А пень железный, как топор,
А сам топор, как пень, остер,
Но вновь я заставляю огонь пуститься в пляс.
И от тебя не слышал поныне горьких слов
О том, что меньше стало в камине нашем дров.
* * *
Из-за тебя потребовать к барьеру
Мне в жизни рок другого не судил.
В недобрый час твою предавший веру,
Я сам твоим обидчиком прослыл.
Куда от прегрешения деваться?
И вновь себя, как недруга кляня,
Один в двух лицах выхожу стреляться,
И нету секундантов у меня.
Быть раненным смертельно на дуэли
Хотел бы я: чтобы, подняв с земли,
Меня на бурке или на шинели
К твоим ногам кавказцы принесли.
И вымолить прощение успели
Уста, что кровью изошли.
* * *
На площади, где марши ликовали,
Мы шествие военных наблюдали,
Увенчанных созвездьями наград.
Вдруг я сказал: - Имел бы вдоволь власти,
Дивизиям, сгорающим от страсти,
Назначил бы торжественный парад,
Чтоб, на седых мужей держа равненья,
С нашивками за славные раненья,
Держали строй влюбленные всех стран.
И за тебя я умереть готовый,
Шагал бы с ними, как правофланговый.
Ты рассмеялась: - Ах, мой ветеран,
Зачем парад влюбленным и равненье,
Им во сто крат милей уединенье.
ЛЮБИМЫХ ЖЕНЩИН ИМЕНА
Встревожены земные шири,
Но знаю способ я один,
Как укротить в подлунном мире
Воинственность его мужчин.
Когда б мне власть была дана,
Вершинам всем,
являя разум,
Я даровал бы в мире разом
Любимых женщин имена.
Чтоб опустились руки вдруг
Пред картою у бомбардира,
Пусть лучшей половины мира
Глаголят имена вокруг.
Когда б мне власть была дана,
Неся ответственность пред веком,
Я матерей бы имена
Присвоил пограничным рекам.
Еще дух рыцарства в чести,
И, может, власть его опеки
Переступить такие реки
Удержит воинов в пути.
В честь просветления очей,
Издав указ антивоенный,
Назвал бы звезды во вселенной
Я именами дочерей.
И сразу бы на небе мира
Не стало б в далях грозовых
Ни одного ориентира
Для самолетов боевых.
И, обретя покой, планета
Жила бы, радости полна...
Звучат всегда в душе поэта
Любимых женщин имена.
СЕНЬОРИНА
Тебя я заклинаю, сеньорина,
Еще не поздно,
на берег сойди!
Надежда, как свеча из стеарина,
Горит и тает у меня в груди.
Вели глушить моторы капитану,
Остаться пожелай на берегу.
И я, седой,
мгновенно юнгой стану,
Тебе сойти по трапу помогу.
Куда бежишь?
На зов какого долга?
Попутчикам недобрым крикни: "Прочь!"
Предавшим Революцию
недолго
И женщину предать в любую ночь.
Какая мысль больная осенила
Тебя бежать?
Отбрось ее, молю!
Ты слышишь, дорогая сеньорина,
Как шепчет Куба:
"Я тебя люблю!"?
Молю, взгляни еще раз на Гавану,
Пролей слезу. Вот холм Хосе Марти.
Одумайся - и молодым я стану,
Тебе по трапу помогу сойти.
Я видел много женщин, убежавших
В чужие земли из краев родных,
Я видел их, за деньги ублажавших
Кого угодно в сумерках ночных,
И даже перед пламенем камина
Они весь век согреться не могли.
Судьбы не ищут,
слышишь, сеньорита,
ОТ ненаглядной родины вдали.
Холодной, словно дуло карабина,
Сразит чужбина и тебя тоской.
Не уплывай, останься, сеньорина,
Печального солдата успокой.
Он в бой ходил, он знает силу слова
И рисковать умеет головой.
Нигде не встретишь рыцаря такого
В зеленой гимнастерке полевой.
Пускай морская пенится пучина,
Кидайся в воду.
К берегу плыви!
Иду тебе на помощь, сеньорина,
Посол надежды, веры и любви.
МУЛАТКА
Вновь половипчатой, неспелой
Взошла над островом луна,
И одинокой лодкой белой
Скользила по небу она.
И ночь шуршала черным шелком,
И ночи африканской лик
В Сантьяго вдруг
на камнях желтых
Воочью предо мной возник.
Невдалеке плела узоры
Речушка, вольности полна,
Невидимого дирижера
Казалась палочкой она.
И две мулатки песню пели,
В словах искрились угольки,
Горячих губ, что пламенели,
Слегка белели уголки.
Пленен был песней этой сразу
И оценил ее чекан
Я - горец, преданный Кавказу,
Перелетевший океан.
Слова в ней были как загадки,
Но лишь для слуха моего.
Ах, где вы взяли их, мулатки?
Петь научились у кого?
Быть может, трепетно и смело
Вблизи карибского кольца
Так мама черная вам пела
Про белоликого отца?
