Любовь, давай себя сравним с кинжалом!
Ты - лезвие, а я твои ножны.
Я легковесен без тебя и жалок,
Ножны пустые в деле не нужны!
* * *
Мой сосед, глаза прищурив карие,
Говорил, мы слушали рассказ.
Вдруг с кувшинами горянка старая
Тяжко прохромала мимо нас.
И тогда старик, рассказ свой комкая,
Взглядом ту старуху до угла
Проводил и прошептал вдогонку ей:
"До чего же хороша была!"
Если бы любовь на дно
Бросил бы я в море,
Пересохло бы оно
Рыбакам на горе.
Если б страсть мою взяла
Эта ширь без края,
То сгорела бы дотла
Вся земля родная.
ПЛЕНИТЕЛЬНЫХ ЖЕНЩИН
И ХРАБРЫХ МУЖЧИН
Наверное, поздно близ белых вершин
Явился я в мир,
чьи распахнуты шири:
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Уже не пришлось мне застать в этом мире.
Я рано, наверно, над бездной годин
Под желтой луною седлал иноходца,
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Увидеть не мне, а другим - доведется.
А может, мой предок - вожатый дружин
Завидует мне,
что, далекий раздору,
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Я больше встречаю, чем он в свою пору.
И, может, грядущего времени сын
Тому позавидует,
что под луною
Знавал я немало друживших со мною
Пленительных женщин и храбрых мужчин.
* * *
Молодых и в замяти седин
Угнетают женщины мужчин,
А мужчины женщин угнетают,
Потому что мир в любви един.
Голову, где мыслей светел рой,
Угнетает суетность порой,
И жестоко ноги угнетает
Голова, где мыслей замер строй.
Притаясь под крышкою ларца,
Угнетает золото скупца,
Но само от угнетенья тает
Щедрого кармана удальца.
И надежду с утренним челом
Угнетает то, что дышит злом,
Но она в грядущий день стремится,
Угнетая память о былом.
Вечно кривду истина гнетет,
Справедлив и славен этот гнет,
Но случалось, ошибались люди
И бывало все наоборот.
Породнившись с ордами годин.
Угнетаю музу близ вершин,
И она в долгу не остается:
Угнетают женщины мужчин!
* * *
В горах джигиты ссорились, бывало,
Но женщина спешила к ним и вдруг
Платок мужчинам под ноги бросала,
И падало оружие из рук.
О женщины, пока в смертельней злости
Не подняли мечей материки,
Мужчинам под ноги скорее бросьте
Свои в слезах намокшие платки.
* * *
У юноши из нашего аула
Была черноволосая жена,
В тот год, когда по двадцать им минуло,
Пришла и разлучила их война.
Жена двадцатилетнего героя
Сидит седая около крыльца,
Их сын, носящий имя дорогое,
Сегодня старше своего отца.
* * *
"Где, горянка, твои наряды,
Что ты ходишь в старом платке?"
"Я нарядам своим не рада,
Все лежат они в сундуке".
"Для чего им, горянка, мяться,
Для того ли они нужны?"
"Тот, пред кем бы мне наряжаться,
Не вернулся ко мне с войны!"
ОТКРЫЛ Я КНИГУ ВЕКОВУЮ
Любви чреваты рубежи
Всем от измены до коварства,
Здесь гибли многие мужи,
Как на границе государства.
Печальной повести листы...
Открыл я книгу вековую:
Скажи мне, женщина, где ты
Была в минуту роковую?
Зачем в неведенье спала,
Задув огонь оплывшей свечки,
Когда два черные ствола
Нацелились у черной речки?
Ты перед вечностью в долгу
За то, что с белыми крылами
Тогда не встала на снегу
Пред воронеными стволами.
Не ты ли в час, когда сожгла
Письмо, чей пепел сжала в горстке
Спасти поручика могла
От глупой ссоры в Пятигорске.
И не взяла б под Машуком
Поэта ранняя могила,
Когда бы с вечера тайком
Его в объятья ты сманила.
Когда бы светом звездных глаз
Ты подсветила путь возврата,
В лесной трясине б не увяз
Горячий конь Хаджи Мурата.
Верней, чем верный талисман,
Среди житейской круговерти
Спасай нас, женщина, от ран
И заблуждения, и смерти.
Но пусть, страдая и любя,
Лихой достойные кончины,
Готовы будут за тебя
Собой пожертвовать мужчины.
* * *
Изнывая в любовной тоске,
Я, познав нетерпения муки,
Профиль твой на приморском песке
Рисовал, словно мальчик, в разлуке.
Рисовал на гранитной скале,
Возникал он в небесном чертоге
И на мерзлом вагонном стекле,
Как резцом нанесенный в дороге.
Вот заветных стихов черновик,
Где легко под моею рукою,
Как созвучие лик твой возник
По соседству с начальной строкою.
Взором мысленным изображал
Я на кубках черты твоей стати,
Как насечкою ими венчал
Серебро боевой рукояти.
