Архим. Алексия в качестве духовника общины сестер сменил иосифлянский священник Сергий Батышев, до закрытия в 1930 г. служивший настоятелем храма Алексия, человека Божия при Ленинградском подворье Арзамасского Алексеевского монастыря. С 1930 г. он служил тайно на квартирах и трижды в месяц приезжал к сестрам в Лавру. В их комнате о. Сергий совершал молебны, исповедовал, причащал. Монахини ходили также на службы в собор Воскресения Христова, храмы Лавры, церковь Михаила Архангела (Малоколоменскую). Отца Сергия арестовали 8 октября 1931 г., его обвинили в антисоветской деятельности и «устройстве подпольных богослужений». Постановлением Коллегии ОГПУ от 20 марта 1932 г. о. Сергий был приговорен к 5 годам лагерей, а в 1937 г. его расстреляли[666].
В ночь с 17 на 18 февраля 1932 г. были арестованы все сестры общины. Тринадцать из них проходило по монашескому делу, объединявшему около 60 подследственных: 14 монахов
Александро-Невской Лавры, 15 — из подворий Валаамского монастыря и Киево-Печерской Лавры, 12 насельниц Воскресенского Новодевичьего монастыря, пять монахинь из Вырицы, два священника и несколько мирян. Сестры из общины Лавры мужественно говорили следователям о своем неприятии антирелигиозной политики правительства, именно в тот период осуществлявшего «безбожную пятилетку». Так, монахиня Евтропия (Петрова) заявила: «Советскую власть я ненавижу, ибо раньше царская власть была наша власть, она помогала монахиням, а советская власть ненавидит и церкви, и монастыри, следовательно отсюда ясно, что эту власть мы ненавидим». Почти так же говорила монахиня Саломия (Загорельская), распространявшая на улицах духовную литературу: «Советскую власть ненавижу потому, что она… занимается открытым грабежом, отобрала дома и имущество у хороших людей… Я считаю себя грешной, что от советской власти получала хлебную и продуктовую карточку и получала продукты. Наша обязанность была как можно больше привлекать людей в свою семью». Подтверждали сестры и свою верность Иоанновскому монастырю, в том числе, принятые в общину во второй половине 1920-х гг., например, монахиня Иоанна (Кундрюцкая) назвала себя на допросе последовательницей о. Иоанна Кронштадтского и подчеркнула: «Когда монастырь был закрыт, я… была в нем и молилась у стеночки»[667].
Наибольшее внимание следствия привлекла старшая монахиня общины Сергия (Васильева). Она вела дела с ЖАКТом, переписывала духовную литературу, отправляла сосланным сестрам посылки и т. д. Мон. Сергия не скрывала своих убеждений и рассказала о жизни общины: «…при наступлении существующих порядков, определяемых преимуществом большинства над меньшинством, я первое время держалась кое-как в той окружающей среде, с которой приходилось иметь дело на службе в советских учреждениях, но между тем и вместе с этим постепенно нарастала неприязнь к этой новой и чуждой для меня среде, вследствие чего я стала искать выхода, но выхода в превалирующей советской общественности не нашла. Приспосабливаться к ней — не в моем характере, и поэтому оказалось единственно для меня возможным приблизиться к церковной жизни. Перестала вовсе служить в советских органах. Летом в 1930 году приняла монашество… До пострижения в монашество и в особенности после того, как я стала монахиней, я являлась последовательницей антисергиевского церковного течения, всецело приняла ту платформу, которая проводилась и проводится иосифлянской церковной организацией. Когда еще не было это наше течение разгромлено, я посещала церковь „Воскресения на Крови“, где был еще не утрачен дореволюционный церковный уклад. После же разгрома я осталась верной иосифлянству и примыкала к тем людям, которые группировались вокруг священника Сергия Иосифовича Батышева.
В Александро-Невской Лавре, в общежитии монахинь, проживала около пяти лет. Общежитие наше в своем роде в миниатюре является монастырем. Жили сообща, всего нас тринадцать человек.
1. Имели общую кассу, которой заведовали те, кто пограмотнее (я и другие).
2. Производились общие закупки необходимых в жизненном обиходе предметов, которыми ведала по преимуществу кто-либо из нас одна (Загорельская и др.).
3. Общежитейские дела устраивала тоже одна из нас монахинь (именно я).
4. Сообща устраивали утренние и вечерние молитвы, а общее идейное и нравственное руководство лежало на свящ. Сергии Иосифовиче Батышеве (к нему ездили, и он к нам приезжал).
5. Читали только жития святых и вообще книги из Священного Писания. Кроме того, пользовались (доставали и размножали путем переписки и проч.) различные сочинения из обновленной духовной гимнологии (акафисты, икосы, тропари, гимны и т. п.), которые диссонировали советским порядком…
6. Советских печатных материалов (журналов, газет и т. п.) мы не читали»[668].
Следует также упомянуть, что в графе анкеты «партийность и политические убеждения» мои. Сергия написала: «Беспартийная, политику сов. власти считаю для себя неприемлемой». При аресте ее обвинили в систематическом ведении контрреволюционной агитации и распространении литературы церковно-монархического характера.
