После ареста о. Алексия Кибардина мой отец некоторое время служил один. Потом и его арестовали по ложному доносу — якобы за принадлежность к какой-то монархической организации. Я с мамой была на свидании с отцом в Крестах, в день отправки его в ссылку. А потом мама ездила в лагеря и видела окровавленные ноги отца: по утрам надзиратели терли ноги заключенных о неструганые доски, чтобы разбудить обессиленных людей. От тяжелой работы и невыносимых условий отец умер — так, по крайней мере, написано в справке о его реабилитации, полученной в ответ на мои запросы только недавно. Я слышала, что настоятель о. Алексий Кибардин в лагерях выжил и после войны жил во Всеволожске. Арестована была и вся двадцатка собора, и староста Иван Мартьянович… Нашу семью после ареста отца выселили из квартиры в коридор (мы жили тогда на Малой улице). Мама умерла в 1936 году… К несчастью, во время войны наш деревянный дом сгорел, и у нас не осталось ни документов, ни фотографий».
Ключи, отобранные агентами ОГПУ у арестованных служителей собора, в дальнейшем были найдены на городской площади (куда их, вероятно, подбросили). И собор, пребывавший около четырех месяцев в состоянии неопределенности, все же открыли после проверки инвентаря 26 августа 1931 г. При этом пользовались описью, хранившейся в районном ЗАГСе, поскольку подлинная опись пропала вместе с арестованным священником. Проверка показала отсутствие некоторых вещей, переданных, по словам членов «двадцатки», в музей. Им не поверили, и зашла речь о взыскании стоимости пропажи с членов приходского совета, однако вскоре нашлись акты передачи вещей в «детскосельский музей» и на выставку в г. Слуцк (Павловск).
Если в соборе случалась кража, то расплачиваться за убытки приходилось все той же «двадцатке». В одном случае ей был предъявлен иск на сумму 15 000 рублей, который с трудом смогли покрыть личными ценностями. В таких обстоятельствах некоторые члены «двадцатки» отказывались нести ответственность за ценное имущество собора и подавали заявления о выходе из ее состава[523].
На общеприходском собрании 30 августа 1931 г. на место выбывавших членов приходского совета были избраны новые, а на собрании «двадцатки» от 21 октября на место постоянного священнослужителя был избран иеромонах Варсонофий (Владимир Михайлович Юшков). Он родился в 1900 г., до 1921 г. был учащимся, затем служащим и безработным, в 1925–1930 гг. — послушником монастыря, и в сентябре 1930 г. после принятия монашеского пострига был рукоположен во иеромонаха. В апреле 1932 г. о. Варсонофий тяжело заболел и уехал из Детского Села, вскоре он оказался арестован и к сентябрю 1932 г. находился в ссылке. В дальнейшем, после освобождения, иеромонах в 1934 г. служил настоятелем иосифлянской церкви с. Болотня Могилев-Подольского округа на Украине.
В дальнейшем из-за гонений властей настоятели Феодоровского собора в течение двух лет менялись еще несколько раз. С апреля 1932 по июль 1933 гг. в храме служил протоиерей Александр Петрович Перкатов. Он родился в 1865 г. в с. Андовском Череповецкого уезда Новгородской губернии, окончил Духовную семинарию, в 1914-феврале 1920 гг. был настоятелем церкви с. Козлов Берег Гдовского уезда Петроградской губернии, затем по состоянию здоровья не служил. Отец Александр также несколько раз подвергался арестам — летом 1932 г. и в середине марта 1933 г., но из-за плохого самочувствия и преклонного возраста вскоре выходил на свободу.
В конце июля-начале сентября 1933 г. настоятелем Феодоровского собора служил иеромонах Серафим (Филипп Павлович Иванов). Он родился 26 октября 1880 г. в д. Овсище Старопольской волости Гдовского уезда Петербургской губернии в семье владельца строительных предприятий, принял монашеский постриг в 1908 г. в Саровской пустыни Тамбовской губернии и оставался ее насельником до 1928 г., исполняя послушание письмоводителя. В 1930 г. о. Серафим был рукоположен во иеромонаха в Ленинграде еп. Сергием (Дружининым), после этого около полутора лет служил в Троицкой церкви в Лесном, затем жил в Костромском округе и к осени 1932 г. вернулся в северную столицу. Он считался старцем-прозор-ливцем и совершил несколько тайных постригов в Моисеевской церкви на Пороховых. 4 октября 1932 г. о. Серафим был арестован по делу Истинно-Православной Церкви, 8 декабря приговорен Коллегией ОГПУ к высшей мере наказания, но 20 марта 1933 г. приговор был изменен на 10 лет лагерей, а 18 июля того же года иеромонах вышел на свободу. Прослужив в Феодоровском соборе полтора месяца, о. Серафим уехал на родину в Гдовский район (видимо, скрываясь от возможного нового ареста).
Последним настоятелем Государева собора был иеромонах Феодор (Федор Яковлевич Козлов). Он родился в 1893 г. в д. Никитское Лихвинского уезда в крестьянской семье, в январе 1915 г. был мобилизован в армию, 8 июля 1915 г. попал в плен в Германию и вернулся в Россию только 12 марта 1918 г. С 1 августа 1918 по 1921 гг. Ф. Я. Козлов служил в Красной армии, затем жил в родной деревне, занимаясь крестьянским трудом. В 1926–1930 гг. он проживал в Москве, где принял монашеский постриг и был рукоположен во иеромонаха. В 1930-апреле 1931 гг. о. Феодор служил настоятелем иосифлянской церкви с. Надбино Псковской епархии, 22 апреля был арестован по делу Истинно-Православной Церкви, 8 октября 1931 г. приговорен Коллегией ОГПУ к 3 годам лагерей, отбывал срок в Беломоро-Балтийском лагере и вышел на свободу 19 июля 1933 г. В Феодоровском соборе иеромонах служил с 17 сентября 1933 г. до его закрытия в январе 1934 г.