А в стихах рисовал я любя,
Отвергая границы степенства,
В многих образах женских тебя,
Но достичь не сумел совершенства.
Я СВИДАНЬЕ ЖЕНЩИНЕ НАЗНАЧИЛ
Не хочу, мятежный мой Кавказ,
Чтоб стрельбой меня ты озадачил,
Потому, что нынче в звездный час
Я свиданье женщине назначил.
Не торгуй трехлетних жеребцов
Ты в аулах, между скал зажатых,
Верховых не шли ко мне гонцов
И на площадях уйми глашатых.
Сделай милость, вздыбленный Кавказ,
Как быкам в обуглившейся сини,
Черным тучам ты отдай приказ,
Чтобы лбов не сталкивали ныне.
Я молю тебя:
угомонись
И в лихом Гунибе и в Хунзахе,
Перестань, засватывая высь,
На луну забрасывать папахи.
Бурной крови славя колотье,
Я назначил женщине свиданье,
Не пугай обвалами ее,
Прояви, Кавказ мой, пониманье.
Я прошу тебя:
повремени
Вскачь коней бросать, паля из ружей
Амузгинской сталью не звени,
Не дыши с вершин каленой стужей.
Если б только ведал ты, какой
Я свиданье женщине назначил,
Может быть, ты собственной рукой
Многое во мне переиначил.
Старых ран, Кавказ, не береди
И не строй завалы на дороге.
Отмени на этот день дожди,
Отмени на эту ночь тревоги.
Не греми каспийскою волной,
Что приводит скалы в содроганье,
Потому что женщине одной
Я назначил в звездный час свиданье.
* * *
Захочет любовь, и в клубящейся мгле
Багряный цветок расцветет на скале,
И снег зажурчит на вершине.
Но в каменном сердце во все времена
Не в силах посеять она семена,
В нем терн прорастает поныне.
Смиряла любовь даже царственный гнев,
И кротким, как агнец, вдруг делался лев,
Лань рядом паслась, не робея.
Я видел воочью, как, зла не тая,
Под флейту факира танцует змея
На площади людной Бомбея.
И тихо любовь мне шепнула:
- Умей
Ты действовать, как заклинатели змей.
И грустный напомнила случай:
Одна балерина в недавнем году,
Что с флейтой волшебной была не в ладу,
Змеей обернулась гремучей.
Словами любви, это помнит весь свет,
Великий целитель и славный поэт,
Недуги лечил Авиценна.
Завидная участь, счастливый удел,
Такие б стихи написать я хотел,
Где слово - лекарству замена!
БАЛЛАДА О ЖЕНЩИНЕ, СПАСШЕЙ ПОЭТА
День ушел, как будто скорый поезд,
Сядь к огню, заботы отложи.
Я тебе не сказочную повесть
Рассказать хочу, Омар-Гаджи.
В том краю, где ты, кавказский горец,
Пил вино когда-то из пиал,
Знаменитый старый стихотворец
На больничной койке умирал.
И, превозмогающий страданья,
Вспоминал, как на закате дня
К женщине скакавший на свиданье,
Он загнал арабского коня.
Но зато в шатре полночной сини
Звезды увидал в ее зрачках,
А теперь лежал, привстать не в силе
С четками янтарными в руках.
Почитаем собственным народом,
Не корил он, не молил врачей.
Приходили люди с горным медом
И с водой целительных ключей.
Зная тайну лекарей Тибета,
Земляки, пустившись в дальний путь,
Привезли лекарство для поэта,
Молодость способное вернуть.
Но не стал он пить лекарство это
И прощально заявил врачу:
- Умирать пора мне! Песня спета,
Ничего от жизни не хочу.
И когда день канул, как в гробницу,
Молода, зазывна и смела,
Прикатила женщина в больницу
И к врачу дежурному прошла.
И услышал он:
- Теперь поэту
Только я одна могу помочь,
Как бы ни прибегли вы к запрету,
Я войду к поэту в эту ночь!
И под стать загадочному свету,
Молода, как тонкая луна,
В легком одеянии к поэту,
Грешная, явилася она.
И под утро с нею из больницы
Он бежал, поджарый азиат.
И тому имелись очевидцы
Не из легковерных, говорят.
Но дивиться этому не стали
Местные бывалые мужи,
Мол, такие случаи бывали
В старину не раз, Омар-Гаджи.
И когда увидят все воочью,
Что конца мой близится черед,
Может быть, меня однажды ночью
Молодая женщина спасет.
* * *
Чтобы рвануться в схватку, у мужчины
Есть только две достойные причины.
И первая: родной страны защита,
Граница чья от недруга закрыта.
Вторая - долг, что предками завещан,
Мужчинам всем повелевает он:
Собой рискуя, защищайте женщин,
Как на дуэлях пушкинских времен.
Чтоб песню спеть от века, у мужчины
Есть только две достойные причины.
И первая: любовь к земле родимой,
Которая вошла нам в плоть и кровь
И сделалась звездой неугасимой.
Вторая - это к женщине любовь!