В отношении пяти арестованных в Харькове иосифлян: мои. Андрея (Козака), А. А. Демидовой, М. И. Колосовой, О. И. Когтевой-Соколовой и П. Е. Черниговской — следственные органы не смогли собрать «достаточно документов для предания суду», и постановлением от 21 июля 1931 г. следствие в отношении них было прекращено. Остальные восемь арестованных прошли по делу Истинно-Православной Церкви на Украине.
Это дело было сфабриковано ГПУ УССР в январе-июне 1931 г. В качестве обвиняемых было привлечено 140 иосифлян: два епископа, 52 священника, 19 монашествующих, семь диаконов и псаломщиков, 60 мирян. В обвинительном заключении утверждалось, что «контрреволюционная организация церковников „Истинно-Православная церковь“ была широко разветвлена и охватывала своими филиалами весь Советский Союз», в том числе Украину. В республике якобы существовала жестко организованная сеть групп и ячеек ИПЦ, непосредственно управляемая Ленинградским и Московским центрами. Эта сеть, по версии ГПУ, состояла из трех филиалов: Харьковского во главе с еп. Павлом (Кратировым), Днепропетровского, руководимого еп. Иоасафом (Поповым), и Одесского, возглавляемого о. Григорием Селецким и игум. Варсонофием (Юрченко). В первый филиал входило 11 групп: Харьковская, Сумская, Сталинская, Киевская, Дебальцевская, Кадиевская, Мариупольская, Попаснянская, Бердянская, Славянская, Краснолучинская; во второй филиал — три: Новомосковская, Криворожская, Ладыжинская; в третий филиал — пять: Полтавская, Зиновьевская, Александрийская, Николаевская и Херсонская. Они, в свою очередь, состояли из ячеек. «Каждая группа и ячейка имели своих непосредственных руководителей из особо доверенных и надежных лиц, связанных с руководителями филиалов… Благодаря постоянным связям центров с филиалами, было обеспечено систематическое руководство контрреволюционной деятельностью периферийных ответвлений контрреволюционной организации»[330]. Как видно из сказанного выше, иосифляне в разных населенных пунктах Украины зачастую не только не поддерживали «постоянную связь», но и находились в напряженных отношениях.
Постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ (от 14 декабря 1931 г.) 53 человека были приговорены к 3 годам концлагеря, 58 — к высылке в Северный край на 3 года, пять — к лишению права проживания в 12 населенных пунктах с прикреплением к определенному месту жительства на 3 года, и десять были освобождены из-под стражи. Постановлением Коллегии ОГПУ (от 2 января 1932 г.) еп. Павел (Кратиров), о. Василий Подгорный и о. Григорий Селецкий были приговорены к 10 годам концлагеря, а еп. Иоасаф (Попов), игум. Варсонофий (Юрченко), игум. Евстратий (Грумков), архим. Макарий (Величко), А. И. Краснокутский, о. Николай Толмачев, о. Феодор Павлов, о. Димитрий Иванов, о. Борис Квасницкий, С. П. Лабинский и о. Иоанн Скадовский — к 5 годам концлагеря[331].
После вынесения приговора епископ Павел прожил всего лишь три дня. Мученик умер 5 января 1932 г. в тюремной больнице г. Харькова, согласно медицинской справке, в 23 часа 15 минут при нарастающей сердечной слабости от саркомы лимфатических желез и двухстороннего плеврита[332]. Место захоронения Владыки неизвестно. Лишь 30 декабря 1992 г. он был реабилитирован Прокуратурой Харьковской области по делу 1923 г., а по делу Истинно-Православной Церкви — в 1994 г. Но память о епископе Павле уничтожить не удалось, о чем свидетельствуют труды П. Н. Иванова, священника Михаила Матвеенко и других авторов.
Епископ Серпуховский Максим (Жижиленко) и движение истинно-православных в Подмосковье
Первый тайный иосифлянский епископ — Владыка Максим (в миру Михаил Александрович Жижиленко) родился 2 марта 1885 г. Родители его жили в то время в губернском городе Калише (ныне Польша), где отец в течение 25 лет служил прокурором Калишского окружного суда и пользовался большим уважением среди населения. Семья была большая (9 человек детей), патриархальная, дружная, все выросли и учились в Калише. Мать воспитывала детей в религиозном духе, внушая им любовь к Богу, Церкви и людям. Сестра Лидия (она была на семь лет старше) готовила Михаила для поступления в гимназию. В девятилетием возрасте он поступил в первый класс Калишской гимназии, где проучился семь лет, проявив большие способности. После смерти родителей (в 1905 и 1906 гг.) мальчик переселился к брату в Петербург и там окончил восьмой класс.
После окончания гимназии Михаил в 1907 г. поступил в Московский университет на медицинский факультет. Родных это удивило, так как отец и три брата были юристами. В начале 1910 г., будучи студентом, Михаил Александрович женился на курсистке, но прожил с женой только полгода. Уехав к своим родителям в г. Ейск, она умерла там вследствие невозможности перенести первую беременность. Супруги ни под каким видом не захотели искусственно прервать эту беременность, хотя оба знали, что беременной грозит смерть. Покойную жену Владыка называл «праведницей». В то время он также сильно болел (подвергся операции аппендицита) и был так плох, что ему боялись сообщить о смерти жены. Велико было горе и отчаяние Михаила Александровича по поводу этой потери.