Впервые на официальном уровне Детскосельского горсовета вопрос о закрытии собора был поднят в декабре 1932 г. Предлогом явилось то обстоятельство, что «двадцатка» якобы не перезаключила договор с властями. Но для его перезаключения надо было произвести переоценку имущества собора, а неоднократные просьбы приходского совета прислать соответствующую комиссию оставались без ответа: власти не были заинтересованы в продлении существования храма. В своей жалобе на «двадцатку», которая якобы не желала «перезаключить договор», т. Монахова из детскосельского ЗАГСа указывала на «слишком большое количество» действующих в Детском Селе церквей (их оставалось в то время всего лишь шесть).
В качестве «инструмента» ликвидации храма послужил Институт молочного животноводства (позже Ленинградский сельскохозяйственный институт, ныне Аграрный университет). Руководство этого института обратилось в Детскосельский горсовет с ходатайством о закрытии Феодоровского собора и передаче его под клуб. В горсовете в срочном порядке, собрали президиум (2 декабря 1932 г.) и постановили: «Принимая во внимание, что на территории Института молочного животноводства в Феодоровском городке, заселенном исключительно учащимися и рабочими института в количестве 300 человек, совершенно не имеется помещения под культ-очаг — бывший клуб „Ратная палата“ институт был вынужден занять под жилье студентов и рабочих. В то же время на территории института (рядом с научными лабораториями и аудиториями) находится Феодоровский собор, которым пользуются граждане Детского Села и окрестных деревень Кузьминского сельсовета, имеющие, кроме указанного собора, 5 церквей. Ходатайство институтской общественности о закрытии собора и использовании его под клуб — поддержать. Просить Президиум райисполкома о соответствующем ходатайстве перед Ленсоветом и облисполкомом».
Прихожане решили бороться до конца и подали жалобу в Президиум ВЦИК, однако это лишь отсрочило закрытие храма. 13 июня 1933 г. районный инспектор культов прислал в Детскосельский горсовет постановление Президиума Леноблисполкома о ликвидации собора, а 27 декабря Президиум ВЦИК утвердил решение ленинградских властей. Получив разрешение, инспектор, в свою очередь, указал: золото смыть, мозаику закрасить (предварительно «зафотографировав»), «переустройство здания согласовать с музейными органами». 29 января 1934 г. Феодоровский Государев собор был закрыт[524].
Приговоренный к пяти годам лагерей, о. Алексий Кибардин отбывал срок заключения в Сиблаге (г. Мариинске Новосибирской области) и на строительстве Беломоро-Балтийского канала (в Белбалтлаге) — возил тачки, работал и в лагерной канцелярии. Проживая в холодных бараках, батюшка заболел ревматизмом. Тяжело пришлось и семье священника. Фаина Сергеевна Кибардина позднее рассказывала, что, если бы не ее тяжелая болезнь, семью, вероятно, выслали бы из г. Пушкина (так в 1930-е гг. стало называться Детское Село). Сыновей осужденного священника никуда не брали учиться, и им пришлось несколько лет быть чернорабочими, прежде чем удалось поступить в высшие учебные заведения. 10 сентября 1934 г. было принято решение об освобождении прот. А. Кибардина досрочно, «по зачетам» за работу на строительстве канала, но вышел он на свободу 27 февраля 1935 г. и первоначально проживал в Новгороде, а с 1936 г. — в ссылке в Мурманске и затем в Мончегорске, работая бухгалтером Горнорудного управления Мончегорского лагеря НКВД[525].
Вскоре после начала войны, беспокоясь о своей остававшейся в г. Пушкине больной жене Фаине Сергеевне, о. Алексий 11 июля 1941 г. уволился с работы и, получив пропуск на въезд в Ленинград, 18 июля приехал в город. Через два месяца, 17 сентября, г. Пушкин заняли немецкие войска. Жена Кибардина болела раком груди и постоянно лежала в постели, поэтому о. Алексий не мог эвакуироваться и оказался на оккупированной территории. До февраля 1942 г. он жил в г. Пушкине, существуя на деньги, заработанные в Мончегорске. Жизнь в оккупированном городе была тяжелая, о. Алексия выселили из его дома, который оказался в запретной зоне. Относительно пребывания священника в г. Пушкине говорится в дневнике одной из жительниц города в период оккупации, Л. Осиповой, которая 15 февраля 1942 г. написала о прот. А. Кибардине: «Бредит новой церковной жизнью. Роль прихода ставит на очень большую высоту. Вот таких нам и надо. Не сдающихся… Если бы во главе прихода стал настоящий священник, то он смог бы сделать очень много. Не с немецкими кралечками, а с настоящей молодежью, которая рвется к Церкви и к религиозной жизни. Это я знаю… из разговоров с военнопленными в бане. Люди умирают от голода, вшей, тифа, жестокого и подлого обращения с ними как немцев, так и тех русских, которые стоят у власти над ними, и все же у них достаточно духовных сил для того, чтобы отдаться мыслям о Боге и религии»