28 сентября на расправу следователю из больницы был выдан о. Петр. Согласно протоколу допроса, он сначала по-прежнему отрицал «преступную деятельность», но затем признался в ней. Помимо пыток на батюшку, видимо, повлияла состоявшаяся в тот же день в кабинете директора тюрьмы очная ставка с о. К. Быстреевским, который заявил, что он был завербован П. Белавским в контрреволюционную группу и по его заданию вел антисоветскую пропаганду. Сначала о. Петр отказался подписать заранее составленный следователем признательный протокол ставки, так как и на ней отрицал свою вину, но затем, уже в здании городского отдела НКВД, все же подписал.
В итоге, о. П. Белавский «показал» на допросе, что, поселившись в Новгороде, «стал подбирать единомышленников и объединять их в контрреволюционную группу», в частности, в начале 1938 г. в своей квартире «завербовал» К. Быстреевского и И. Предтеченского: «Одобрив мои намерения, Быстреевский заявил, что он не только примет участие, но и готов выполнить любое задание, вплоть до самопожертвования». В июне 1938 г. священник в присутствии других «участников группы» якобы «восхвалял агрессию Германии и Италии в Испанию», говорил об их скорой войне с СССР и свержении советской власти, «одобрял предательскую деятельность Зиновьева, Тухачевского и др.», выражал ненависть за антирелигиозные преследования духовенства. Грубая фальсификация показаний о. Петра следователем видна хотя бы из того, что допрашиваемому приписана фраза об основных направлениях контрреволюционной деятельности из четырех пунктов, которая почти дословно повторяется в показаниях К. Быстреевского, И. Предтеченского и в обвинительном заключении[584].
В конце того же страшного дня 28 сентября, пользуясь тем, что обвиняемые были временно сломлены, следователь заставил их подписать объявление об окончании следствия и отсутствии претензий. Но уже вскоре о. Петр решил продолжить борьбу. В его упоминавшемся заявлении Верховному прокурору, в частности, говорилось: «…я был вызван следователем из больницы на допрос, где, пользуясь моей слабостью, следователь предложил мне подписать ложный материал, его рукой написанный и им же средактированный в вопросах и ответах. Прочитав его, я отказался, но после применения суровых мер воздействия (были нанесены побои с оскорблениями) я вынужден был подписать ложь и неправду, кроме того, угрожал высылкой моей семьи. Я подписал тогда протокол и сразу сигнализировал об этом обл. прокурору и в НКВД, не имея до сих пор ответа»[585].
Посчитав, что дело закончено, органы следствия 1 октября составили обвинительное заключение и приняли постановление о выделении еще одного дела в отношении прот. Ф. Романюка, В. А. Васильева и В. И. Иванова в отдельное производство. В заключении не нашли отражения предъявлявшиеся на допросах о. Петру обвинения в повстанческой и диверсионной деятельности, но указывалось, что он еще в 1934 г. создал в Новгороде контрреволюционную группу из трех человек, члены которой якобы: «1. Проводили обработку населения в контрреволюционном направлении и вербовку лиц, враждебно настроенных к сов. власти. 2. Проводили контрреволюционную пропаганду, направленную против мероприятий ВКП(б) и сов. власти. 3. Распространяли контрреволюционные провокационные слухи о предстоящей войне фашистских стран против СССР и якобы неизбежной гибели сов. власти. 4. Высказывали клеветнические измышления о положении трудящихся в СССР и всячески восхваляли жизнь населения в фашистских странах». Кроме того, П. Белавский обвинялся в том, что он «являлся участником контрреволюционной организации церковников города Ленинграда, в которую завербован в 1928 г. руководителем этой организации бывшим жандармским офицером Бондаревым»[586].
29 октября 1938 г. было принято постановление направить дело в Судебную Коллегию по уголовным делам, а 4 ноября его утвердил заместитель начальника Управления НКВД по Ленинградской области (куда в то время входил Новгород). Казалось, вынесение приговора неизбежно. Однако этому помешали два обстоятельства: упорная борьба о. Петра и отстранение Ежова с поста главы НКВД, в связи с чем начался пересмотр некоторых следственных дел. 19 декабря 1938 г. о. П. Белавский написал заявление о своей невиновности и фальсификации итогов следствия в Наркомат внутренних дел, 4 января 1939 г. — областному прокурору, 9 февраля — Верховному прокурору СССР, а 20 марта — в Президиум Верховного Совета СССР. Наконец, была назначена проверка дела.
11 апреля 1939 г. о. Петра вновь допросили, и он заявил о своей полной невиновности: «Никаких показаний о проводимой мною контрреволюционной деятельности в сентябре 1938 г. я не давал. Протокол допроса я действительно в сентябре прошлого года подписал, но он был написан в моем отсутствии следователем Андреевым, привезен в тюрьму для подписи, прочитав протокол, подписать его я отказался. В этот же день вскоре после того, как я в тюрьме отказался подписать протокол, меня вызвали на допрос в здание городского отдела НКВД, где следователь Андреев предложил мне снова подписать этот же протокол, что я и сделал, но подписал его под насилием со стороны последнего». Еще на одном допросе — 16 апреля — батюшка снова категорически отверг свою контрреволюционную деятельность и агитацию[587].
