В упоминавшемся письме ей. Лужскому Алексию батюшка так описывал произошедшее: «Массу переживаний не выдержал мой организм. Дорогой, в Москве, при посадке на ленинградский поезд, у меня случилось кровоизлияние в мозгу. Я упал, лишился языка, но сознания, к счастью, не потерял. Мне помогли подняться, ввели в вагон, и в таком состоянии я доехал. Сын и невестка встретили меня в Ленинграде, сняли с поезда и привезли на ст. Всеволожскую, пригласили врача. Врач констатировал у меня „паралич“ и все удивлялся, как я мог доехать в таком состоянии»[549].
Около двух месяцев о. Алексий болел, а как только смог вставать — 8 августа — написал о своем освобождении и возвращении домой Ленинградскому митрополиту Григорию. В тот же день Владыка поставил резолюцию о выделении протоиерею пособия на лечение в размере 2000 рублей, отметив, что «служить разрешение подтверждается». 15 августа о. Алексий был на приеме у митрополита, который принял его «как отец родной». Батюшка подал Владыке заявление о назначении вторым священником в Казанскую церковь Вырицы и предоставлении помещения в церковном доме для трех человек, которые жили с ним до ареста. Тут же митрополит подписал указ о назначении о. Алексия приписным священником в Вырицу с оплатой из церковных средств и предписал приходскому совету принять меры к устройству помещения для него[550].
Так батюшка вернулся в Вырицу, где многие прихожане его помнили и любили, и с конца августа вновь стал служить в Казанской церкви. Правда, место настоятеля было занято, с 1950 г. в этой должности служил священник Михаил Иванов. Со временем он стал духовным сыном о. Алексия, который по мере сил исполнял обязанности второго священника. Все помещения церковного дома также оказались заняты, и первый год после возвращения в Вырицу батюшка снимал квартиру в частном доме на Полтавской ул., 33.
В августе 1955 г. Успенским постом по просьбе о. Алексия священник М. Иванов пособоровал его. Позднее батюшка так писал о нахлынувших на него в тот момент чувствах: «После совершения Таинства Елеосвящения, я переживал такое дивное, радостное состояние, что я словами не могу его передать. Я ярко вспомнил все, мною пережитое и переживаемое и от избытка чувств благодарных все повторял слова Псалмопевца: „Что воздам Господеви моему о всех, яже воздаде ми!“. Все повторяю эти слова, а сам плачу. И вдруг, внутри себя, я слышу, как будто ясный ответ: „Вот теперь тебе и надо принять монашество!“ Утром я сообщил свои переживания сыну и невестке и заявил о своем решении принять монашество»[551].
В январе 1956 г. о. Алексия приехал навестить в Вырицу его духовный сын по Царскому Селу епископ Смоленский Михаил (Чуб). Батюшка рассказал ему о своем намерении принять монашество, и Владыка благословил его. Вскоре ей. Михаил побывал у Патриарха Алексия и доложил Святейшему о возвращении прот. А. Кибардина из лагерей и его желании принять монашество. 27 февраля епископ вновь приехал в Вырицу и передал Первосвятительское благословение на принятие, как того хотел о. Алексий, келейного иноческого пострига.
11 марта 1956 г. батюшка написал на имя Патриарха прошение о принятии монашества, в котором отмечал: «У меня явилось сильное желание, хотя в единонадесятый час своей жизни, иноком послужить Господу Богу, теперь я желаю и стремлюсь к этому, о чем мне два раза прорекал старец Серафим». Однако 18 марта Патриарх поставил на прошении резолюцию: «На усмотрение Преосвященного
Митрополита Ленинградского», а Владыка Елевферий (Воронцов) 13 апреля указал: «Предложить о. Кибардину пострижение принять в Псково-Печерском монастыре и пожить там некоторое время»[552].
Желание о. Алексия принять монашество келейно и остаться жить в миру, в любимой Вырице, оказалось невыполнимым. В то время такая практика запрещалась органами советской власти, и келейный постриг не благословляли. Кроме того, настороженность у многих вызывала и сама фигура батюшки. Так, возможно, на решение митрополита Елевферия повлияло письмо благочинного Пригородного округа прот. Василия Раевского от 12 апреля 1956 г. о том, что принятие монашества и продолжение проживания о. А. Кибардина в Вырице нежелательно, так как это якобы вносит разделение в приходскую жизнь.
20 апреля о. Алексий написал митрополиту, что не может согласиться на его предложение по болезненному состоянию, а также потому, что на его иждивении живет 82-летняя старица Елизавета Яковлевна Масальская, которую жена завещала не бросать, а похоронить: «Она мучилась, пока я был в лагерях, оставить ее без призора, а самому пойти в монастырь, будет бесчеловечно». Протоиерей просил благословения быть иноком без пострига, а когда он окрепнет, разрешить епископу Смоленскому Михаилу его келейный постриг. На это прошение через четыре дня последовала негативная резолюция викарного епископа Лужского Романа: «Тайный или келейный постриг в монашество не разрешается. Быть иноком без пострига никому не возбраняется».
