: «С мирскими людьми я все порвал». Уже 16 марта было принято постановление о том, что инкриминируемое М. Челюскину обвинение в процессе следствия не подтвердилось, а 6 апреля решением Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе дело в отношении о. Матфея и еще троих обвиняемых было прекращено за отсутствием состава преступления, а сами они вскоре освобождены[740].
Однако иеромонах оставался на свободе меньше пяти месяцев. 20 августа 1931 г. в газете «Безбожник» появилась подписанная инициалами Н.В. погромная статья «Культ „молчальника“ Патермуфия в Ленинграде». В ней выливался «ушат грязи» в целом на Лавру, в частности, лживо утверждалось, что в 1918 г. в обители были якобы «зверски растерзаны фанатиками-торговцами два красноармейца при попытке правительства занять под лазарет часть покоев». Также говорилось, что большинство зданий монастыря уже занято советскими учреждениями, школами, детскими садами и квартирами рабочих, но еще существуют четыре кладбища и три церкви, где служат 10 «попов» и около 40 монахов. Главный же удар в статье наносился по почитателям захоронений блаженного Матвея, иеросхимонаха Алексия и особенно — молчальника Патермуфия, «нити» от которых якобы тянулись к «монархисту» митрополиту Ленинградскому Серафиму (Чичагову). Автор статьи утверждал, что у почитаемых могил осуществляется спекуляция предметами религиозного культа, ведется антисоветская агитация против колхозов, займов и призывал «прекратить это мошенничество»[741]. После таких обвинений репрессии стали неизбежны.
Упомянутые в статье захоронения иеросхимонаха Алексия и монаха Патермуфия находились на Тихвинском кладбище Лавры. Старец Алексий (в миру — Алексей Константинович Шестаков) был известен тем, что у него в келлии в 1825 г. перед отъездом в Таганрог, где и окончил свою жизнь, побывал Император Александр I. Народная молва приписывала иеросхимонаху будто бы данный Государю «совет преобразиться в старца Феодора Кузьмича». Скончался схимник 25 мая 1826 г. на 75-м году жизни и был погребен на главной дорожке Тихвинского кладбища. На его могиле в 1920-е — начале 1930-х гг. всегда горела лампада. Даже в упомянутой статье газеты «Безбожник» отмечалось, что могила пользуется большим почитанием, однако ошибочно утверждалось, что по представлению верующих иеросхимонах якобы «благословил „царя-мученика“ Александра II и предсказал ему будущее»[742].
Монах Патермуфий в начале XIX века был насельником Отенского Новгородского монастыря, затем оставил его, начал «жизнь юродственную» и долгое время провел, сидя на дороге между Петербургом и Новгородом во всякую погоду, без крова и почти без пищи. Тридцать лет старец ни с кем не говорил, но имел «дар прозорливости и рассуждения»; тем, «кто с верою спрашивал о чем, отвечал минами и верно». Только под старость Патермуфий пришел в Александро-Невскую Лавру, скончался в обители в 1830-х гг. и был погребен у северных ворот Тихвинского кладбища, рядом с каменной сторожкой, в которой молчальник по преданию жил перед смертью «в непрестанной молитве и в строгом посту» и где однажды нашли его мертвым[743].
За могилами схимника Алексия и старца Патермуфия ухаживали члены одного духовного кружка, возникшего в середине 1920-х гг. и возглавляемого духовным сыном митрополита Петроградского Вениамина Сергеем Афанасьевичем Салыкиным. Он родился в 1875 г. в с. Чернянское Чернянской волости Тамбовского уезда и губернии в крестьянской семье, окончил сельскую школу, с 1 июня 1904 по 1 января 1906 гг. служил фельдфебелем 2-й роты 217 пехотного Крымского полка, в период Русско-японской войны участвовал в боевых действиях и за храбрость был награжден знаком отличия ордена ев. Георгия 4-ой степени. В 1906–1914 гг. С. А. Салыкин служил городовым в столичной полиции, все это время охраняя территорию Александро-Невской Лавры. С 1914 г. он работал швейцаром митрополичьих покоев у Петроградских митрополитов Владимира, Питирима, а с 1917 г. — до ареста и казни Владыки в 1922 г. — у священномученика митрополита Вениамина, который за усердную службу наградил его рясой. С января 1918 г. Сергей Афанасьевич активно участвовал в создании и последующей деятельности Александро-Невского братства, которое, по свидетельству ей. Николая (Ярушевича), «давало клятву перед гробницей Александра Невского грудью защищать Лавру». С 1925 г. С. А. Салыкин, по-прежнему проживая на территории Лавры (наб. Монастырки, д. 1, кв. 10), находился на иждивении сына-слесаря.
На допросе 14 октября 1931 г. Сергей Афанасьевич, подтвердив, что при митр. Вениамине он состоял в Александро-Невском братстве, заявил: «Принимал участие в деятельности братства по мере моих сил и способностей. Братство ставило своей целью прежде всего объединение нас всех в преданную Лавре и всем ее исконным порядкам организацию, которая бы могла противостоять тогдашним вторжениям к нам в Лавру сов. власти. Каждый член братства клялся перед гробницей Александра Невского, должен был неустанно вести с верующими беседы о необходимости защищать Лавру, что я и делал, как и все остальные члены нашего братства»[744]. Следует упомянуть, что насчитывавшее к тому времени около 100 членов Александро-Невское братство было окончательно разгромлено ОГПУ только в феврале 1932 г.
