Истина Православия дорога не одному епископу Виктору, дорога она митрополиту Иосифу, епископу Гдовскому Димитрию, архиепископу Углицкому Серафиму и другим, неужели они „викторовцы“? Неумное выражение нижегородского отступника. Епископ Виктор только мой единомышленник по распознанию и осуждению Сергиевского отступничества, по благодати Божией, просветившей наши мысленные очи. Здесь, повторю, выражения „викторовщина“ и „викторовцы“ ни при чем. Вам же, моя православная паства Иранская, всем утвердительно вещаю. Митрополит Сергий есть действительно отступник от Православия, изменник Христу, ликвидатор или разоритель Церкви Православной у нас на Руси, ибо он заодно с врагами Господа нашего Иисуса Христа, не имейте с ним никакого церковного общения…
То, как неспасительно и неутешительно для верующей души становится быть с отступником митроп. Сергием, наглядно подтверждает и доказывает следующее происшествие, имевшее место на Соловках осенью 1928 года со Смоленским епископом Иларионом (Бельским). Епископ Иларион — хотя молодой, но строго православный, безупречной монашеской жизни и, насколько я знаю, девственник, что является теперь редкостью. За свою стойкость и твердость в Православии против обновленчества по Питерской епархии, он был посвящен Патриархом Тихоном во епископа 30 лет от роду. Смоленской епархией он управлял в духе строгой церковности и православного благочестия 1 год и 8 месяцев, за что и сослан в Соловецкий лагерь на 10 лет. Следовательно, даже центром справедливо оценен как крупная духовная сила. Этот епископ сперва в Соловках с января и по октябрь 1928 года не находился в церковном общении с митрополитом Сергием, но потом, под давлением Сергиевских епископов, 1 октября 1928 года служил в Соловецком кладбищенском храме, помянув митрополита Сергия. А незадолго пред этим виден был весьма тревожный сон, будто бы он ногами растоптал образ Богоматери, Смоленской Одигитрии — и что же? После служения литургии с Сергиевскими епископами он вместо духовного утешения и радости стал испытывать ужасное угрызение совести и угнетение духа, и мне стало необычайно ясно, говорил он мне, Сергиевское отступничество, и я оказался как бы соучастник Сергиевских преступлений против Православной Церкви. И что же — он в тот час заявил Сергиевским епископам, что он от них отходит на прежнюю свою церковную позицию к епископам Виктору, Нектарию и Димитрию и другим…»[263]
Послание Владыки оказало заметное воздействие на верующих, и вскоре под его окормление перешло несколько десятков приходов. При этом епископ назначал во вдовствующие храмы своей епископии и священников из других епархий. Подобный случай произошел осенью 1929 г. с иосифлянским прот. Никитой Игнатьевым.
…О встрече с Владыкой Нектарием, по воспоминаниям, сам отец Никита рассказывал так: «Я приехал в Казань, разыскал эту улицу, дом, номер… Пришел — он в столярке работает, невысокого роста, в штатской одежде, в пиджаке. „Как бы мне Владыку Нектария найти, увидать?“ — „Сейчас, — говорит, — увидите.“ Он быстро повернулся — юркий такой, молодой был, недавно ведь из Академии — пошел, надел подрясник, рясу надел, клобук; вышел: „Вот Владыка Нектарий Вам.“ Отец Никита взял благословение и сознался, как ему неудобно перед Владыкой: „Принял Вас за послушника…“ — „Ничего, зато я Вас — за митрополита“… Во время же самой беседы отец Никита рассказал, что не подписал Декларацию и подвергся после этого преследованиям в Москве, так что невозможно стало там оставаться, вот архимандрит Серафим посоветовал обратиться к нему, Владыке… „Так поезжай в Вятскую губернию, — сказал Владыка, — поезжай в Санчурск, там проживешь, там уголок потише…“ — и епископ Нектарий написал бумагу примерно такого содержания: „Разрешаю служить протоиерею Никите Игнатьеву во всех православных храмах Иранской епархии…“ — „Владыко, я ведь к отцу Серафиму в гости, я ведь только на две недели…“ — попробовал возразить молодой священник. Владыка похлопал его по плечу: „А может, на двадцать лет…“» Его пророческие слова сбылись вдвойне — не двадцать, а сорок лет пробыл в этих краях протоиерей Никита…[264]
В Татарской республике противники Заместителя Местоблюстителя разделялись на представителей двух направлений: приверженцев митр. Иосифа (Петровых) и митр. Кирилла (Смирнова), которые значительно более мягко оценивали действия митр. Сергия и никогда не отрицали благодатности таинств, совершаемых сергианским духовенством. Последних возглавлял епископ Чистопольский Иоасаф (Удалов), долгое время являвшийся заместителем митр. Кирилла по управлению Казанской епархией. Летом 1929 г., после трехлетней ссылки в Туруханском крае, еп. Иоасаф поселился в г. Козмодемьянске Марийской области, не прерывал он и своих связей с Казанью. От него с различными поручениями к митр. Кириллу в ссылку (в Енисейск) ездили монахини Казанского Богородицкого монастыря Агриппина (Кукарникова), Вероника (Бусыгина), Виталия и Калерия (Терсинские) и др. Они отвозили ссыльным священнослужителям епархии продукты, письма, вещи и возвращались с посланиями митр. Кирилла. Эти же монахини организовывали обеды для арестованного духовенства, находившегося в казанских тюрьмах.