10 мая о. Алексий подал еще одно прошение митр. Елевферию, но Владыка 16 июня опять ответил прежним предложением: «Внимательно рассмотрев Вашу просьбу, нахожу, что принятие Вами келейно-иноческого пострига и оставление Ваше на жительство в мирских условиях не соответствует и Вашему стремлению, и пользе дел церковных… предлагаю Вам принять постриг в Псково-Печерском монастыре и остаться в нем для прохождения монашеского делания, хотя бы на некоторое время. В случае Вашего согласия на мое предложение переговоры о Вашем постриге и поселении в Псково-Печерском монастыре с Преосвященным Иоанном, епископом Псковским и Порховским, с большим желанием возьму на себя»[553].
В это же время над о. Алексием нависла угроза выселения из Вырицы. 21 июня прот. В. Раевский подал рапорт митрополиту о том, что после возвращения о. А. Кибардина к нему постоянно растет паломничество верующих, даже из отдаленных приходов епархии. Благочинный усматривал в этом опасность и отмечал: «Монахини во главе с мои. Вероникой агитируют среди верующих, что о. Алексий — „святой, прозорливый старец“, „страдалец за веру“, обиженный своим духовным начальством, бывший духовник схимонаха Серафима и его преемник по старчеству. Одной из причин лишения протоиерея Кибардина квартиры в частном доме было постоянное паломничество к нему верующих, очень надоевших хозяину». На этом рапорте епископ Роман поставил резолюцию: «Потребовать от протоиерея Кибардина объяснения относительно паломничества народа к нему и принять немедленно меры к прекращению этого паломничества. В противном случае будут приняты к нему строгие меры воздействия». Еще 20 июня прот. В. Раевский встретился с о. Алексием и сказал, что ему следует прекратить прием посетителей, ссылаясь на болезнь, и даже совсем уехать жить к сыну во Всеволожск.
Это предложение потрясло батюшку, и он ответил категорическим отказом, написав 28 июня благочинному, что уехать из Вырицы не может, так как здесь похоронена его жена, а с ней заочно отпет и похоронен сын, погибший в 1944 г. на войне: «Дорога для меня эта могила! Находясь в лагере, я молил Господа, чтобы вернуться сюда и лечь рядом с дорогим для меня прахом. Господь внял моей молитве. И вдруг Вы предлагаете мне уехать! Нет, пока я в силах, хочу молиться здесь около дорогих могилок, хочу и умереть здесь»[554].
В результате о. Алексий остался в Вырице и с осени 1956 г. последние годы жизни проживал в церковном доме на ул. Кирова, где ему выделили две комнаты. 7 августа 1957 г., по состоянию подорванного в лагере здоровья, вышел за штат и с тех пор проживал в Вырице, получая ежемесячную пенсию в 300 рублей (и дополнительно 300 рублей от приходского совета) как заштатный протоиерей.
21 сентября 1957 г. батюшка написал прошение епископу Лужскому Алексию (Коноплеву), где в последний раз просил о келейном пострижении в мантию: «С прошлого года я стараюсь выполнять монашеское послушание, указанное мне ей. Михаилом, так как я, согласно своего желания и полученного Архиерейского благословения, по его словам (ей. Михаила) являюсь монахом, хотя и без пострига. Но я желаю пострижения, ибо верую, что чрез это священнодействие я получу Божественную Благодать, необходимую иноку для успешного монашеского делания. Вся беда моя в том, что я не имею сил поехать в монастырь — в иную епархию. Я едва передвигаюсь, помогая отцу настоятелю в служении, насколько могу. Но чувствую, силы мои слабеют, и я скоро не смогу дойти и до храма Божия.
Ваше Преосвященство, ведь можно совершить келейный постриг и в Вырицком Казанском храме, даже в той комнате-келии, где я живу? Ради Господа, устройте, разрешите этот вопрос!» Но резолюция митр. Елевферия и на данное письмо, по сути, осталась прежней: «…имеются разнообразные соображения, что лучше бы этого [келейного пострижения] не делать, а поступить по первому совету Свят. Патриарха, т. е. принять ему постриг в Псково-Печерском монастыре и после некоторое время пробыть [там]»[555].
На это предложение отец Алексий ответил согласием и 14 ноября попросил митрополита снестись с епископом Псковским и Порховским Иоанном относительно приезда и пострижения в Псково-Печерском монастыре. Однако осуществить свое намерение батюшка уже не успел — состояние его здоровья резко ухудшилось. 26 апреля 1958 г. о. Алексий, прося отсрочить поездку до лета, писал митр. Елевферию: «С трудом добираюсь в воскресный день до храма Божия, чтобы причаститься Святых Тайн. Конец может прийти неожиданно… Если же я через два месяца буду в таком состоянии, в каком нахожусь в данное время, тогда можно будет поставить крест на моем пострижении. Буди Воля Божия!»