В обвинительном заключении руководящая роль приписана также и В. И. Несмелову, — на основе протокола допроса, где зафиксированы его антисергианские убеждения: «Принадлежу к тихоновской ориентации. С политикой — церковной — митрополита Сергия совершенно не согласен. Прежде всего из-за администрирования, а затем и потому, что Церковь поставлена в рамки ведомства православного исповедания. Мероприятия советской общественности, касающиеся Церкви, одобрить ни в коем случае не могу. Считаю, что духовенство властию притесняется».
Сходные взгляды отражены в протоколах допросов и других обвиняемых: «Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию не подчиняюсь до тех пор, пока он не распустит незаконный при нем Синод, а затем еще потому, что не согласен с порядком управления им Церковью, который он подчиняет требованиям светской власти. Считаю, что Церковь гонима советской властью, потому что масса епископов и священников сослана в ссылки, а некоторые храмы стираются с лица земли. Все это сеет страшную тревогу в сердца истинно верующих. Выход из положения я вижу только один: искреннее сознание своих ошибок советской властью в форме всенародного „покаяния“» (протокол допроса о. Евлампия Едемского-Своеземцева от 13 июля 1931 г.); «В доме у себя устраиваю моления, бывают молящиеся из граждан Казани, кто они и какое количество, фамилии их сказать отказываюсь, не желая их выдавать. Разрешения на богослужения у меня не имеется, и я не нахожу нужным доводить до сведения НКВД и получать разрешения» (протокол допроса о. Аркадия Волокитина от 2 сентября 1930 г.)[279].
Первый допрос епископа Нектария состоялся 1 сентября 1930 г. Владыка отказался дать требуемые следователем признания: «За что я арестован — не знаю, но считаю, что арестован как контрреволюционер. Моление в моей квартире — келлии происходит по воскресеньям и по двунадесятым праздникам; в числе молящихся у меня бывают приезжие из Яранской епископии, приходы, не признающие митрополита Сергия и его Синод. Я истинный сторонник Патриарха Тихона и стремлюсь быть таковым, и готов за него умереть… Молящиеся есть постоянные и проживающие в Казани, но сказать, кто является молящимися и фамилии их — я этого не скажу, т. к. считаю это предательством, т. е. полностью, и вообще, о своем богослужении говорить не намерен, и со своей стороны этого сказано никогда не будет. Главным образом, меня заставляет не говорить о наличии моих сторонников, количестве их и фамилиях то, что поскольку я произвожу богослужения тайно от властей, и за это я должен нести наказание, я хорошо понимаю, что тайное богослужение от властей и устраивание совещаний и бесед — это есть с моей стороны преступление и за это я должен [быть] судим госвластью. Что-либо сказать и говорить о моей деятельности (и вообще, об общине моей) категорически властям (особенно — ГПУ) отказываюсь»[280].
Последующие три допроса, с 5 июня по 20 июля 1931 г., ей. Нектарий выдержал не столь мужественно, видимо, его пытали. Он не отрицал своего негативного отношения к советской власти, заявив: «Отношение Церкви, т. е. духовенства и верующих, в свете моих взглядов, к советской власти должно быть таким, каким оно может быть к царству сатаны, т. е. неприязненно-враждебное. Измениться отношение власти к Церкви не может, поэтому в беседах с верующими я всегда высказывался за необходимость избавления от советской власти». Не стал отрицать Владыка и своей принадлежности к течению иосифлян, соглашаясь называть его даже «организацией Истинно-Православная Церковь».
Поначалу епископ отказывался отвечать на вопрос: кто был «связным» с архиеп. Димитрием, но на следующем допросе сказал: «Нарочитым по связи с центром нашей организации, т. е. с архиепископом Гдовским, была проживающая в Ленинграде, за Нарвской заставой, блаженная Катя. В Казань она приезжала с письмом от архиепископа Гдовского два раза, привозила также и посылки с продуктами. Однажды в качестве связиста ездил в Ленинград с письмом к епископу Димитрию Гдовскому иером. Иов из Раифской пустыни, близ города Казани, позднее расстрелянный за к/p деятельность». С Москвой у ей. Нектария связь образовалась в марте 1930 г., когда к нему приехал молодой человек Борис Туголесов с письмом от настоятеля церкви Никола Большой Крест, свящ. Никитина. Затем из Москвы приезжала псаломщица того же храма Харитина. Что касается приверженцев епископа, то их было до 50 приходов, в том числе в Марийской области.
Органы следствия очень интересовали послания, рассылаемые ей. Нектарием через «монашествующий элемент». На эти вопросы Владыка отвечал так: «За время пребывания в Казани мною было послано четыре обращения… Касались они вопросов: 1) мое отношение к митрополиту Сергию; 2) по поводу репрессий, наложенных на меня митрополитом Сергием; 3) дисциплинарного свойства среди духовенства; 4) по поводу волнений верующих в связи с перерегистрацией гражданской властью общин и патентов на торговлю свечами. Многие приходы расценили выборку патента и перерегистрацию как антихристово дело, т. к. знак серпа и молота в церкви есть уже знак антихриста. Я им не советовал выбирать патенты, а также перерегистрироваться, т. к. и я лично считаю, что знак советской власти в церкви — это знак сатаны».
