Несмотря на почти трехлетний период гонений, у Владыки в то время еще оставались иллюзии относительно возможности легально занимать и отстаивать ту церковную позицию, которую он считал правильной. На допросе 17 февраля 1931 г. ей. Павел говорил о своей деятельности в первой половине 1920-х гг.: «…всецело занимался борьбою с материалистическим мировоззрением, безбожием. Я считал свою работу совершенно лояльною, но когда я выслан был из Харькова, а потом должен был прекращать свое служение по требованию гражданской власти и в других городах, я увидел, что ошибался. Впрочем, я объяснял свои неудачи скорее интригами моих церковных противников, обновленцев, чем нетерпимым отношением ко мне Советской власти»[298].
В сентябре 1924 г. в жизни ей. Павла произошла страшная трагедия. Не вынеся гонений, покончила жизнь самоубийством его старшая любимая дочь Валентина. Владыка обратился в Московское ГПУ с просьбой разрешить поездку в Харьков на похороны, ходатайство переслали в Харьковское ГПУ, и вскоре разрешение было получено. Вновь побывав на Украине, ей. Павел написал заявление с просьбой разрешить ему вернуться в Харьков до окончания срока высылки (21 мая 1926 г.). Через два месяца это ходатайство было удовлетворено, и вскоре после похорон Патриарха Тихона, весной 1925 г., епископ окончательно переехал из Москвы в Харьков, вынужденно дав при этом подписку о невыезде.
В городе, который в то время являлся столицей УССР, в середине 1920-х гг. проживало с подпиской о невыезде восемь «тихоновских» архиереев, в основном, высланных из Киевской и других украинских епархий. Все они совершали службы в одной из немногих, не захваченных обновленцами, Новотроицкой церкви, поэтому «старожилы» не вполне доброжелательно встретили вновь прибывшего архиерея. Кроме того, у них почти сразу же возникли разногласия с ей. Павлом по целому ряду вопросов: единоначалия или коллегиального управления в Церкви, проблемы автокефалии Украинской Православной Церкви, отправки поздравительных писем митрополиту Киевскому Михаилу (Ермакову) и митрополиту Нижегородскому Сергию (Страгородскому). Также и в борьбе между архиеп. Иоанникием (Соколовским), выдвинувшим ей. Варлаама (Лазаренко) на Лебединскую кафедру, и архиереями, окормлявшими Новотроицкую церковь, ей. Павел занимал нейтральную позицию.
Однако более серьезные расхождения начались, когда после ареста митр. Петра в декабре 1925 г. в управление Церковью вступил Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергий, к которому ей. Павел относился отрицательно из-за его временного уклонения в обновленчество. Настоящий же разрыв отношений произошел весной 1926 г. Вышедший в это время на свободу митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский) пожелал вступить в управление Церковью, как старейший иерарх, указанный Патриархом Тихоном в качестве своего преемника выше митр. Петра (Полянского). Выясняя мнение епископата, митр. Агафангел в конце апреля прислал письмо с выражением своих претензий. Однако все харьковские архиереи, за исключением ей. Павла, поддержали в этом конфликте реально управлявшего тогда Церковью митр. Сергия, не желавшего уступать свои права митр. Агафангелу.
Один из входивших в харьковскую группу архиереев — епископ Онуфрий (Гагалюк) — позднее на допросе в ГПУ так говорил о содержании и цели написания их ответного письма Владыке Агафангелу: «Из гор. Перми почтою было прислано от митр. Агафангела обращение на имя некоторых харьковских епископов (архиепископа Бориса, епископа Константина и на мое имя). М. Агафангел призывал нас и всех православных епископов, и духовенство, и верующих, признать его, м. Агафангела, Патриаршим Местоблюстителем. Из взаимной беседы друг с другом мы, епископы Харьковские, твердо решили признавать Патриаршим Местоблюстителем лишь митроп. Петра; выступление м. Агафангела мы признали весьма вредным для Церкви Православной — расколом, о чем и написали ему в форме братского, дружеского письма, прося его не вносить церковную смуту… Мы также писали м. Агафангелу, что канонической формой управления нашей поместной церкви является патриаршество или вообще единоличное управление, согласно 34 Апостольскому правилу; и коллегиальная форма правления в церкви не может быть признана нами, как неканоническая… Таково и мое мнение: я не могу принять коллегиальной формы высшим управлением в СССР, а лишь патриаршество, так как считаю коллегиальную форму церковного высшего управления неканонической, а патриаршество — канонической…»[299]
Епископ Павел занял другую позицию. Для него дальнейшее фактическое пребывание митр. Сергия во главе управления Церковью казалось неприемлемым, епископ активно поддержал митр. Агафангела, обосновав свою позицию в трех статьях, и за это был запрещен в священнослужении Экзархом Украины митр. Михаилом (Ермаковым). После отказа Владыки Агафангела от дальнейшей борьбы за церковную власть ей. Павел вел «деловую переписку церковного характера» с руководителями т. н. григорианского Временного Высшего Церковного Совета (ВВЦС) архиепископами Свердловским Григорием, Можайским Борисом и митрополитом Донским Митрофаном. Их до некоторой степени сближала общность взглядов на конфликт митрополитов Сергия и Агафангела, но на предложение признать ВВЦС ей. Павел ответил отказом, указав, что сделает это, лишь если данный орган согласится возглавить Владыка Агафангел. Подобное, конечно, было невозможно, и в дальнейшем епископ, по его словам, «ни от кого не признавал административной зависимости и вел церковную работу самостоятельно»[300].