По рассказу сестры, как раз в это время М. А. Жижиленко приснился сон, который повлиял на всю его дальнейшую жизнь. Он увидел во сне покойную мать, которая сказала, чтобы сын помолился святому Пантелеймону Целителю (она очень почитала этого святого при жизни). На другой же день Михаил пошел в часовню вмч. Пантелеймона в Москве, купил там образочек святого и с тех пор не расставался с ним. Молитвы ев. Пантелеймону Целителю помогли ему. Он стал религиозным, необыкновенно добрым, отзывчивым к чужому горю.
После окончания в 1911 г. университета Михаил Александрович некоторое время работал врачом-психиатром в Сокольниках, а в 1912–1914 гг. — врачом Министерства путей сообщения в г. Благовещенске. Следует упомянуть, что он имел большие музыкальные способности, прекрасно играл на рояле и сам создавал композиции. Во время Первой мировой войны в 1914 г. доктор М. А. Жижиленко поступил врачом в Кубанский пластунский батальон и был на Юго-Западном фронте в Галиции. Здесь едва не умер от тифа, заразившись от тифозных больных — пленных австрийцев.
Военным врачом 76-го Кубанского полка М. А. Жижиленко оставался до января 1918 г. Затем он короткое время работал профессором психиатрии одного из провинциальных университетов, а в 1918 г. — апреле 1919 г. — помощником главного врача в Батруйском госпитале Москвы. В мае 1919 г. Михаил Александрович был мобилизован в Красную армию и назначен главным врачом полевого госпиталя РККА в г. Козлове Тамбовской губернии, в августе того же года этот госпиталь со всем персоналом неделю находился в плену у захвативших Козлов во время рейдов по советским тылам казаков белогвардейского генерала Мамонтова. В 1920–1921 гг. М. А. Жижиленко служил главным врачом Нижегородского военного лазарета, затем после демобилизации и возвращения в Москву — врачом в Наркомате путей сообщения. 1 января 1922 г. Михаил Александрович был принят на должность главного врача Таганской тюремной больницы и занимал ее около семи лет до конца 1928 г.[333]
В 1921 г. проживавшая тогда в Белграде его сестра М. А. Жижиленко получила единственное и последнее письмо от брата. В этом письме, которое начиналось крестиком, он писал, что мы все виновны в постигших нас за грехи несчастьях, что надо молиться Господу и просить прощения и помощи. В дальнейшем приходили лишь письма от общих знакомых, которые в иносказательной форме сообщали о судьбе Михаила Александровича. Врача тюремной больницы, которого благодарные заключенные прозвали ангелом-хранителем, знали все узники ужасной Таганской тюрьмы, переполненной сверх всякой меры преимущественно уголовными, но также в значительной части и политическими. На своем трудном посту он был не только врачом, но и великим сердцеведом, утешителем и отцом. Перед ним не раз исповедовались самые закоренелые рецидивисты-преступники, находя не только утешение, но часто и возвращение к честной жизни. Многие в Москве знали, что главный врач тюремной больницы спал на голых досках, питался тюремной пищей и все свое жалование раздавал заключенным.
Будучи глубоко религиозным человеком, Владыка в начале 1920-х гг. познакомился со Святейшим Патриархом Тихоном, которого глубоко чтил. Патриарх любил М. А. Жижиленко и часто пользовался его советами. Их отношения со временем приняли характер близкой дружбы. По словам Владыки Максима, Первосвятитель доверял ему самые потаенные мысли и чувства. Так, например, в одной из бесед Святейший Патриарх Тихон высказал Михаилу Александровичу свои мучительные сомнения в целесообразности дальнейших уступок советской власти. Делая эти уступки, он все более и более с ужасом убеждался, что предел «политическим» требованиям власти лежит за пределами верности Христу и Церкви. Незадолго до своей кончины Патриарх высказал мысль о том, что, по-видимому, единственной возможностью для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу будет в ближайшем будущем уход в катакомбы. Поэтому Патриарх Тихон благословил М. А. Жижиленко принять тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, — стать епископом. Михаил Александрович выполнил волю покойного Первосвятителя и через три года после его смерти принял тайное монашество с именем Максим.
Это событие произвело сильнейшее впечатление на старшего брата Владыки, известного русского ученого, профессора уголовного права Петроградского университета, Александра Александровича Жижиленко, который в июне-июле 1922 г. выступал защитником на процессе священномученика митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина. По словам Владыки Максима, его брат не был религиозным человеком и заявил в начале своей речи, что выступает, будучи атеистом, исключительно как представитель права и защитник правды. Однако, узнав о тайном постриге младшего брата, Александр Александрович пришел к нему на квартиру и взял у него благословение. По словам вдовы профессора А. А. Жижиленко, скончавшегося вскоре после пострига брата, умирающий повторял в бреду: «Они говорят, что Бога нет, но ведь Он есть»