А. Краснов-Левитин вспоминал в своей книге и о посещении могилы старца Патермуфия: «…рядом с памятником Огинскому, на котором высечены ноты знаменитого полонеза, могила другого схимника — отца Патермуфия, и рядом — каменная будочка, на дверях надпись: „Здесь жил и молился затворник, молчальник схимонах Патермуфий“. Входим в келейку. Земляной пол, каменные стены. Полтораста икон, около 30 теплящихся лампад. Скамейка, приделанная к стене. Здесь я просиживал часами… В мое время могилой ведала пожилая Мария Ивановна (купеческая дочка), заботами которой теплились лампады перед иконами. Иконы же жертвовали многочисленные почитатели памяти отца Патермуфия. Богомольцы много говорили тогда о подымающейся плите на могиле старца. В этой поднимающейся плите ничего необычного не было; просто происходила осадка питерской глинистой почвы. Но все мы, конечно, видели в этом чудо. В келье был земляной пол, но от множества лампад никогда не бывало холодно. Всегда приходило много народа. Здесь обсуждались церковные новости»[745].
Упомянутая помощница С. А. Салыкина, Мария Ивановна Чиркова родилась в 1883 г. в слободе Соловьевка Моршанского уезда Тамбовской губернии в семье богатого купца-хлеботорговца Федотова и до 18 лет воспитывалась у дяди — старообрядца, городского главы г. Моршанска. Затем она переехала жить в северную столицу, где до 1917 г. работала прислугой у купцов, в 1917–1930 гг. — метельщицей в коммунальном хозяйстве, а с 1930 г. была безработной. С 1906 г. Мария Ивановна посещала Александро-Невскую Лавру «в качестве богомолки» и после революции стала прислуживать в часовне, устроенной в келлии молчальника Патермуфия. Почитание старца Патермуфия стало особенно широко распространяться с 1924 г. Считалось, что он помогает в «бытовой области», и верующие просили схимника послать средства к жизни, устроить на работу, предотвратить развод, уладить скандал и т. п. К началу 1930-х гг. могилу, по оценке властей, ежедневно в будни посещало 400–500, а в праздники — 700–900 человек, в основном «люди интеллигентные и бывшие». В это время на стенах отремонтированной келлии молчальника висело около 600 пожертвованных верующими икон. Наиболее щедрым жертвователем на улучшение состояния захоронений старца Патермуфия и блаженного Матвея был некий профессор.
В отличие от общины при часовне-склепе Матвея Татомира, члены духовного кружка на Тихвинском кладбище с 1928 г. придерживались иосифлянского направления. С. А. Салыкин вскоре после возникновения движения, духовно возглавляемого митрополитом Иосифом, стал его убежденным сторонником. Особенно значение кружка на Тихвинском кладбище выросло после закрытия последних иосифлянских церквей Лавры и ареста почти всех монахов-иосифлян. Епископ Николай (Ярушевич) отмечал это в своих свидетельских показаниях: «После ликвидации иосифлянских церквей в Лавре было на кладбище усилено почитание Патермуфия, одним из вдохновителей усиления был Салыкин — к могиле Патермуфия стали стекаться иосифляне, где вели агитацию против „сергиевщины“»[746].
Еще одни интересные воспоминания о кружке почитателей старца оставила дочь петербургского протоиерея Владимира Шамонина Елена Владимировна: «…в начале марта 1927 года, Владыка Мануил [Лемешевский] с Соловков написал мне, чтобы я нашла на Тихвинском кладбище Лавры могилу монаха Патермуфия и могилу схимон. Алексия. Немедленно двинулась на розыски… И быстро нашла каменную плиту, почти вросшую в землю, где была высечена надпись: „Здесь покоится прах монаха Патермуфия“. Плита была огорожена железной оградой, также вросшей в землю. Могилка старца оказалась под окошечком маленького домика, как я поняла, сторожки. Дверь в нее была открыта. Я заглянула… В полу стояла вода, на которой были настелены доски, и на них, на коленях, молился пожилой человек. В углу, перед иконой Божией Матери, похожей на картины итальянских художников, горела лампадка. Я сразу узнала молящегося, когда он обернулся: это был старый швейцар митрополичьих покоев Сергей Афанасьевич. Мы не были знакомы, мне его назвали давно наши лаврские богомольцы — он всегда стоял за службами… Всегда один и глубоко сосредоточен. Неутешная скорбь была написана на его благообразном, благоговейном лице. Мне рассказывали, что Сергей Афанасьевич живет один и весь погружен в молитву и незабвенную память покойного Митрополита Вениамина, у которого он служил, расстрелянного большевиками летом 1922… В следующие мои посещения я его не встречала — он приходил рано. Нашла я его там, придя в тот день, сразу после открытия ворот кладбища.