Аптекарский приказ вырос из Государевой аптеки, которая обслуживала Ивана Грозного и его семью, то есть, по сути дела, он был задуман как придворное учреждение, предназначавшееся для удовлетворения потребностей царской семьи и высшей знати. Но со временем Аптекарский приказ превратился в подобие министерства здравоохранения и стал ведать врачебными делами в масштабах всего государства.
Статус врачей Аптекарского приказа был очень высоким. По свидетельству современников, приказные врачи приравнивались к окольничим, которые в иерархии стояли сразу после бояр. Каждому из врачей (во всяком случае в начальный период существования Аптекарского приказа) при поступлении на службу жаловалось поместье с 30 или 40 крепостными крестьянами. Весьма неплохой, надо сказать, бонус.
Вот с Аптекарского приказа и началась отечественная судебная медицина. Жаль только, что точная дата ее рождения неизвестна. Но давайте остановимся на начале XVII столетия, хорошо?
Одной из обязанностей врачей Аптекарского приказа было освидетельствование больных и увечных, иначе говоря – проведение врачебной экспертизы. Итоги такого освидетельствования отражались в документе, называемом «дохтурской сказкой». Осмотру подвергались разные люди, начиная с членов царской семьи и заканчивая обычными людьми, состояние здоровья которых было по каким-то причинам интересно властям. Иногда приказным врачам приходилось осматривать трупы скоропостижно умерших для установления причины смерти, но преимущественно они привлекались к освидетельствованию живых лиц.
Вот пример исследования трупа, которое явно сопровождалось вскрытием, хотя в заключении об этом прямо не было сказано. В 1677 году по распоряжению Аптекарского приказа аптекарем Крестьяном (Христианом) Эглером был осмотрен труп дьяка Ефима Богданова для выяснения, «какою он болезнью умре». Эглер установил, что «болезни де у него Ефима камень в почках, и стал де тот камень болше роста, и от того де камни и смерть ему учинилась». Установить наличие камня в почке без вскрытия невозможно. И не надо удивляться тому, что вскрытие проводил аптекарь. В то время аптекари хорошо разбирались в медицине, а врачи – в аптекарском деле. Хотя справедливости ради следует вспомнить поговорку, которая гласит, что пироги должен печь пирожник, а тачать сапоги – сапожник. Все же лучше и правильнее, когда аптекари готовят лекарства, а врачи проводят вскрытия.
Итак, в XVII веке в России «настоящие», то есть дипломированные, врачи стали проводить освидетельствования и составлять заключения. Разве это нельзя считать полноценной врачебной экспертизой? Конечно же, можно и даже нужно! С таких вот профессиональных действий и начинается судебная медицина.
Но даже и во времена существования Аптекарского приказа большинство освидетельствований судебно-медицинского характера проводилось не врачами, а непосредственно теми, кто вел следствие. Известно, что в 1652 году постельный сторож, то есть придворный, отвечавший за охрану царской спальни, Куземка Еремеев подал постельничему[23] Федору Михайловичу Ртищеву челобитную с жалобой на причиненную обиду: «В нынешнем государь во 160-м году[24] генваря с 31-го числа в вечеру, часу в пятом ночи, сошелся со мною в жилецком подклете постельной истопник Яков Быков и бранил меня всякою позорною бранью и ушиб меня кулаком и вышиб мне глаз и тем меня изувечил. Милосердный государь! Пожалуй меня холопа своего, вели государь, про тое мою брань и про бой сыскать теми людьми, кои тут были, и по сыску свой царский указ учинить. Царь государь смилуйся!». В ходе проведенного освидетельствования Ртищев установил, что Еремеев после удара ослеп на один глаз. Можно предположить, что освидетельствование проводилось самым простым образом. «Видишь ли чего этим глазом?» – спросил Ртищев. – «Вот тебе крест, милостивый государь, ничего не вижу!» – ответил Еремеев, и на том освидетельствование закончилось. Нашлись свидетели, которые подтвердили, что истопник Яков Быков действительно ударил Еремеева. Причиной ссоры стало вино, которым Еремеев отказался угостить Быкова. «Я де государево жалованье сам пью», – ответил на просьбу Еремеев и тут же получил кулаком в глаз.
Сохранилось упоминание и о другом освидетельствовании, которое проводил Федор Ртищев в рамках порученного ему разбирательства. В 1649 году постельный истопник Демка Клементьев бил челом государю на стольника Романа Федорова сына Бабарыкина, который спихнул Клементьева с лестницы на крыльце и тем самым «убил до полусмерти». «Дохтурской сказки», составленной врачами Аптекарского приказа, к данной челобитной приложено не было, из чего можно судить о том, что освидетельствование покалеченного Клементьева Ртищев провел самостоятельно, без посторонней помощи. Возможно, что постельничий, которому часто приходилось разбирать подобные споры, был немного сведущ в медицине, но дело не в его компетентности, а в том, что даже судебное обследование придворных, то есть людей, близких к царю, проводилось без привлечения врачей Аптекарского приказа. А ведь вопросы были серьезными и требовали врачебного участия, потому что утрата зрения или же увечье, полученное при падении со ступенек, преспокойно могли симулироваться.
