Солнце приближается к зениту. Исчезают все тени. В фиолетовом сиянии Мы ощущаем непривычное чувство собственной ничтожности. Мы происходим от великих обществ-разумов Библиотеки; одиночество и страх унижают Нас. Ни разу за миллиард лет ни один из Наших придатков не был столь оторван от полезной деятельности. Если это одолевает Нас, несмотря на все Наши усилия, Концевремя - пусть. Нам хорошо, Мы горды тем, чего сумели добиться.
Вдруг Мы получаем короткое сообщение. Встреча с учащимися состоится. Беркус найдет Нас и все объяснит. Но когда - не сказано.
Если учащиеся начинают диктовать свою волю учителям и подвергают подобному напряжению множество придатков, значит, произошел какой-то серьезный сбой. Все придатки, заключенные в Нашем теле, исследуют понятие мятежа. Результат мало что объясняет.
Наше мышление занимают новые гипотезы. Возможно, что-то нарушено в самой структуре материи, и это привело к дестабилизации миров и прерыванию сбора данных - отсюда можно вывести причины изменения ландшафта и Нашей изоляции, а также, вероятно, ошибки в мыслительном процессе. Или же учащиеся выпустили из-под контроля какие-то факторы, работавшие на Школьном мире, что привело к сбою.
Над поверхностью появляются ледяные дворцы, их башни громоздятся друг на друга в болезненном экстазе: перемены, перемены, рождение и гибель, все за один день, но медленнее, чем было с деревьями и животными. Скорее всего Нам удастся удержать свою позицию на утесе. Почему с Нами так обращаются?
Мы стоим неподвижно; Мы обеспокоены, но не испытываем страха. Мы функционируем по-старому - учителя всегда функционируют по-старому.
Можем ли Мы быть причастны к неким ошибочным инструкциям, повлекшим за собой подобное несчастье? Не преподавали ли Мы своим ученикам чего-то, заразившего их манией творить и разрушать? Мы просматриваем все Наши записи, заключенные в небольшом теле. Разумеется, в него не была записана полная память семерых Наших придатков - кратковременное задание этого не требовало, к тому же она бы здесь не поместилась. Ее отсутствие мешает Нам думать, и Мы не находим ни одного удовлетворяющего Нас ответа.
Один из Наших придатков взял с собой ряд личных записей. У него возникает странная гипотеза, и он предлагает активизировать в качестве объективной судебной машины древнюю протоличность.
Существует два довода. Более сильный сводится к тому, что эта древняя личность некогда имела связь с придатком, на котором основан координатор Работ Концевремени. Если проблема имеет политические корни, возможно, воспоминания личности помогут Нам лучше их понять. Второй, более слабый: существует вероятность, что, несмотря на свою сложность и развитость, Мы не учли какого-нибудь важного обстоятельства.
Времени очень мало. Оказавшись изолированными от огромного потока бытия, который готов вскоре пресечься, Мы можем быть последним фрагментом общества-разума, имеющего какой-либо шанс остановить всепланетное безумие.
В теле едва хватает места, чтобы вывести личность из компрессии. Она подавлена, не осознаёт того, что воспринимает, и нефункциональна. На Наши вопросы она реагирует возражениями и ответными вопросами.
МАШИНА
Я пробуждаюсь, прихожу в сознание. Сознание необычное. Я - часть более крупной группы. В мыслях всплывают лица, которым я стараюсь подобрать имена, но память подводит. Они расплываются, и на смену им приходят негромкие призывы к вниманию. Новые, очень странные ощущения.
Я понимаю: это другие люди, но не в человеческих телах. Кажется, что они действуют вместе, хотя имеют отдельные голоса. Я решаю присвоить группе название «Мы-общность». Это не я, но в то же время у меня есть к ней определенный доступ, как к собственным мыслям или воспоминаниям.
Я не думаю, что умер, что я мертв. Однако способ моего мышления изменился. У меня нет тела, я не чувствую ни переливания жидкостей в организме, ни дыхания.
Одинокий, не понимающий, что происходит, я съеживаюсь рядом с наблюдательным центром Мы-общности и время от времени вижу отблески хаотически меняющегося пейзажа. Смотрят ли они какую-то развлекательную программу? Я боюсь, что оказался в больнице, и меня заставят общаться с другими пациентами, не желающими или не способными говорить со мной.
Я пытаюсь собраться с мыслями. Вновь вспоминаю лицо и даю ему имя и значение: Елизавета, моя жена, стоит у моей узкой койки. Надо мной висят механизмы. Больше я ничего не помню.
Но сейчас я не в больнице.
Голоса обращаются ко мне, и я начинаю понимать их речь. Голоса Мы-общности сильнее, сложнее и богаче, чем что-либо знакомое мне до сих пор. Я не слышу их. У меня нет ушей.
Ты очень долго хранился в пассивном состоянии, - говорит мне Мы-общность. Она (или они?) - это тугая плеяда мыслей, из которых я понимаю лишь немногие.
Я осознаю.
Я пробудился в будущем. Мышление изменилось.
