Пятое письмо батюшка отправил 10 января 1954 г.: «Наконец имею возможность послать Вам очередное письмо… Целый год Вы, дорогие, не имели от меня весточки. Сердечно благодарю Вас за Вашу любовь, которую проявили к своему отцу в письмах и посылках… С горечью в сердце думаю, что уже 4 года, как я нахожусь на Вашем иждивении. Очевидно, воля Божия испытывает Ваше терпение и сыновнюю любовь… Сказывается старость, сказывается довольно сильно и быстро. Стараюсь не поддаваться. Двигаюсь, но хожу, как дед в последние годы своей жизни. Памятую часто о смертном часе, страшит и ужасает мысль, что придется сложить свои кости в далекой стороне… Но — буди воля Господня! Всецело уповаю на милосердие Божие! Это только меня и подкрепляет. Вперед приветствую всех Вас со светлым праздником. Да хранит Вас Господь!»
С 20 апреля 1954 по 8 апреля 1955 гг. священник уже смог отправить родным 14 писем и в первом из них сообщил: «Сегодня, в Великий Вторник, получили мы неожиданную праздничную радость: разрешено писать нам письма в неограниченном количестве… Сегодня же спешу порадовать Вас и приветствовать с наступающим Великим Праздником Пасхи. Четыре года я лишен был радости хотя бы письменно передать Вам Пасхальный привет… Сейчас в бараке все спят, а я пишу письмо, так как дневалю ночью. Вот моя работа, которой я доволен…»
В другом письме, от 13 января 1955 г., говорилось: «Не желаю никому переживать то, что я переживаю… Зима ныне все время стоит суровая — до 40° и ниже. Все время приходится сидеть в бараке. Недостаток движения и свежего воздуха, конечно, не могут благотворительно влиять на здоровье. 73-й год мне идет, и долго ли я протяну, только Господь ведает. Писал я Вам про актировку з/к инвалидов и больных стариков. Актировка идет, но когда до меня дойдет, трудно сказать… Буду писать в Москву… Посылаю Вам свое благословение».
1 февраля батюшка писал: «Сегодня я прошел актировку. Через полмесяца или месяц должна быть и судебная комиссия, которая оформит всех актированных, и затем, говорят, списки освобожденных уже двумя комиссиями направлены будут в Москву, а там решится наша судьба, куда кого направят… Может быть, к Пасхе, мы этого не знаем — только Господь ведает — нас отсюда сгруппируют и отправят куда следует… Одно время я почти лишился сна… Храни Вас Господь!»
Но к 8 апреля 1955 г. ситуация практически не изменилась: «Вчера, в праздник Благовещения, получил от Вас письмо. Читая письмо, мысленно приветствовал Вас с Великим праздником, а затем мысль и чувства невольно перешли на Вербное воскресение — преддверие Светлого Христова Воскресения. Боже мой, наступают великие дни Страстной недели, а затем и Светлые Пасхальные дни. Сердце верующего человека благоговейным чувством проникается от величайших воспоминаний Евангельских событий… Мысленно в это время — 4 апреля (по старому стилю) — я буду с Вами, дорогие мои, и издалека — издалека понесется к Вам мой Пасхальный привет! Вы пишете, что ждете от меня известий о дальнейшей моей судьбе. Увы! Порадовать пока ничем не могу; терпение у нас уже истощилось, а, очевидно, надо еще потерпеть. На все воля Божия…»
«Обратите внимание на мой новый адрес…» — семь раз повторялись эти слова в письмах батюшки из Озерлага. Столько раз за четыре года отец Алексий вынужден был переносить тяготы пересылок. Каково было стерпеть нечеловеческие условия сибирских этапов тяжелобольному престарелому пастырю, каково ему было обустраиваться в новых местах заточения среди уголовников, знает один Господь Бог. Ведь вновь прибывшие всегда получали худшие места в бараках и урезанное, по сравнению со «старожилами», питание. Какой же несокрушимой верой надо было обладать, чтобы писать в его положении: «Живу надеждой на милость Божию…», «Всецело уповаю на милосердие Божие…», «Буди Его святая воля!»[545]
После смерти Сталина в 1953 г. верующим действительно разрешили в лагере молиться, ежемесячно писать письма родным, постепенно начался пересмотр дел. 29 ноября 1954 г. о. Алексий Кибардин написал заявление Генеральному прокурору СССР: «Отношение ко мне следователя во время следствия, грубое и придирчивое, явно враждебное, а затем суровый приговор Трибунала вывели меня старика из равновесия, и поэтому я не смог использовать права обжалования этого приговора. Следователь, который в грубой форме с площадной бранью заявил мне: „Ты поп и бывший лагерник, ты враг Родины и советской власти, ты должен был вредить и, значит, вредил советской власти“, — не предъявил мне сформулированного обвинения… Виновным себя не признавал и не признаю, совесть моя чиста: ни Родине я не изменил и никого не обидел»[546].
Заявление батюшки рассмотрел военный прокурор Ленинградского округа, в заключении которого от 22 февраля 1955 г. говорилось о необходимости снизить наказание, как «чрезмерно суровое», до фактически отбытого срока — 5 лет и 2 месяца. И 1 апреля Военный трибунал округа принял решение снизить приговор до 5 лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере, заключенного освободить и считать его не имеющим судимости без поражения в правах. 22 мая 1955 г. о. Алексий был освобожден в рабочем поселке Заярске и вскоре выехал в Ленинград. Перед освобождением он отслужил в лагере Пасхальную службу.
