) области. В этом месте еще в 1925–1926 гг. он провел два лета с семьей, снимая дачу на хуторе «Гнездышко» Оксочского сельсовета у его владелицы, бывшей помещицы, Ольги Михайловны Полиектовой. Летом 1930 г., незадолго до ареста о. Викторина, его семья вновь отдыхала в Оксочах. Здесь, среди соснового бора, находился Областной интернат имени Ушинского, для дефектных детей где, отбыв срок в Соловецком лагере, с начала 1930-х гг. стал работать главным врачом И. М. Андреевский. Он пригласил к себе весной 1935 г. высланную из Ленинграда на 101-й км жену о. Викторина и устроил ее на работу в интернат медсестрой. Вместе с Анной Константиновной на хуторе «Гнездышко» у гостеприимной О. М. Полиектовой поселились ее дети Серафим и Зоя, а также сестра Вера Константиновна Воронова, которая стала вести хозяйство.
По рекомендации И. М. Андреевского о. Викторин 1 января 1937 г. был зачислен на работу в интернат им. Ушинского лекарским помощником (фельдшером). В этом же заведении работала медсестрой Полиектова и врачом — также проживавший на хуторе «Гнездышко» бывший помещик Д. Волков. Всего лишь семь с половиной месяцев прожил протоиерей на свободе среди родных и близких ему людей. Круг общения его в то время был невелик. Жена о. Викторина «очень его оберегала. Она даже не допускала к нему близких, потому что считала, что кто-то из духовных чад его предал». Впрочем, по свидетельству И. М. Андреевского, известно, что батюшка проводил тайные богослужения, на которых присутствовали члены семьи и некоторые приезжавшие из Ленинграда духовные дети[436].
Все изменилось в конце лета 1937 г. С началом «большого террора» работники НКВД приступили к массовой фабрикации дел «контрреволюционных организаций», и в первую очередь их внимание привлекли священнослужители, тем более уже подвергавшиеся ранее арестам. О. Викторин был арестован по месту проживания на хуторе «Гнездышко» уже 6 августа. В постановлении об избрании ему меры пресечения Окуловского районного отделения НКВД говорилось о необходимости содержать священника под стражей в Боровичской тюрьме, так как он «является активным участником контрреволюционной фашистской группы церковников, систематически ведет среди населения контрреволюционную агитацию, направленную на свержение соввласти». Это обвинение было абсолютно голословно. При аресте у батюшки изъяли личные письма, документы и «фото» Серафима Саровского, но они ничего не дали следствию и были уничтожены, как не представлявшие интереса[437].
Лишь 15 августа «нашелся» свидетель — священник церкви с. Висленев остров отец Алексий, который, вероятно, под угрозой ареста, написал заявление о том, что на территории Окуловского района среди духовенства якобы имеется контрреволюционная организация, в которую входят 12 человек, и попросил вызвать его на допрос. 22 августа этот свидетель дал подробные показания об антисоветской деятельности всех священников района и, в частности, об о. Викторине сказал: «Участник контрреволюционной группы духовенства Добронравов Викторин Михайлович являлся руководителем контрреволюционной организации „Истинно-Православная Церковь“, за что был осужден на 10 лет лишения свободы. По возвращении из концлагеря Добронравов Викторин приехал на ст. Оксочи и сразу же установил контрреволюционную связь с участниками контрреволюционной группы: Курженковым Федором, Филицыным Иваном и Иномистовым Иосифом. Кроме того, Добронравов, работая в детском доме им. Ушинского, неоднократно высказывал свои контрреволюционные взгляды, говоря, что „сейчас жизнь становится невозможной, а лучшей жизни при этой власти не ожидай“»[438].
На основании этих показаний работники районного отделения НКВД в сентябре-октябре 1937 г. арестовали всех известных им священнослужителей (кроме отца Алексия) и церковных активистов. В общей сложности в Боровичскую тюрьму был помещен 31 человек, из всех арестованных стали «выбивать» признания в антисоветской деятельности. О. Викторина допрашивали четыре раза, больше чем любого другого, проходящего по данному делу, но сломить батюшку мучителям не удалось. На первом допросе 7 августа, сообщив краткие биографические сведения, он сказал, что «никаких связей по контрреволюционной работе» у него нет. 12 августа протоиерей на вопрос о частоте встреч со священником Оксочской церкви Феодором Курженковым ответил, что за семь месяцев встречался с ним всего три раза, и никаких контрреволюционных разговоров не имел. Третий допрос состоялся 15 сентября. Согласно его протоколу, о. Викторина четырежды спрашивали о его контрреволюционной деятельности и агитации и каждый раз получали одинаковый лаконичный ответ: «Контрреволюционной работы я не вел». Так же категорично протоиерей отверг и возможность каких-либо контрреволюционных разговоров с И. М. Андреевским, сказав, что знает последнего с 1929 г. как человека, посещавшего его храм в Ленинграде (хотя еще в декабре 1927 г. вместе с Иваном Михайловичем входил в делегацию, ездившую к митр. Сергию). К августу 1937 г. Андреевский был уже уволен с должности главврача интерната, «как не имевший документов», переехал жить в Новгород, и стойкость на допросах о. Викторина, вероятно, спасла ему жизнь[439].