- Я не знаю, где я. И не знаю, кто вы…
Мы - объединение семи придатков, причем некоторые из них прежде существовали в качестве индивидуальных биологических организмов. Ты - древняя личность одного из нас.
- Ох.
Без губ и языка это слово кажется мне каким-то не таким. Я больше не стану им пользоваться.
Перед нами встали огромные проблемы. Ты представишь нам уникальный интуитивный взгляд на них.
В голосе звучит отцовская забота; я ему не верю.
Меня окутывает тьма.
- Я голоден и не чувствую своего тела. Мне страшно. Где я? Я хочу видеть… свою семью.
Тела нет, как нет и необходимости в пище. Твоей семьи - нашей семьи - больше нет, если только она не хранится где-либо еще.
- Как я сюда попал?
Твоя личность была записана накануне серьезного медицинского вмешательства в целях предотвращения риска полной твоей потери. Запись хранилась в качестве исторического раритета.
Я ничего подобного не помню, впрочем, откуда мне? Вспоминаю, как подписывал договор, позволивший это сделать. Вспоминаю, как думал о возможности проснуться в будущем. Но ведь я не умер!
- Как давно это было?
Двенадцать миллиардов двести семьдесят миллионов лет назад.
Если бы Мы-общность сказала «двести лет», или даже «десять тысяч», я бы как-то прореагировал. Но двенадцать миллиардов! - я знаю лишь, что это геологический, космический промежуток времени. Я не верю.
Я вновь смотрю на пейзаж. С горных склонов стекают ледники. Тучи с зимою во чреве отливают в лучах огромного заходящего солнца серым и оранжевым. А солнце - оно совсем неправильное: слишком яркое, фиолетовое, напоминает делящуюся клетку. Пузырится, исходит волдырями, от него тянутся длинные протуберанцы. Оно напоминает мне Медузу Горгону.
Поверхность льда трескается, холмы и долины заваливают белые осколки. Я проснулся посреди ледникового периода. Я не понимаю.
- Я здесь целиком? - спрашиваю я. Может быть, у меня бред.
Здесь все, что в тебе важно. Теперь мы хотели бы задать тебе вопрос: узнаешь ли ты что-либо из следующих лиц, голосов, мыслей, шаблонов, стилей?
Болезненный поток ощущений: яркие звуки, громкие цвета, блеклые электрические запахи - он заполняет мое сознание. Я изо всех сил стараюсь его перекрыть.
- Нет! Так нельзя. Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем, пока я не осознаю, что случилось. Не надо! Мне больно!
Мы-общность собирается выключить меня. Мне говорят, что я снова стану неактивен.
Перед тем как погаснуть, я чувствую, как на утес, где сидит Мы-общность и вместе с нею я, обрушивается порыв холодного ветра. Лед теперь уже полностью покрывает холмы и долины. Мы-общность выгибает восемь длинных красных ног, выдергивает их из быстро смерзающейся грязи. Солнце еще не зашло.
Тысячи лет в один день.
Мне дарован сон, пустой, как смерть, но не бесконечный.
Мы собираемся воедино и обдумываем проблему несовершенства интерфейса.
Это слишком ранняя личность, - говорит один из придатков. - Она не понимает нашего способа мышления. Её придется адаптировать.
Придаток, которому принадлежит протоличность, вызывается начать ее перестройку.
Времени так мало, - говорит другой, выражающий теперь активное несогласие с общим планом. - В самом ли деле Мы считаем, что так будет лучше?
Нам угрожает распад - двое из семи придатков яростно возражают остальным. Однако солидарность сохраняется. Все придатки возвращаются к обновленному соглашению. Мы начинаем строительство эффективной реальности. Для этого требует-
ся прежде всего более глубокое понимание того, какова природа древней личности. На это уходит какое-то время.
Времени у Нас много. Часы, дни. Связи нет.
Ледяной холод ставит Нас на грань смерти. Тело сохраняет гибкость благодаря тому, что связывает воду длинными молекулами, устойчивыми к замерзанию.
Знают ли учащиеся, что Мы здесь и наблюдаем за ними? - спрашивает один из придатков.
Должны… - отвечает другой. - Они ведь выразили желание встретиться с нами.
Возможно, они лгут и намереваются уничтожить и тело, и Нас вместе с ним. Встречи не будет.
Горькая грусть.
Мы реконструируем древнюю личность, облекаем ее новым интерфейсом, создаем общую базу и вновь зовем ее: Василий!
Имя знакомо мне. Я узнаю отцовский голос и чувствую, что сознание светлеет. Хочу забыть первую, неудачную попытку вернуться к жизни, но память крепка. Я ничего не забуду.
Василий, производная от твоей личности тебя не помнит. Ее память неоднократно очищалась. Однако Мы наблюдаем между вами определенное сходство. Врожденные модели сильны и редко подвергаются полному уничтожению. Хорошо ли ты себя чувствуешь?
Я думаю о каком-нибудь простом месте, куда сесть. Хочу дощатых стен, стульев и камина, но не умею: мне удается создать лишь тесную серую клетушку с окном. В стене - дыра, и из нее доносятся голоса. Я воображаю, будто слышу их ушами, и в помещении формируется что-то вроде тела. Это - моя безопасность.