В виде апокрифа она описана в одной из книг о преподобном Серафиме Вырицком: «И вот приблизился праздник Пасхи 1955 года. Отец Алексий благословил приготовить все необходимое к торжественному служению, весь лагерь пришел в движение, шили ризы, вытачивали из дерева сосуды для богослужения. Накануне Пасхи начальник лагеря вызвал отца Алексия и спросил: почему заключенные возбуждены? Отец Алексий успокоил его, сказав, что никаких возмущений не будет и быть не может — сегодня наступает великий праздник Пасхи.
Перед началом Пасхальной службы освятили престол — и вдруг все чудесно изменилось — появились 40 священников в белых ризах, сшитых из простыней и покрывал. В половине двенадцатого ночи хор запел ирмос канона „Волною морского“. Тогда явилось знамение: по Байкалу прошла огромная волна, ударила с шумом о берег, окатив водою всех собравшихся под открытым небом встречать Пасху, — и откатилась, затихая. Вдруг зажглись тысячи лучин — все пространство озарилось огнями. Ровно в 12 часов ночи священство и весь народ запели: „Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити“, — тысячи голосов подхватили пасхальное песнопение. Оно разносилось над лесом, над водами Байкала, поднималось к небу. Многие молились со слезами: и заключенные, и солдаты, и даже лагерное начальство. Отец Алексий первым воскликнул: „Христос Воскресе!“ — „Воистину Воскресе!“ — ответили 20 тысяч голосов, эхо ответа понеслось в тайгу, и все леса, облака, воды, вся природа откликнулись на этот призыв. В это время в воздух поднялись тысячи птиц. Они летали над лагерем, ликовали, радовались с людьми. Началась литургия — служили 40 священников, было приготовлено 40 деревянных чаш, и все 20 тысяч заключенных причащались. Все христосовались друг с другом. Отец Алексий громко прочел огласительное слово святителя Иоанна Златоуста, 40 священников вышли с крестами, и все прикладывались ко кресту.
Такое чудо сотворил Господь на берегах Байкала — не было, наверное, такой Пасхи нигде на Земле. После службы начали разговляться — были даже яйца, куличи и пасхи. Начальник лагеря был поражен — откуда все это явилось! Он спросил у отца Алексия, сколько дней празднуется Пасха, и, узнав, попросил объявить, что три дня все могут на работу не выходить — благодать Божия и радость Пасхальная коснулась сердца начальника. Один из заключенных, бывший до революции корреспондентом, побывавший во многих странах, сказал отцу Алексию: „Я был на праздновании Пасхи в Иерусалиме, в Константинополе, в других благословенных местах, но такой благодати, как сегодня, не ощутил нигде и никогда“.
Близились дни освобождения, все томились в ожидании, и вот однажды отец Алексий сказал в проповеди: „Мы знаем с вами, что святитель Николай — великий заступник, скорый помощник и чудотворец, он помогает даже иноверцам. Давайте помолимся святителю Николаю о нашем освобождении и попостимся три дня перед его праздником“. 40 человек согласились три дня не вкушать пищи, но выдержали пост только 26 человек (вместе с отцом Алексием, который причастил всех постившихся). И в день памяти святителя Николая, 22 мая (по гражданскому календарю) 1955 года, пришло известие об освобождении этих двадцати шести человек. Как сокрушались тогда не выдержавшие поста!
После освобождения начальник лагеря пригласил отца Алексия к себе в дом, угостил его. „Я никогда не встречал такого человека, как Вы, — сказал он, — день празднования Пасхи до глубины поразил меня. Я прошу Вас молиться за меня; может быть, Господь и меня помилует и обратит к Себе“. Он вручил отцу Алексию билет в мягкий вагон до Москвы (билет был оплачен до Ленинграда, но прямого поезда не было, нужно было делать пересадку в Москве)»[547].
Однако это описание далеко от реальности. Поселок Заярск, где весной 1955 г. отбывал срок батюшка, находился в 520 км северо-западнее Байкала на берегу Ангары, но и там не могло быть такой многолюдной Пасхальной службы. Билет же отцу Алексию был оплачен в плацкартном вагоне до города Луга Ленинградской области, который батюшка выбрал в качестве места жительства.
Получив справку об освобождении и билет, протоиерей в начале июня выехал в Ленинград. Все мысли были о встрече с родными. Близ города на Неве жили сын, профессор Педиатрического института Сергей Алексеевич Кибардин, невестка Вера Дмитриевна (она в юности собиралась в монастырь, но отец Алексий как-то спросил, не согласится ли Вера выйти замуж за его сына, и она согласилась), внук Алеша — дорогие и любящие люди. В пути с батюшкой случилось тяжелое несчастье. Позднее он вспоминал, что «не только расслабился по дороге, но и совершил большой грех — не поблагодарил Бога, думал только о встрече с родными, о покое на старости лет». При этом о. Алексий говорил: «Когда тревога, то мы до Бога. Получать хорошо, а поблагодарить Бога — не хватает времени и сил»