Однако ее настоятель и прихожане не прекратили борьбу. По их просьбе Петроградский комитет Русского театрального общества 17 февраля 1922 г. обратился в отдел управления Петрогубисполкома с заявлением «еще раз рассмотреть вопрос» и открыть «церковь — памятник русского актерства». Это ходатайство увенчалось успехом, и 25 февраля отдел управления издал соответствующее распоряжение. 4 марта и Межведомственная комиссия, в третий раз рассмотрев дело Никольской церкви, постановила оставить ее открытой. В тот же день, 4 марта, был составлен акт открытия, под которым расписался о. Викторин[411]. Следует отметить, что это был очень редкий, по-своему уникальный случай, когда безусловно домовую по советским критериям церковь, подлежащую закрытию еще в 1918 г., оставили действующей вплоть до начала 1930-х гг. И немалая заслуга в этом принадлежала настоятелю храма.
Вскоре после открытия, в апреле 1922 г., в церковь пришли члены комиссии по изъятию ценностей и составили перечень всех серебряных вещей, наметив их к вывозу. Однако прихожане по призыву о. Викторина пожертвовали 12,5 фунтов серебра и 4 мая выкупили церковные святыни. В начале 1920-х гг. батюшка, желая получить высшее духовное образование, подал заявление о приеме на учебу в Петроградский Богословский институт, но вскоре началась обновленческая смута, и институт прекратил свое существование[412]. С самого начала раскола община Никольской церкви во главе с настоятелем активно боролась с обновленчеством. С августа 1922 г. она входила в так называемую Петроградскую автокефалию, а после ее разгрома ГПУ в начале 1923 г. сумела выстоять в тяжелейших условиях гонений до освобождения из-под ареста Патриарха Тихона. Лишь около десяти приходов в Петрограде в конце весны — начале лета 1923 г. не признавали обновленческое Епархиальное управление, и среди них была община Никольской церкви. 10 января 1924 г. о. Викторин так ответил в анкете на вопрос о принадлежности к церковным течениям: «Признавая себя сыном Православной Кафолической Церкви, считаю своим отцом и духовным руководителем Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Тихона». На другой вопрос этой анкеты, о «взгляде на отделение Церкви от государства», батюшка откровенно высказал свою позицию: «Желательна церковная свобода». Еще раньше в подобной анкете от 26 декабря 1921 г. протоиерей ответил примерно так же: «Независимость Церкви желательна и необходима»[413].
Отец Викторин глубоко почитал святого праведного о. Иоанна Кронштадтского и был его последователем. Никольская церковь находилась вблизи Иоанновского монастыря, батюшка часто посещал храм-усыпальницу Кронштадтского пастыря и служил там молебны. Закрытие обители осенью 1923 г. стало для о. Викторина тяжелым ударом, и, по свидетельству монахини Викторины (Корнеевой), одну из самых своих запоминающихся проповедей батюшка произнес на «разгром Иоанновского монастыря». С этого времени многие сестры обители стали его духовными детьми. Среди них была и казначея монастыря, одна из ближайших духовных дочерей о. Иоанна Кронштадтского, на средства которой построили храм-усыпальницу святого, монахиня Иоанна (в миру Анна Яковлевна Лежоева). Не зная, кого выбрать своим духовником, матушка обратилась с этим вопросом к викарию Петроградской епархии епископу Гдовскому Димитрию (Любимову). Владыка ответил ей: «Лучшего, чем отец Викторин, не найдешь, ступай к нему». И монахиня Иоанна окормлялась у батюшки вплоть до его ареста в 1930 г.[414]
Вокруг молодого и ревностного священника в начале 1920-х гг. образовалось своеобразное братство его духовных детей, в которое входило около 20 человек, в основном, представителей интеллигенции, но в их число влились, после закрытия Иоанновского монастыря, и некоторые молодые послушницы: ставшая псаломщицей в Никольском храме Марфа Богданова, Ольга Грум-Гржимайло и др. В Никольскую церковь ходили молиться члены православного братства при. Серафима Саровского, которое собиралось в расположенной неподалеку квартире руководителя, Ивана Михайловича Андреевского. В молебне при основании братства в январе 1927 г. участвовал диакон Никольской церкви Кирилл Иванов, а через год этот молебен в день прей. Серафима служил сам о. Викторин. Один из братчиков, Эдуард Розенберг, перешел в его храме из лютеранства в Православие. По словам помощника о. Викторина диакона Кирилла: «Большое внимание уделял Добронравов воспитанию верующих. В своих проповедях он призывал к частому посещению храма, к соблюдению постов, к частой исповеди и причастию. Обращался к родителям с призывом, чтобы они чаще приводили в церковь детей и учили их Закону Божиему»[415].