Следствие по монашескому делу оказалось недолгим. Уже 19 марта было сфабриковано обвинительное заключение на 52 человека (в том числе 11 сестер лаврской общины), в котором говорилось: «В 1931–32 гг. ПП ОГПУ в ЛВО стало известно, что в Александро-Невской Лавре, б. Новодевичьем монастыре и б. Киевском подворье сосредотачиваются контрреволюционные элементы, ведущие систематическую контрреволюционную агитацию, а также изготавливающие и распространяющие церковно-монашеские сочинения в виде гимнов, стихов и акафистов. С целью ликвидации упомянутых контрреволюционных очагов были произведены обыски, арестовано и привлечено к ответственности 50 человек. При обысках были обнаружены церковно-монашеские сочинения (стихи, гимны, акафисты) и пишущая машинка, на которой печатались все эти антисоветские произведения. В процессе следствия показаниями всех обвиняемых установлено, что привлеченные к ответственности лица вели агитацию против советской власти и коллективизации сельского хозяйства, стремясь к подрыву и свержению советской власти. Устраивали паломничества на могилы „блаженного Матвея“ и „молчальника Патермуфия“ (Александро-Невская лавра), превращая эти паломничества в антисоветские демонстрации…»[669]
По существу, власти считали уже само существование «нелегальных» монашеских общин, устройство «нелегальных» богослужений, паломничество, распространение церковной литературы и материальную помощь ссыльному духовенству опасной антисоветской деятельностью. 22 марта 1932 г. Коллегия ОГПУ вынесла приговор. Освободили лишь Анастасию Тараканову, остальных сестер отправили на 3 года в ссылку в Среднюю Азию, а В. С. Враскую-Котляревскую и монахиню Сергию — на 3 года в лагерь. Одна из сестер лаврской общины — монахиня Евтропия (Петрова) — одновременно проходила по другому делу — общины сестер, оставшихся в здании Иоанновского монастыря. Она проживала в Лавре с 1928 г., работала уборщицей в церкви и ездила в родную деревню Поречье Гдовского района Ленинградской области «проповедовать слово Божие». Мон. Евтропию приговорили к 3 годам ссылки в Среднюю Азию[670].
В воспоминаниях мои. Вероники рассказано и о пребывании сестер в Свирском лагере: «В концлагерь нас везли в одном поезде со многими монахами и священниками. На распределительном пункте мы встретились и во время общих работ в первые дни могли немного говорить. На другой день после приезда их всех обрили и одели в штатское платье… Потом распределили кого куда. Нас отправили сестрами в госпиталь. Часть духовенства увезли в другие лагеря… на Преображение получила я первую весть о возможности свободы. Медицинских сестер не хватало. Меня не хотели отпускать». В. С. Враская-Котляревская вместе с еще одной сестрой была освобождена в августе 1933 г. досрочно по инвалидности[671]. После освобождения она постриглась в мантию и в дальнейшем эмигрировала во Францию, где и скончалась 11 февраля 1950 г.
Всего из 18 сестер, проживавших в разное время в лаврской общине, в 1930–1932 гг. было осуждено и отправлено в лагеря и ссылку 15. Но на этом ее история не закончилась, через несколько лет община фактически возродилась. Конечно, после окончания срока заключения в лагере или ссылки сестры уже не могли вернуться не только в Александро-Невскую Лавру, но и вообще в Ленинград, не имея права селиться ближе 100 км к родному городу. Однако многие из них выбрали себе в качестве места жительства деревни вблизи Новгорода и там возобновили совместное ведение хозяйства и богослужения. Инициатором воссоздания общины стал архимандрит Алексий (Терешихин). После отбытия трехлетней ссылки в Северном крае он попытался вернуться в Ленинград, но был выслан на 101-й км и в конце 1933 г. приехал в Новгород, поселившись вскоре в д. Колмово Сырковского сельсовета Новгородского района. Затем о. Алексий написал матушке Серафиме (Голубевой) и другим сестрам общины, приглашая их переехать к нему.
Первой к о. Алексию в начале 1934 г. приехала его племянница, послушница Екатерина Суворова, которую он постриг в мантию с именем Екатерина. Также в феврале 1934 г. в Новгород приехала инокиня Анастасия Кузнецова, вскоре принявшая постриг с именем Мария. Она поселилась в д. Новая Мельница Троицкого сельсовета, в 2 км от города. В июле 1934 г. в Новгороде на ул. 1-го Мая, 70 поселилась монахиня Сергия (Васильева). Матушка Серафима до весны 1935 г. проживала на станции Званка Ленинградской области, а затем вместе со своим душевнобольным сыном переехала в д. Новая Мельница. С ноября 1935 г. вместе с о. Алексием в д. Колмово стала жить его родная сестра монахиня Серафима (в миру — Матрена Федоровна Терешихина). Ранее она была насельницей Псковского монастыря, в 1930 г. приговорена к 3 годам лагерей условно, а осенью 1935 г. выслана в административном порядке из пограничной зоны (к которой относился Псков) ввиду этой судимости.