При этом ей. Павел вплоть до весны 1928 г. продолжал считать митр. Агафангела законным претендентом на управление Русской Церковью. Так, в феврале 1928 г. в одном из своих обращений к верующим епископ писал: «Мы лично смотрели и в настоящее время смотрим на митрополита Сергия только как на захватчика высшей церковной власти, которая по праву должна принадлежать митрополиту Агафангелу… Допустим, что он [митр. Сергий], во имя долга, принял от митрополита Петра временное заместительство… Но что же скажет он в оправдание своего поведения со времени возвращения законного Местоблюстителя Патриаршего престола митр. Агафангела? Не он ли прилагал все меры к тому, чтобы лишить того возможности стать во главе управления? Не он ли отдал его под суд епископов за одну только попытку осуществить свое право, несмотря на определенно выраженную волю митрополита Петра, чтобы возглавил Русскую Церковь именно митрополит Агафангел? Не он ли одно время готов был судить самого Местоблюстителя митрополита Петра за признание им митрополита Агафангела, а в другое — сам закрепляет свое положение его действительным или измышленным Пермским посланием[301]. Поистине можно сказать, что если бы все православные иерархи знали все то, что было содеяно митрополитом Сергием за это время (за время борьбы его за власть с митрополитом Агафангелом), то ему не пришлось бы теперь нести того тяжелого креста, о котором он пишет в своем послании»[302].
Уверенность ей. Павла в своей правоте поддерживалась его перепиской с Владыкой Агафангелом. Так, в конце 1926-начале 1927 гг. епископу стало известно, что «м. Агафангел не признает за м. Сергием канонических прав на управление Церковью, и если он сам не вступает в управление, то делает это потому только, что епископат стоит на стороне Сергия. При изменившихся условиях он не откажется возглавить Церковь»[303]. В дальнейшем ей. Павел признавал главой Русской Церкви (как и другие иосифляне) митр. Петра (Полянского), и никакое давление властей не смогло заставить его отступить с этой позиции. Следует упомянуть, что в начале 1927 г. на епископа было совершено покушение, неизвестное лицо стреляло в него, но промахнулось.
Появление Декларации Заместителя Местоблюстителя и Временного Священного Синода от 29 июля 1927 г. ей. Павел встретил резко отрицательно. На допросе 3 февраля 1932 г. он говорил: «Я думаю, что много жертв среди противников м. Сергия вызвала его Декларация, в которой он определенно называет контрреволюционерами тех иерархов и священников, которые откажутся принять ее; между тем честный иерарх и священник отвергают ее, как позорный для церкви документ, в котором м. Сергий и его Синод выдают от лица всей православной церкви ложь за истину. Мы видим в декларации Сергиевского Синода двусмысленные выражения, которые при желании, в зависимости от такого или иного состава слушателей, могут быть истолкованы различно. Так это и делается, когда сторонники м. Сергия указывают на психологию и нравственную невозможность православному иерарху радоваться некоторым, в последнее время весьма значительным успехам церковных противников в борьбе с религией. В таких случаях обыкновенно начинают говорить не о Советском Союзе, а о „родине“, детски не понимая [будто бы] различия в этих понятиях».
Сразу же после выхода Декларации ей. Павел начал в беседах с верующими критиковать ее содержание. На этот раз он оказался не одинок среди харьковского епископата. На допросе 24 января 1931 г. К. Т. Бублик, с 1922 г. проповедовавший по селам с благословения о. Николая Загоровского, показал: «Епископы Павел (Кратиров), Аркадий (Остальский), Максим (Руберовский) и другие говорили мне и другим верующим о том, что Декларация Сергия неправильная, т. к. Сергий продался Советской власти и ведет Церковь к гибели, что он подчинил Церковь власти. Церковь же, по их словам, должна быть свободной и не идти ни за какой властью, т. к. власть Советская может перемениться. Они говорили: не бойтесь убивающих вас; тело убьют, душу не убьют, держитесь истины…»[304]