Вот, мне кажется, все, что я могу рассказать о своей деятельности и деятельности связанных со мной людей по террористическому подполью, по заговорщической и изменнической работе.
Вышинский. После всех ваших колебаний и противоречивых заявлений, которые были здесь на суде сделаны, вы теперь признаете себя виновным в предъявленных вам обвинениях?
Крестинский. Да, признаю.
Вышинский. Вы признаете себя виновным в том, что вы с 1921 года систематически передавали шпионские сведения германской разведке?
Крестинский. Фактически — с 1923 года, хотя договоренность была в 1922 году. Когда я договорился с троцкистской организацией относительно этого, я считаю, что преступление уже было совершено.
Вышинский. Признаете вы себя виновным в том, что вы были активным участником «право-троцкистского блока»?
Крестинский. Да, я был активным участником «право-троцкистского заговорщического блока».
Вышинский. Далее, что вы не только участник, но и один из организаторов заговора против Советской власти?
Крестинский. Да, но до 1937 года я не был членом центра, а одним из активных участников организации.
Вышинский. Но вы были членом группы при центре?
Крестинский. Да, был членом группы при центре.
Вышинский. Что вы, засим, непосредственно подготовляли и были участником подготовки плана антисоветского государственного переворота в СССР путем вооруженного восстания, подкрепленного террористическими актами...
Крестинский. Да.
Вышинский. В расчете на вовлечение СССР в войну и на поражение СССР?
Крестинский. Да.
Вышинский. И, наконец, что вы были одним из участников обсуждения и подготовки террористических актов против товарища Сталина, товарища Молотова и товарища Кагановича?
Крестинский. Признаю.
Вышинский. Не известно ли вам, не брал ли на себя специальную задачу осуществить террористический акт и ваш сообщник Розенгольц?
Крестинский. Я об этом не слыхал от него.
Вышинский. Подсудимый Розенгольц, был ли у вас лично преступный замысел осуществить террористический акт против кого-либо из руководителей Советского правительства?
Розенгольц. Да, я об этом показал и подтверждаю.
Вышинский. Вы лично намеревались совершить террористический акт?
Розенгольц. Да.
Вышинский. Может быть, вы скажете, против кого?
Розенгольц. Как показано мной на предварительном следствии, — против Иосифа Виссарионовича Сталина.
Вышинский. У меня больше вопросов к Крестинскому нет.
Председательствующий. Подсудимый Раковский, показания, данные вами на предварительном следствии, вы подтверждаете?
Раковский. Полностью подтверждаю.
Вышинский. Подсудимый Раковский, скажите кратко, в чем вы себя признаете виновным по настоящему делу.
Раковский. Моя изменническая работа делится на два периода. Между этими периодами проходила моя ссылка. Только это обстоятельство и помешало тому, что я не вошел так глубоко во все эти центры, которые здесь создавались. Поскольку после ссылки моя изменническая работа имела более систематический характер, я позволю себе начать именно со второго периода.
Получив разрешение лечиться на озере Ширдо в 1932 году, я летом, проездом через Новосибирск, виделся с Н. И. Мураловым. Он мне сказал, что от Троцкого получены указания о переходе на новые — террористические методы борьбы. Троцкий указывал, что после разгрома оппозиции, после того отпора, который она встретила в партии и среди рабочего класса, после того разброда и разложения, которые наступили в ее собственных рядах, старые методы борьбы уже не приведут к захвату власти.
Полтора года спустя, в феврале 1934 года, я дал телеграмму в ЦК ВКП(б), что полностью идейно и организационно разоружаюсь и прошу принять меня обратно в партию. Эта телеграмма была неискренней, я солгал. Я намеренно собирался скрыть от партии и от государства о моей связи с «Интеллидженс Сервис» с 1924 года, о связи Троцкого с «Интеллидженс Сервис» с 1926 года, я собирался скрыть мой разговор с Мураловым в 1932 году.
Приехав в Москву в мае, я встретился с Сосновским. Сосновский заявил мне, что бывшие руководители старой троцкистской оппозиции снова возвращаются на активную подпольную работу.
Во второй половине июля 1934 года я получил письмо от Троцкого. Он в письме просил меня использовать мои обширные связи с заграничными политическими, преимущественно «левыми», кругами. Я понял смысл этих указаний так: нужно укрепить и усилить капиталистическую агрессию против Советского Союза. На это предложение я пошел. С этого момента я уже обеими ногами стоял на позициях троцкизма.
