Несколько родственников о. Алексия были профессорами — два двоюродных брата: известный историк М. Н. Семенцовский и литературовед Кронид Смирнов (его лучшие работы — о творчестве Сухово-Кобылина), еще один родственник, протоиерей профессор Петр Смирнов, служил настоятелем кафедрального Исаакиевского собора. Это способствовало широким связям о. А. Западалова в научных и литературных кругах Петрограда. Так, знаменитый религиозный мыслитель В. В. Розанов в очерке 1906 г. «Около церковных стен» писал об о. Алексии как о поборнике чистоты православной веры. Во время службы в Павловском соборе Гатчины священник входил в попечительский совет Сиротского института вместе с А. И. Куприным и помогал писателю в сборе материалов к рассказу «Анафема».
10 августа 1921 г. о. А. Западалов отпел в церкви Воскресения Христова близ входа на православное Смоленское кладбище Александра Блока. Батюшка руководил и всей церемонией похорон великого поэта. Среди провожавших Блока в последний путь были А. Белый, А. М. Ремизов, М. А. Кузмин, Ф. К. Сологуб, К. А. Сомов, Е. И. Замятин, Р. В. Иванов-Разумник, О. Д. Форш, М. С. Шагинян и другие известные деятели русской культуры. Многие встретились здесь в последний раз. Похороны Блока на Смоленском кладбище были восприняты современниками как печально-торжественный эпилог всего петербургского периода русской истории.
Известно также, что 7 апреля 1927 г. на крещении внука о. Алексия Игоря Борисовича Западалова в церкви свв. Симеона и Анны на наб. Фонтанки, помимо настоятеля храма и самого о. Алексия, присутствовал и его хороший знакомый — тогда уже опальный поэт Николай Клюев[491].
Почти все 1920-е годы о. А. Западалов служил на Смоленском кладбище. 4 февраля 1919 г. он был назначен настоятелем его трех церквей: Смоленской иконы Божией Матери, Пресвятой Троицы и Воскресения Христова — вместо скончавшегося протоиерея Николая Тригодина. Через год после Октябрьской революции началась национализация церковного имущества. В начале февраля 1919 г. назначенный советскими властями комиссар Смоленского кладбища изъял все церковные сберкнижки и банковские документы, а через два месяца ликвидационная комиссия по отделению Церкви от государства потребовала предоставить их, а также полную опись имущества храмов кладбища. В ответ о. Алексий написал 6 апреля об отсутствии у него уже изъятых банковских документов, а 9 апреля о задержке предоставления описей в связи со сменой в феврале 1919 г. настоятеля.
В следующем месяце описи всего имущества, в том числе 108-го и 109-го эвакогоспиталей, сданного к 1919 г. в храмы кладбища, были предоставлены, и 26 мая произошло заключение первого договора о передаче в аренду общине верующих церковных зданий. К их числу относились три церкви и шесть часовен: усыпальницы блаженной Ксении Петербургской, блаженной Анны Ложкиной, шатровая железная у Смоленской церкви, стоявшая неподалеку деревянная, привратная и часовня для отпевания заразных покойников. В договоре, подписанном о. Алексием и 39 прихожанами, особо оговаривалось, что в богослужебных помещениях «не будет происходить собраний, проповедей и речей, враждебных советской власти».
Вскоре настоятель был избран председателем приходского совета. 23 октября 1919 г. он сообщил в отдел юстиции Петроградского совета о финансовом положении прихода и переслал финансовый отчет за 1918–1919 гг., а 26 ноября попросил вернуть финансовые документы на хранящийся в банке церковный капитал (100 757 рублей). Однако документы не вернули, а весь капитал вскоре поступил в казну, тогда же власти изъяли из церковного архива метрические книги и документы по захоронениям до 1918 г.[492]
В первые послереволюционные годы о. Алексий, помимо настоятельства, служил секретарем Петроградского Епархиального управления, заместителем благочинного храмов Васильевского острова (одно время даже исполнял обязанности благочинного), а в 1919–1921 гг. работал конторщиком на строительстве опытного крематория на Васильевском острове. В конце 1921 г. о. А. Западалов передал пост настоятеля прот. Алексию Абакумову, но остался служить в храмах Смоленского кладбища. Вероятно, это было связано с тем, что батюшка вернулся к знакомой и близкой ему преподавательской работе. В 1921 г. о. А. Западалов стал проректором, а в начале 1922 г. — ректором Василеостровских богословских курсов. В декабре 1921 г. он вместе с членом старостата (позднее секретарем курсов) Л. К. Чичаговой занялся организацией из числа курсистов братства, преследующего просветительские и миссионерские цели и официально открытого 9 марта 1922 г.[493]
Однако уже вскоре началась череда трагических событий: кампания изъятия церковных ценностей, обновленческий раскол, массовые репрессии духовенства и, как следствие, прекращение существования Василеостровских богословских курсов. К весне 1923 г. почти все храмы Петрограда, в том числе и на Смоленском кладбище, были захвачены обновленцами, и о. А. Западалов также вынужденно уклонился в раскол. Позднее, на допросе 17 октября 1932 г., протоиерей говорил, что первоначально примкнул к обновленцам, «ожидая чего-то нового». Но сразу же после приезда в Петроград в конце сентября 1923 г. назначенного Патриархом Тихоном управляющим епархией еп. Мануила (Лемешевского) о. Алексий стал его активным помощником в борьбе с обновленцами. На том же допросе 1932 г. о. А. Западалов так (в изложении следователя) охарактеризовал свои действия: «Поскольку я лично не признаю обновленчества, примкнул сразу же к тихоновщине, возглавляемой епископом Мануилом, и вместе с ним вел агитацию против обновленчества, защищая Патриарха Тихона». В значительной степени под влиянием батюшки, который состоял членом приходского совета («двадцатки») храмов Смоленского кладбища, этот орган 4 ноября 1923 г. постановил избрать «своим законным епископом» Владыку Мануила[494].