Поняв, что сломить Добронравова им не удастся, органы следствия попытались получить показания на него у свидетелей и других обвиняемых. Церковь на ст. Оксочи, как и все другие в районе, находилась в юрисдикции митр. Сергия (Страгородского), ее священники вместе с о. Викторином не служили, хотя знали его с 1925–1926 гг., и их личные отношения были хорошими. Отцы Феодор Курженков и Иосиф Иномистов на допросах свою вину не признали и ничего об о. Добронравове не сказали. «Сломить» удалось лишь священника Иоанна Филицына, который 12 октября 1937 г. показал: «Мне известно, что кроме указанных мною лиц, как участников нашей контрреволюционной группы, к нашей группе еще примыкал и Добронравов Викторин Михайлович, бывший священник, был судим за контрреволюционную деятельность. Добронравов, вернувшись из лагеря в начале 1937 г., сразу установил с нами связь и вошел в нашу контрреволюционную группу. Причем непосредственную связь Добронравов имел с участником нашей контрреволюционной группы Курженковым Федором, последний неоднократно посещал Добронравова». Однако и Филицын не смог назвать никаких фактов контрреволюционной деятельности о. Викторина «среди населения»[440].
Стремясь получить хоть какие-нибудь «улики», органы следствия с 12 августа по 30 октября допросили о Добронравове пять работников интерната им. Ушинского: двух медсестер, заведующего воспитательной частью, фельдшера и заведующего учебной частью. Первые четыре допроса ничего не дали, свидетели о «контрреволюционной деятельности» о. Викторина не знали и только сообщили, что священник Ф. Курженков ходил к Добронравову за книгами, а тот его при встречах «очень тепло приветствовал». Лишь заведующий учебной частью интерната Обходимов 30 октября показал, что четыре священника и церковный староста якобы образовали в Оксочском сельсовете контрреволюционную группу и собирались в церковной сторожке, при этом Курженков совместно с Добронравовым «обрабатывали работников детдома в антисоветском религиозном духе», в результате чего несколько служащих были вовлечены в церковный хор; Добронравов же «в очень осторожной форме вел контрреволюционную агитацию», заявив как-то раз, «что жить стало тяжело, все куда-то пропало, улучшения жизни не заметно» и т. д.
Получив два «доказательства», органы следствия предъявили их 15 ноября на последнем допросе о. Викторину, но опять ничего не добились. На процитированные показания Филицына батюшка ответил: «Хотя я и встречался с Курженковым Федором, но в контрреволюционную группу я, Добронравов, не входил», а по поводу утверждений заведующего учебной частью сказал: «Обходимова Алексея я лично знаю, имел с ним разговор по службе, но контрреволюционных взглядов я никогда Обходимову не высказывал». Больше ничего следователям добиться не удалось[441].
Из 31 арестованного по делу один умер во время следствия, 24 признали вину, а шесть, в том числе о. Викторин, ее категорически отвергли. Наконец, 4 декабря в Ленинграде было составлено обвинительное заключение на 30 человек, утвержденное 7 декабря 1937 г. В нем говорилось: «Следствием по делу установлено, что на территории Окуловского района Ленинградской области существовала контрреволюционная организация, в которую входили контрреволюционно настроенное духовенство и церковный актив. Руководителями контрреволюционной организации являлись: благочинный Васильев М. А., священники Орлов А. А., Стеклов А. А., Изюмов Н. Н. и Кульман А. К. Контрреволюционная организация ставила перед собой следующие задачи: 1) обработка населения в контрреволюционном духе с целью подготовить население к свержению советской власти; 2) свержение советской власти и восстановление капиталистического строя…». Протоиерей В. Добронравов лично обвинялся в том, «что в начале 1937 г. был вовлечен попом Курженковым в контрреволюционную организацию, существовавшую в Окуловском р-не Лен. области. Вел антисоветскую пропаганду и агитацию среди работников детского дома им. Ушинского. Распространял провокационные измышления». 15 декабря 1937 г. Особая Тройка Управления НКВД по Ленинградской области постановила приговорить о. Викторина и еще 24 человек к высшей мере наказания, а пять обвиняемых — к 10 годам лагерей. Через две недели, 28 декабря, протоиерея Викторина Добронравова и других осужденных расстреляли по месту заключения в тюрьме г. Боровичи[442].
Всех их реабилитировали 25 декабря 1963 г., хотя сфабрикованность дела была очевидной еще во время его проверки в 1957 г. Так, один из немногих выживших в лагерях «подельников» о. Викторина В. В. Быстрицкий писал 12 января 1957 г. в своем заявлении новгородскому областному прокурору: «Все дело было сфабриковано следователем… и подписано мною в результате грубого насилия (физического)». Быстрицкий также сообщил, что с материалами следствия подсудимым знакомиться не разрешали, а доносы и агентурные сводки были даны по заданию самого следствия или начальника районного отделения НКВД. Из свидетелей, дававших в 1937 г. показания об отце В. Добронравове, к тому времени в живых осталась только О. М. Полиектова, которая 25 октября 1957 г., как и раньше, показала, что об антисоветской деятельности протоиерея ей ничего не известно: «Я действительно никогда не слышала, чтобы Добронравов В. М. говорил что-нибудь против советской власти… Непосредственно по работе в детдоме я Добронравова В. М. могу охарактеризовать только с положительной стороны»