В сентябре 1934 года я был отправлен в Токио во главе советской краснокрестной делегации на международную конференцию обществ Красного креста. На второй же день после моего приезда в Токио в коридоре здания японского Красного креста меня встретил один крупный общественный деятель Японии. (Я назову его на закрытом заседании). Он пригласил меня на чай. Я с ним познакомился и ответил положительно на его любезное приглашение. В разговоре указанное лицо сказало: интересы того политического течения, к которому я принадлежу в СССР, и интересы некоего правительства вполне совпадают. Он заявил, что для некоего правительства и для него чрезвычайно ценно знать мою оценку внутреннего политического положения Союза. В тот же вечер я имел беседу с полпредом Юреневым, которого я знал как троцкиста еще с 1926 года. Я ему рассказываю об этом несколько странном разговоре указанного мною лица. Я сказал Юреневу, что тут идет речь о привлечении меня в качестве шпиона, информатора некоего правительства.
Тогда Юренев вынимает из кармана письмо и говорит мне: «Дело решенное, нечего колебаться». Он мне показал письмо Пятакова, которое я привез ему из Москвы сам.
Юренев вынул письмо из своего кармана — в нем наряду с текстом, написанным клером, был другой текст, написанный симпатическими чернилами. Пятаков ему писал: «Вероятно некое правительство само предпримет шаги в этом направлении» (то есть в направлении использования Раковского). Дальше Пятаков писал Юреневу относительно Богомолова — полпреда в Китае, указывая ему, что некое правительство недовольно его политической линией, что он больше помогает Великобритании, чем данному правительству. Наконец, Юренев сказал, читая письмо: «А вот это мне трудно сделать». Там ему было указано о необходимости использовать известные переговоры о продаже КВЖД для того, чтобы можно было что-нибудь выручить в пользу троцкистов. Юренев был связан с троцкистским подпольем в Москве, с Пятаковым.
На второй или третий день после моего разговора с Юреневым, после одного торжественного обеда, некое высокопоставленное лицо, присутствовавшее на этом обеде, познакомилось со мной. Официальное лицо заявило, что наши интересы совпадают с интересами некоего государства, что между троцкистами в СССР и между представителями некоего государства достигнуто соглашение, но мы еще не знаем точных условий этого соглашения. Крупный общественный деятель, который со мной разговаривал, как я узнал, сделал это по поручению высокопоставленного лица. После этого я имел еще два свидания с общественным деятелем...
На этом вечернее заседание заканчивается, и Председательствующий объявляет перерыв до 11 часов 5 марта.
Утреннее заседание 5 марта
Председательствующий. Подсудимый Раковский, вы имеете слово для окончания ваших показаний.
Раковский. На втором и на третьем свидании с деятелем, возглавляющим крупную общественную организацию в Японии, у нас были установлены характер тех сведений, которые я обещался передавать японской разведке в Москве, а также и техника этой передачи. Еще в Токио я привлек к этому делу доктора Найда, секретаря краснокрестной делегации, принадлежность которого к подпольной контрреволюционной террористической организации мне уже была известна. Он и играл роль агента связи между мною и японской разведкой.
В Токио я имел еще одну встречу с третьим лицом. Я был представлен этому третьему лицу вторым высокопоставленным лицом. Он попросил меня пойти с ним вместе пить кофе.
Беседу со мной он начал с того, что заявил мне: «Нам известно, что вы являетесь ближайшим другом и единомышленником господина Троцкого. Я должен вас попросить, чтобы вы ему написали, что некое правительство недовольно его статьями по китайскому вопросу, а также и поведением китайских троцкистов. Мы вправе ожидать от господина Троцкого иной линии поведения. Господин Троцкий сам должен понимать, что является необходимым для некоего правительства. Входить в подробности не нужно, но ясно, что вызвать инцидент в Китае явилось бы желательным поводом для того, чтобы можно было вмешаться в китайские дела». Обо всем этом я написал Троцкому — о моих переговорах в Токио, о моих разговорах с Юреневым, о моих встречах и, конечно, об этом последнем предложении.
О всех моих разговорах я ставил также в известность и Юренева, с которым я часто виделся. Юренева сильно смущало одно обстоятельство. «Мы, — говорит он, — очутились в таком переплете, что иногда не знаешь, как себя вести. Боишься, как бы, удовлетворив одного из наших контрагентов, не обидеть другого. Вот теперь, например, возникает антагонизм между Англией и Японией в китайском вопросе, а нам приходится иметь связь и с английской, и с японской разведкой...»
Вышинский. Кому это — нам?
Раковский. Троцкистам. Я ему сказал: вы преувеличиваете трудность вашего положения. Нам, троцкистам, приходится играть в данный момент тремя картами: немецкой, я