Сохранились воспоминания о том, как протекала жизнь в приходе Никольской церкви: «О. Викторин любил служить и говорил: „Как трудно начинать всенощную, чтобы ввести массу людей в молитвенное русло. Много прихожан вносят с собою мирские интересы со своих работ. А литургию начинать легче. Многие готовятся к причащению и приходят с покаянным чувством“. В его церкви исповедь всегда была частная. Правило ко причащению все вычитывали дома, а в церкви стояли тихо, сосредоточась в своих грехах. Начиналась исповедь в 7 ч., так что литургия начиналась поздно и кончалась поздно. Домой прихожане приходили часа в 3, к обеду. Приход был небольшой, но его духовные чада были разбросаны по всему городу. Он был очень внимателен к каждой душе. Многих своих чад поднимал от гибели. Так, одну цветочницу поднял, и когда приходил с молебном к прихожанам, велел всем приглашать ее. Он даже сделал ее просфорницей. Так он следил за ней. Вообще очень много сил духовных он отдавал своим пасомым, и все его любили. Прихожанки составляли рисунки для облачения, а о. Викторин их благословлял. Рукодельничали и вышивали пелены, покрывало на плащаницу и священные облачения. Все было из простого холста, даже небеленого. На покрывале плащаницы были разбросаны лиловые с бархатным оттенком вышитые цветы, и получилось очень красиво — как парча, и батюшка был рад… Многие приносили от себя бархат для плащаницы. После Пасхи, чтобы не рассеивались прихожане духовно, о. Викторин устраивал паломничества, большей частью в Макарьевскую пустынь Новгородской губернии. Ехали по отдельности, чтобы не привлекать внимания, на станцию Любань. Там собирались в избе одного из духовных чад и поджидали батюшку. Потом ночевали и рано утром отправлялись в пустынь. С паломниками иногда ходил и диакон. У диакона был хороший тенор, он хорошо пел. Люди любили эти паломничества и так устраивали свои отпуска, чтобы быть свободными»[416].
Некоторые представления о жизни общины дают и архивные документы. В сентябре 1924 г. церковь сильно пострадала от печально известного наводнения, но прихожане ее быстро восстановили. В этом же году в Никольском храме управляющий Ленинградской епархией епископ Венедикт (Плотников) рукоположил во священников двух иоаннитов, которых привез для посвящения настоятель Кронштадтского Андреевского собора священномученик о. Николай Симо (раскаявшиеся иоанниты еще в 1919 г. были приняты митрополитом Петроградским Вениамином в полное общение с Русской Православной Церковью). Отец Викторин 16 марта 1923 г. был зарегистрирован в качестве тылополченца, в 1924 г. возведен в сан протоиерея, а 16 сентября 1925 г. его снова, вопреки советским инструкциям, включили в состав приходского совета. Лишь через год, 29 октября 1926 г., по предписанию заведующего районным столом регистрации, настоятеля пришлось вывести из членов совета. Согласно отчету батюшки, в 1926 г. он совершил в храме 41 крещение, 14 венчаний и пять отпеваний. Прихожане очень высоко ценили своего пастыря, и 3 апреля 1927 г. на общем собрании единогласно постановили «выразить искреннюю благодарность нашему дорогому батюшке, отцу настоятелю Викторину Добронравову за неутомимый труд и заботу о своей пастве и за умелое воспитание своих духовных детей»[417].
О. Викторин также был духовником некоторых известных священников Петроградской епархии. Так, в предсмертном дневнике гатчинского протоиерея Иоанна Смолина (скончавшегося 25 января 1927 г.), в записи от 17 сентября 1926 г., говорится: «Еще накануне соборования, в среду, перед вечерним богослужением, прибыл дорогой мой и возлюбленный о Господе духовник о. Викторин с иконою чудотворной Козелыцанской Божией Матери. Совершив келлейное богослужение, мы долго беседовали с о. Викторином в игуменской, на другой день, в четверг (день соборования), утром в 8 часов о. Викторин пришел ко мне в келлию, и затем мы побеседовали по душам, и я посвятил его в некоторые из записей в сей тетради, относящихся до семейных моих отношений, в связи со сборами моими домой, в Вечность. Затем, в 9 часов утра, отправились в церковь. И здесь исповедовался как бы предсмертною исповедью, т. е. с повторением всех главнейших грехов, какие припомнил с детства и до сего. Литургию совершили втроем: о. Викторин, я и о. Владимир Дубровицкий с диаконом»[418].
Сохранился и трогательный рассказ монахини Викторины (Корнеевой) о том, как о. В. Добронравов изменил жизнь ее и сестры — будущей схимонахини Афинагоры (Корнеевой): «Мы жили как большинство людей того времени. Всему нас учили, и Закону Божию, но жили мы не по-православному, постов не соблюдали, в церковь не ходили, раз в год говели, на Страстной неделе. Когда о. Викторин пришел к нам в дом и посмотрел на нашу жизнь, он все изменил. Мне было тогда 22 года. Когда мы к нему пришли, он сразу поставил нас так, что без его благословения мы ничего не делали. Дал молитвенное правило и как последователь о. Иоанна Кронштадтского велел причащаться каждое воскресенье, никогда поэтому не есть мяса и по возможности чаще ходить в церковь. Батюшка познакомил нас с матушкой Иоанной, и мы с ней всю жизнь были очень близки. Она была ка