двое: он и Паша, тоже уже вся больная.
И опять мысли уносят его в прошлое. Вспомнилось начало войны. Немцы пришли в село как-то совсем неожиданно. Только накануне вечером мобилизованных на фронт молодых ребят, в том числе и двух его старших братьев Петра и Михаила, построили в колонну и пешком отправили на Змиев, а уже на следующий день утром в село пришли немцы. В тот же день и узнали, что отправленную колонну перехватили немцы и всех расстреляли. Ему тогда еще и четырнадцати не было, но его, вместе с другой молодежью, немцы отправили на работы в Германию. Там он четыре года работал у какого-то бюргера на ферме, ухаживал за коровами и поросятами, вместе с ними в подсобке и спал. Ему тогда повезло, голодным он никогда не был, всегда можно было съесть пару картошин из того корма, которым он кормил свиней. И немец был не очень злой, бил редко.
Все он выдержал, все пережил, но так плохо как сейчас, ему еще никогда не было. Он чувствовал свою ненужность, и это его сильно угнетало. Вместо помощника, каким он был в последнее время, он становится обузой для дочери и зятя. А ведь раньше на нем все держалось, и он даже думал, что без него они не справятся, и все развалится. Оказывается, он переоценивал свое значение, ничего не развалилось, справляются и без него, он им теперь только мешает. Зять делает вид, что все нормально, а дочь начинает на него покрикивать, то не там встал, то не там сел, везде он ей мешает, наверно у покойной матери научилось. Та в последние годы своей жизни постоянно на него кричала, он ей тоже везде мешал. Но тогда он еще мог куда-то уйти, чтобы не слышать всего этого крика и визга, а теперь уже никуда не уйдешь, ноги не носят, приходится все выслушивать и терпеть. О…ох, как это унизительно. А что будет дальше? Что будет, когда он не сможет и до туалета дойти? Нет, этого нельзя допустить, пока он еще кое как может ходить и распоряжается своим телом, нужно что-то решать. Он уже достаточно пожил, то, что будет дальше, это уже будет не жизнь, это будут сплошные мучения, как физические, так и моральные. К физическим болям за последний год он уже привык, постоянно болит все тело, он даже затрудняется назвать ту часть тела, которая у него не болит. А по ночам ноги так выкручивает, что уснуть невозможно, и он всю ночь ворочается, мешая спать дочери и зятю. Иногда слышит в свой адрес: «За день выспался, теперь ему не спится, и нам мешает». Им даже невдомек, что не спит он от боли. Но физических страданий он не боялся, а вот моральные страдания его страшили.
Он опять вспомнил сына Николая. Тогда, когда Николай повесился, он его осуждал, ведь это большой грех, наложить на себя руки. А теперь он его понимал. Николай уже не мог избавиться от пьянства и прекрасно это понимал, не хотел становиться ни для кого обузой, поэтому и решил вовремя уйти из жизни. Пора и ему принимать какое-то решение, пока еще он может что-то решать, потом будет поздно. Иван обул валенки, и с трудом передвигая ноги пошел в сарай. Ноги скользили по снегу, и он пару раз чуть не упал, а падать ему никак нельзя, самостоятельно он может и не подняться. С трудом добрался до сарая и сел отдохнуть на перевернутый ящик. Зачем сюда пришел, он еще точно не знал, так оглядеться, и посмотреть кое-что. На гвозде должны были висеть возжи, но их почему-то на месте не было. Вместо них на гвозде висел только налыгач, кусок веревки длиной порядка двух метров, которым за рога привязывали корову.
– Маловато будет, – подумал Иван. – А может и хватит? Нужно примерить.
Он медленно встал, так же медленно подошел к гвоздю и снял веревку. Как он и ожидал, небольшая петля, которую надевали на рог коровы, уже была завязана. Он вернулся к ящику на котором сидел, встал на него, и перебросил веревку через балку, находящуюся над этим ящиком. Как можно выше завязал петлю на свободном конце веревки, продел в нее конец веревки с маленькой петлей и потянул веревку на себя. Петля подтянулась к самой балке и там остановилась прочно затянувшись. Получилось вполне надежно, и веревки будет достаточно. Уставший Иван слез с ящика и опять сел на него передохнуть. Примерка закончена, теперь он отдохнет, снимет веревку, а потом воспользуется ею, когда придет время. Отдохнув он опять полез на ящик снимать веревку, но не тут то было. Как же он ее снимет, если лестницы в сарае нет, а до затянутого возле балки узла он не дотягивается? И оставлять так веревку нельзя, дочь с зятем сразу обо всем догадаются.
– Что же делать? – задумался Иван, слезая с ящика. – А в чем собственно говоря проблема? Какая разница, сегодня, или через пару недель? Сегодня, пожалуй, даже лучше, никого дома нет, а позже или помешают, или не дай бог, до сарая дойти не сможет.
Иван опять залез на ящик, протянул веревку в маленькую петлю и набросил уже большую петлю себе на шею. Веревка получилась даже длиннее чем нужно, зря он боялся, что она будет короткой, придется ноги подгибать, иначе петля не затянется.
Иван перекрестился, мысленно попросил у Бога и людей прощения за свой грех, спрыгнул с ящика и подогнул ноги. Теперь дядя Ваня больше никому мешать не будет. Точку в своей судьбе он поставил сам.