Вот пример «непрофессиональной» судебно-медицинской экспертизы XVII века. В 1649 году лекарь Елизарий Лорант (явный иностранец) обратился к боярину Морозову с челобитной на замочного мастера Вилима Гамса. Лорант сообщил, что встретившийся ему на улице Гамс «бил ево палкою неведомо за што». Лорант просил осмотреть его для того, чтобы установить факт побоев, «и про то сыскать», то есть наказать виновного. Заключение экспертов было весьма кратким, если не сказать лаконичным: «А по осмотру бит по спине, на правом боку вспухло и синево знать». Давайте переведем на современный язык, чтобы было понятнее: «осмотр выявил следы побоев на спине, припухлость и кровоподтек на правом боку». Как-то расплывчато, не правда ли? Хотелось бы побольше конкретики, но в то время этого было достаточно.
Другой пример. В 1613 году в Белозерской тюрьме зарезался заключенный по имени Нифонтко. В следственном деле написано: «Сотник стрелецкой Олексей Юрьев и судебной целовалник Степан Чепыжников, и понятые люди его Нифонтковы раны на брюхе досматривали: и у него у Нифонтка брюхо розрезано ножем знатно, от ложки да вдоль по брюху до пупа, и кишки все из брюха вывалились, перерезаны». Живот разрезан ножом от нижнего края грудины до пупка, из раны вывалились кишки. Человеку несведущему такое описание может показаться достаточным и исчерпывающим – все же ясно! – но с точки зрения судебной медицины, настоящей судебной медицины, оно является неполным. Опять же нужно описание орудия, которым были причинены повреждения. Что за нож? Какова длина лезвия? Обоюдоострое оно или нет? И так далее…
В особых случаях могла назначаться комиссионная врачебная экспертиза. Так, например, было в 1644 году, когда в Москве был застрелен из пищали кравчий датского принца Вольдемара. Кравчий – это очень важная должность в придворной иерархии. Кравчий отвечает за стол своего господина, он ведает едой и напитками. Разумеется, покушение на кравчего иноземного принца, гостившего в Москве по приглашению царя Михаила Федоровича (первого из Романовых), было событием из ряда вон выходящим. Поэтому для осмотра трупа были назначены трое лучших придворных врачей – царский лейб-медик Венделинус Сибелист, приглашенный в Москву из Голштинии, и два придворных врача – Иоган Белоу и Артман Граман. После осмотра тела врачебный триумвират написал «скаску», в которой говорилось: «тот кравчей ране из пищали, рана под самым правым глазом и оне дохтуры в ту рану щупом щупали, а пульки не дощупались, потому что рана глубока, а то подлинно, что пулька в голове».
Исследование тела датчанина-кравчего можно считать классическим случаем «полноценной» судебно-медицинской экспертизы. Царь особым указом дал врачам задание и поставил вопросы, на которые им нужно было ответить. Врачи осмотрели труп и даже применили такой метод дополнительного исследования, как зондирование («в ту рану щупом щупали»).
В некоторых случаях комиссии были гораздо представительнее. В 1616 году в невесты царю Михаилу Федоровичу выбрали некую Марию Хлопову, боярскую дочь, которая в царских невестах по обычаю того времени сменила имя и стала зваться Анастасией. Желая помешать этому браку, бояре Салтыковы, бывшие давними врагами Хлоповых, распустили слухи о том, что Мария-Анастасия страдает падучей болезнью. Царь, узнав об этом, разгневался и сослал «обманщицу» вместе с ее родными в Тобольск, откуда они перебрались в Нижний Новгород. Семью годами позже Михаил Федорович вдруг вспомнил о Хлоповой и велел произвести дознание. Для освидетельствования Марии-Анастасии в Нижний была отправлена делегация, состоявшая из двух знатных бояр – Федора Шереметева и Моисея Глебова, архимандрита Чудовского монастыря Иосифа, придворных врачей Валентина Бильса и Артура Дита и врача Аптекарского приказа Бальзира. Ну а чего вы хотели? Речь же шла о царской женитьбе! Комиссия нашла, что девица Хлопова полностью здорова и если чем и страдает, то небольшим расстройством желудка. Однако жениться на Хлоповой Михаил Федорович так и не смог, потому что этому противилась его мать, инокиня Марфа. Она грозила сыну: «Если Хлопова будет царицей, не останусь я в царстве твоем».
Также врачам Аптекарского приказа приходилось проводить экспертизу деятельности своих коллег. Так, например, в 1686 году в ходе расследования скоропостижной смерти подъячего (то есть делопроизводителя) Ямского приказа Юрия Прокофьева было установлено, что умер он в результате отравления сулемой, каковую аптекарь Мишка Тулейщиков спьяну отпустил лекарю Андрею Харитонову вместо «потового лекарства», то есть жаропонижающего лекарственного средства «из глаз раковых деланных». «Дана им была в застенке очная ставка, – написано в материалах уголовного дела, – и с пытки он Микишка говорил прежния свои речи, что ту сулему вместо раковых глаз продал он не нарочно, и никакой недружбы у него с ним Андреем и с подъячим не было». В конечном итоге виновным в смерти подъячего был признан Тулейщиков. Отделался он довольно легко – ссылкой в Курск. Могло бы быть и хуже.