Другая часть духовенства постепенно объединилась вокруг еп. Нектария: ссыльные священники Аркадий Волокитин, Евлампий Едемский-Своеземцев, монахини закрытых казанских монастырей — Мария (Преображенская), Степанида (Макарова), Анна (Баранова), Агафия (Липина), Мария (Верясова), Мария (Егорова) и другие. Эти священнослужители совершали тайные богослужения в частных домах, принимали приходивших к ним за советами крестьян и при этом жестко проводили деление на «своих» и «чужих», причем в число последних попадали и некоторые представители кирилловцев. Видную роль играли о. Иаков Галахов, бывший профессор Томского университета, в 1918–1919 гг. — член «Высшего Временного Церковного Управления сибирских церквей», а также его сын Николай, до ареста в августе 1930 г. являвшийся заведующим Арским кладбищем. Церковь Ярославских чудотворцев на кладбище выделялась среди казанских храмов. Здесь часто служило ссыльное духовенство, которому из треб разрешалось совершать только панихиды[265].
В здании управления Арским кладбищем собирались многие бывшие профессора Казанской Духовной Академии: В. И. Несмелов, И. М. Покровский, Я. М. Полянский, М. Н. Васильевский, И. И. Сатрапинский и другие, а также ссыльные священнослужители. Основными темами бесед были: положение Церкви в условиях советского государства, вопрос о том, как оценивать многочисленные прещения, накладываемые митр. Сергием на архиереев, его интервью иностранным журналистам и Декларация 1927 г. Почти все считали, что действия митрополита, несомненно, на руку власти, а интервью, фактически оправдывавшее репрессии ОГПУ против духовенства, является актом безнравственным, недостойным совести православного архиерея. В изъятом у о. Иакова Галахова ОГПУ дневнике было записано: «Это интервью произвело на меня угнетающее впечатление, столь оно позорно для главы Церкви, что до сих пор я не могу прийти в себя. Обидно читать его, стыдно перед иностранцами, стыдно перед обновленцами, сектантами… Повторились гонения, началось мученичество, продолжающееся доселе. В тюрьмах и ссылках оказалась лучшая часть духовенства и мирян. Это — беспросветная, затяжная, перманентная духовная пурга, бесовская свистопляска. Церковь фактически уже поставлена в дониконовские условия жизни. Она должна уйти в пустыню»[266].
Включил о. Иаков в свой дневник и слова еп. Нектария о происходившем в стране: «Христианство и социализм непримиримы… Отношение Церкви к советской власти должно быть таким, каким оно может быть к царству сатаны… Сталин решил ликвидировать кулака. Во что обойдется этот опыт народу, каких кровавых слез он будет стоить миллионам народа, руководители сказать не могут. Лучшая часть крестьянства русского обречена в жертву социалистическому молоху»[267]. Сын о. Иакова Николай Галахов в конце лета 1930 г. дал еп. Нектарию согласие на принятие сана и отъезд в с. Падерино Иранского округа на место арестованного и сосланного иосифлянского священника Иоанна Фокина. Однако рукоположение не успело состояться.
Следует указать, что о. Иоанн Фокин был в конце 1927 г. назначен еп. Виктором (Островидовым) благочинным 5-го округа и после ареста Владыки, с декабря 1928 г., окормлялся у еп. Нектария. Отец Иоанн был арестован 16 октября 1929 г. и постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 1 декабря 1929 г. приговорен к 3 годам высылки в Северный край. В обвинительном заключении по его делу говорилось: «Как староцерковный благочинный, имея связь с местным кулачеством, являлся центральной фигурой в кулацко-зажиточной и антисоветски настроенной прослойке. Являясь представителем епископа Нектария, в свое время за а/с деятельность высланного в „СЛОН“, Фокин, в условиях села Падерино и всех селений, входящих в состав 5-го благочинного округа, на протяжении ряда лет держался консервативной косности и, используя свое влияние на верующее население, тормозил ряд не только чисто политических, но и культурных начинаний»[268].
Еп. Нектарий со временем привлек на свою сторону и объединил не только наиболее радикальную часть кирилловцев, но и проживавших в Казани андреевцев — сторонников архиеп. Уфимского Андрея (Ухтомского). Так, миряне А. Ф. Соловьева, Е. А. Антипина, О. М. Антипина были в 1925 г. осуждены вместе с архиеп. Андреем и после отбытия тюремного заключения, в феврале 1930 г., поселились в Казани на положении административно-ссыльных. Они стали окормляться у еп. Нектария и распространять его послания среди крестьян. После ареста, на допросе, О. Антипина так охарактеризовала действия советских карательных органов: «ГПУ нарушило действующие законы Советской власти, свободу совести, вероисповедания и религиозной пропаганды, таким образом, я заключаю, что как ранее жандармерия душила свободную мысль, так и ГПУ теперь делает, с той только разницей, что жандармское управление делало это откровенно и наглее, ГПУ же под прикрытием хороших законов и похитрее»