Другие «подельники» о. Петра также заявили о своей невиновности. Отец К. Быстреевский на допросах 13–14 апреля не подтвердил своих прошлых показаний, так как они были сделаны «под моральным давлением и физическими угрозами следователя», и заявил, что с П. Белавским встретился в Новгороде в январе 1938 г. случайно в Госбанке, а с И. Предтеченским также случайно на улице в апреле 1938 г. Отец Иоанн, в свою очередь, 14 апреля 1939 г. показал, что написанный следователем протокол от 27 сентября его заставили подписать, запугав «физическим насилием и высылкой семьи». В итоге дело полностью развалилось, и начальник местного отдела НКВД 7 мая принял постановление о его прекращении и освобождении подследственных из-под стражи. В ночь с 8 на 9 мая все они были выпущены из тюрьмы[588].
Переждав ночь на вокзале, о. П. Белавский рано утром вышел на площадь и, как он вспоминал, случайно встретил о. К. Быстреевского, с которым состоялся следующий разговор: «Прости, брат. Прости, отец Петр. Оговорил я тебя понапрасну. Били. Испугался, лукавый попутал». — «Бог простит, отец. Куда путь-то держишь?» — «Уехать отсюда хочу…» Далее батюшка отмечал: «Обнялись мы с ним и поцеловались на прощание. Он человек хороший, испугался только. Он потом в нашей епархии служил. И сейчас еще живет, ему под девяносто уже — мой ровесник. Ослеп только, ушел на покой»[589].
Ко времени освобождения о. Петра его жена, опасаясь высылки, с детьми уехала из Новгорода и устроилась жить в с. Покров-Молота в
2 километрах от пос. Пестово Новгородского округа. Сюда приехал и батюшка, летом 1939 г. поступив на работу бухгалтером в районную больницу Пестово, где у него сложились дружеские отношения с сыном священника главным врачом П. А. Филадельфиным. После начала войны о. Петр по состоянию здоровья был освобожден от призыва в трудармию и до конца 1944 г. работал бухгалтером-ревизором семенной станции в Пестово. В блокадном Ленинграде и оккупированных немцами Тайцах погибли все проживавшие там родные о. Петра и матушки, но их тянуло в родные места, и летом 1945 г. семья переехала в Гатчину, так как семейный дом в Тайцах был занят чужими людьми, потерявшими кров. С лета по 30 октября 1945 г. о. П. Белавский работал бухгалтером автошколы в Гатчине, ему выделили небольшую квартиру, куда священник взял жить и тяжелобольную сестру схимонахини Марии (Леляновой), скончавшуюся через полгода.
Батюшка страстно желал вернуться к церковному служению. 10 августа 1945 г. он написал прошение управлявшему Ленинградской епархией архиепископу Псковскому и Порховскому Григорию (Чукову): «По не зависящим от меня обстоятельствам с 1930 г. я не служу в церкви, но желания и стремления у меня возвратиться на служение Церкви [есть], и поэтому прошу назначить меня священником в окрестностях Ленинграда»[590].
В это же время о. Петр стал посещать действовавший в период оккупации Павловский собор Гатчины и познакомился с его настоятелем прот. Феодором Забелиным. Предстояли большие работы по восстановлению храма. Престарелому о. Феодору было не под силу справиться одному, и он пригласил о. П. Белавского на место второго священника собора. Управлявший тогда Ленинградской епархией Владыка Григорий (Чуков), сидевший в 1929 г. в соседней с о. Петром камере, охотно назначил его 25 сентября 1945 г. вторым священником Павловского собора, сначала временно, до утверждения уполномоченным Совета по делам Русской Православной Церкви. После получения этого утверждения, с 1 ноября 1945 г. о. Петр начал служить в храме.
На решение о. П. Белавского перейти в Московскую Патриархию повлияла встреча с духовно близким ему прот. Василием Верюжским, со временем ставшим профессором возрожденной в северной столице Духовной Академии. Следует отметить, что, несмотря на предложение секретаря митрополии и благочинного прот. П. Тарасова потребовать от о. Петра покаяния за пребывание в «иосифлянском расколе», архиеп. Григорий высказался против этого, и батюшка был принят без всякого покаяния. Согласно его воспоминаниям, присутствовавший при беседе о. Петра с архиепископом благочинный сказал: «Как иосифлянин, Вы должны покаяться. Прежде чем возобновить Ваше церковное служение, нужно отказаться от этого прошлого и принести покаяние». «В чем же принести покаяние? Против Церкви я ничего не совершал», — спокойно и твердо ответил священник. Владыка задумался, потом улыбнулся и благословил батюшку: «Хорошо, пусть будет так, как есть»