Этот факт вызвал сильную тревогу обновленцев, которые стали просить прямого вмешательства советских властей, обвиняя своих противников в контрреволюционной деятельности. Уже 9 ноября о. А. Западалов и другие члены причта, по требованию Василеостровского райисполкома, были выведены из состава «двадцатки». В декабре 1923 г. руководители местных обновленцев протоиереи А. Нименский и благочинный Н. Платонов обратились с докладными записками в райисполком о «незаконных действиях» причта Смоленского кладбища. В частности, первый из них писал: «Кроме того, сообщаю, что при попустительстве двадцатки того же кладбища прот. А. Западаловым 11 /24 ноября с церковной кафедры на Смоленском кладбище был произведен призыв к натравливанию одной части населения на другую, причем прот. Западалов заявил, что будто бы я, прот. Платонов, и прот. Банников собираемся его „арестовать“ и просил у богомольцев защиты… Вышеуказанные факты свидетельствуют о нарушении двадцаткой Смоленского кладбища договора о принятии церковного имущества и зданий в арендное пользование и положения о городских кладбищах… и могут служить поводом к расторжению договора»[495].
Вскоре ГПУ начало разгром канонического руководства Петроградской епархии, сфабриковав дело еп. Мануила и его наиболее активных сторонников. По этому делу и был в первый раз арестован 3 февраля 1924 г. обвиненный в антисоветской деятельности о. Алексий. Правда, доказать его вину органам следствия не удалось, и 17 февраля протоиерей вышел на свободу из Дома предварительного заключения на Шпалерной улице, где он содержался[496].
Арест и приговор к заключению в Соловецкий лагерь еп. Мануила не изменили позицию членов причта и приходского совета храмов Смоленского кладбища, 2 марта они даже избрали почетным настоятелем нового канонического управляющего Ленинградской епархией еп. Венедикта (Плотникова). Это «переполнило чашу терпения» властей, и 22 марта 1924 г. Президиум Петроградского губисполкома принял постановление о расторжении договора из-за враждебной агитации «двадцатки».
7 апреля секретарь обновленческого Епархиального управления и благочинный храмов Василеостровского района прот. Н. Платонов в своем письме в райсовет предложил распустить существующую тихоновскую «двадцатку» и передать храмы Смоленского кладбища новому приходскому совету, список членов которого он приложил к письму. Эта акция и была проведена 12 апреля. Через два дня обновленческая «двадцатка» известила об увольнении всех членов прежнего причта, кроме прот. К. Банникова[497].
Так о. Алексий был изгнан из Смоленской церкви и с тех пор, не имея своего храма, около пяти лет совершал требы на могилах Смоленского кладбища. При этом батюшка с группой своих духовных детей и единомышленников активно боролся за возвращение им хотя бы одной из трех кладбищенских церквей. Поскольку все обращения к городскому руководству оказались безрезультатными, делегация верующих ездила в Москву и смогла добиться там положительной резолюции на свое ходатайство со стороны секретаря ВЦИК Смидовича. Узнав об этом, члены обновленческой «двадцатки» 9 июля 1924 г. написали в Ленгубисполком своего рода политический донос, в котором говорилось: «Ходатайствующая о выделении храма группа составлена и подбита к возбуждению ложно мотивированного ходатайства лицами из состава прежней 20-ки и причта (гр. Чепурина, Полканова, о. Западалова) в целях получения этим путем возможности продолжать ту же деятельность, за которую губисполком почел нужным расторгнуть договор с гр. Чепуриным и К°… Церковь на кладбище нужна им не для покойников, т. к. последних никто не мешает отпевать, а для сплочения в этом центре, посещаемом из всех районов Ленинграда, тех элементов, духовные руководители которых оказались весьма серьезно замешанными в политические авантюры… создание такого центра грозит новой смутой в районе Васильевского острова и возвращением к активной церковной работе (м.б. через подставных лиц в образуемой 20-ке) групп, признанных политически неблагонадежными»