Иль, может,
так в открытом море
Отец ваш черный
При луне
О белолицей пел сеньоре
Своей возлюбленной жене?
Отца и матери напевы,
Отца и матери черты
Вам путь открыли в королевы
На карнавалах красоты.
О Куба, гордая мулатка,
Был от тебя я без ума,
Ты королева, и солдатка,
И революция сама.
И жизнь свою считать я тоже
Давно мулаткою привык,
Чья мать от века чернокожа,
Отец от века - белолик.
И песнь моя - мулатка тоже,
И, верный не календарю,
Порой то ласковей, то строже
Ее устами говорю.
И в сферах звездного порядка
Печаль и радость нам суля,
Лети, прекрасная мулатка,
Планеты с именем Земля!
ПАНА ГВИНЕПАДЗЕ
Дорогая Нана Гвинепадзе,
Чуден твой Тбилиси в самом деле,
Но хочу я нынче любоваться
Не красой проспекта Руставели.
Дорогая Нана Гвинепадзе,
Что мне стены в шрамах да бойница,
Я хочу сегодня любоваться
Звездами, что прячешь ты в ресницах.
Может, в них и кроется причина,
Почему с дружиною нередко
В Грузию тянуло Ражбадина *
- Моего неласкового предка?
Разве мог он, дикий, хромоногий,
Дома тихой жизнью наслаждаться,
Если через горные пороги
Можно было до тебя добраться?
Опершись на кованое стремя,
Облаков папахою касаясь,
Я б и сам, наверно, в это время
Увозил трепещущих красавиц.
В седлах ясноокие подарки
Привозили прадеды с собою.
Может, потому теперь аварки
Славятся грузинской красотою!
* Ражбадин - мюрид, отличавшийся храбростью
в набегах.
ГРУЗИНСКИМ ДЕВУШКАМ
Могу поклясться именем поэта,
Что на манер восточный не хитрю,
Ведь я сейчас
прошу учесть вас это
Не за столом грузинским говорю.
Известен всем того стола обычай:
Поднявший тост имеет все права
На то, чтобы слегка преувеличить,
Лишь выбирай пообразней слова.
Но я в стихах так действовать не в силах,
О, девушки грузинские, не лгу,
Что вас, очаровательных и милых,
Я позабыть в разлуке не могу.
Зачем у вас так много цинандали
Мужчины пьют?
Их не пойму вовек.
Меня лишь ваши очи опьяняли,
А за столом я стойкий человек.
Хоть дикарем меня вы назовите,
Хоть пожелайте сверзиться с горы,
Но я бы вас,
уж вы меня простите,
Не выпустил из дома без чадры.
Ей-богу, не шучу я.
В самом деле
Завидно мне, что вновь одной из вас
Счастливец на проспекте Руставели
Свидание назначил в этот час
Припомнив стародавние обиды,
Вы нынче отомстили мне сиолна
За то, что вас аварские мюриды
В седые увозили времена.
Как вы со мной жестоко поступили:
Без боя, обаянием одним
Мгновенно сердце бедное пленили
И сделали заложником своим.
Но чтобы мне не лопнуть от досады
И не лишиться разума совсем,
Одену вас я в горские наряды,
Назначив героинями поэм.
В ущельях познакомлю с родниками,
Ведя тропинкой, что узка, как нить.
И будете вы жить над облаками
И в дымных саклях замуж выходить.
В поэмах тех узнают вас грузины,
Но верю, не обидятся в душе
И не найдут достаточной причины,
Чтоб обвинить аварца в грабеже.
Пусть продолжают думать на досуге,
Что на заре глубокой старины
Им были за особые заслуги
Волшебные создания даны.
Искрятся звезды над вершиной горной.
О, девушки грузинские, не лгу:
Я пленник ваш, я вам слуга покорный,
Живущий на каспийском берегу.
Мне ваши косы видятся тугие.
Мне ваши речи нежные слышны.
Но все, что я сказал вам, дорогие,
Держите в тайне от моей жены!
* * *
Кто бездумно и беспечно
Хохотать способен вечно,
Разве тот мужчина?
Кто не гнулся под мечами,
Но всю жизнь не знал печали,
Разве тот мужчина?
Кто в заздравном даже слове
Умудрялся хмурить брови,
Разве тот мужчина?
Кто смертельно не влюблялся,
Ни с одной не целовался,
Разве тот мужчина?
Кто любую звал голубкой
И за каждой бегал юбкой,
Разве тот мужчина?
Кто готов подать нам стрелы
И предать нас в то же время,
Разве тот мужчина?
Кто, к столу шагнув с порога,
Осушить не в силах рога,
Разве тот мужчина?
Кто в местах, где многолюдно,
Пьет из рога беспробудно,
Разве тот мужчина?
Кто хоть век в дороге будет,
Дом отцовский позабудет,
Разве тот мужчина?
Кто, исполненный усердья,
Судит нас без милосердья,
Разве тот мужчина?
Кто даст слово, что булатно,
Но возьмет его обратно,
Разве тот мужчина?
КАМАЛИЛ БАШИР
Легенда
От любви забывали мы страх,