О своих единомышленниках в других районах страны епископ сказал: «К числу разделявших точку зрения нашей организации относились приходы: 1) Вологды, где деятелем в пользу нашей организации был епископ Иерофей, кем-то убитый в 1928 году; 2) Воронежской епархии, где нашим сторонником был епископ Алексий (Буй), находящийся где-то в заключении в Серпуховском районе; 3) Близ Москвы — здесь представляющим нашу организацию был епископ Максим из бывших тюремных врачей, находящийся в Соловецком концлагере в ссылке. В Москве нашими приходами были Никола Большой Крест и храм на Воздвиженке, имени настоятеля этого храма не знаю. Других приходов по линии нашей организации на периферии не знаю, в единицах они по многим епархиям были». Характерно, что Владыка не назвал ни одного из тех, кто оставался на свободе; все названные или уже были расстреляны или находились в ссылке[281].
5 января 1932 г. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ вынесло решение о судьбе 32 обвиняемых: ей. Иоасаф (Удалов), протоиереи Евлампий Едемский-Своеземцев, Аркадий Волокитин и еще пять человек были приговорены к 3 годам концлагеря, 15 человек — в том числе Н. Я. Галахов, А. И. Боголюбов, настоятельница Феодоровского женского монастыря в Казани игум. Ангелина (Алексеева) — приговорены к ссылке на 3 года в Северный край, а девять, в основном бывшие профессора Казанской Духовной Академии, — к 3 годам ссылки в Казахстан. Правда, в отношении В. И. Несмелова, учитывая его преклонный возраст, тяжелую болезнь и «революционные заслуги» сына, власти ограничились условным сроком наказания. Владыка Нектарий отдельным постановлением Коллегии ОГПУ от 26 января 1932 г. был подвергнут самому тяжелому наказанию — приговорен к 10 годам лишения свободы и отправлен в Прорвинский лагерь Западно-Казахстанской области[282].
И здесь епископ ревностно проповедовал Христа, защищал и отстаивал истинное Православие. В 1933–1936 гг. он написал в лагере несколько посланий к пастве с осуждением деятельности митр. Сергия. Особенной известностью из них пользовалось «ходившее» в многочисленных списках по стране послание начала 1933 г.: «…вся наша трагедия, что епископы — борцы против митрополита Сергия — очутились под сапогом ГПУ. Так, митрополиты Петр Крутицкий и Кирилл Казанский загнаны в сибирские тундры. Митрополит Иосиф Петроградский заточен в среднеазиатские пески. Архиепископ Димитрий — в строжайшей изоляции в Ярославле. Владыка Виктор где-то далеко на севере. Ваш богомолец заточен на десять лет в концентрационный лагерь, а епископы Ерофей, Алексий и Максим расстреляны. Такая же участь, т. е. продолжительные сроки заключения в лагеря, ссылки и заточения, постигли многих из духовенства и мирян, решившихся выступить против митрополита Сергия и его клевретов.
Я еще при самом своем разрыве с митрополитом Сергием в феврале 1928 года предвидел, что наша борьба с сергианством, хоть и является борьбой за правду Христову, будет долго бессильной и внешне почти безуспешной. Из истории Церкви Христовой видно, что почти все борцы за правду Христову погибали в борьбе и что только после их смерти торжествовало то дело Божие, за которое они боролись. Так будет и в нашей борьбе с сергианством… Словом, хоть наша борьба и свята, но мы пока бессильны. Что касается до меня, то я не надеюсь на освобождение. Я скорее всего погибну и сгнию в лагерях, утешаясь обетованиями Христовыми: „Блаженны изгнанные правды ради, яко тех есть Царство Небесное“. Приходится переносить страдания, другого исхода нет, другого решения быть не может. Пребывайте же непоколебимыми, возлюбленные! Для нас жизнь — Христос, а смерть — приобретение (Флп. 1, 21).
Что нам делать? Как нам быть? — вопрошают меня ревнители Православия, лишенные своих пастырей и не могущие по чуткости совести своей молиться в сергианских храмах. Вполне понятны страдания их душ. Тяжело жить без церковной молитвы. Это — великое лишение для верующих. А ведь теперь много городов и сел, где нет храмов, а если и есть, то или обновленческие, или сергианские. Соединяйтесь в малые группы и молитесь по домам. Пойте церковные священные песнопения. Читайте Слово Божие. Творите посильно милостыню. Погребайте умерших без сергианских попов. Святые Тайны принимайте лишь от истинных пастырей. А таковых вы всегда с Божией помощью при желании найдете. Ныне, по пророчеству святого Апокалипсиса, Церковь ушла в пустыню, т. е. скрылась в подполье или оказалась в таком положении, когда верующие вынуждены тайно и сокровенно собираться на церковную молитву…»