Австрийской судебно-медицинской «звездой» XIX века был Эдуард фон Гофман, руководивший кафедрой судебной медицины Венского университета в 1875–1897 годах. Гофман написал «Учебник судебной медицины» («Lehrbuch für Gerichtliche Medizin»), считавшийся лучшим из всех на протяжении полувека после первой его публикации в 1878 году. В дополнение к учебнику в 1898 году Гофман издал «Атлас судебной медицины», в котором были освещены новые для того времени темы, такие как последствия воздействия высоких температур и судебно-стоматологическая идентификация.
Надо сказать, что и в XIX веке в развитие судебной медицины (в мировом масштабе) наибольший вклад внесли немецкоязычные авторы, германские и австрийские ученые. Но, в отличие от XVIII века, этот вклад не был единственным. О том, что сделали российские ученые, будет рассказано в следующей главе, а сейчас давайте посмотрим, что творилось во Франции.
Выше уже говорилось о том, что коррумпированность французской судебной системы отрицательно сказалась на развитии судебной медицины. Ситуация изменилась к лучшему после Великой французской революции, когда прошла реформа преподавания на медицинских факультетах французских университетов. Впрочем, «реформа» – это слишком громко сказано, более точным будет определение «ряд позитивных изменений». Курсы по судебной медицине в начале XIX века не читались, но перемены в обучении способствовали притоку новых нужных знаний.
Прежде чем перейти к вкладу в судебную медицину, сделанному французскими учеными XIX века, нужно отметить заслуги военного врача (именно практикующего врача, а не ученого) Николя Жильбера, который называл судебную медицину «одной из благороднейших профессий» и призывал коллег ответ-ственно относиться к выдаче судебно-медицинских заключений. В 1806 году Жильбер стал врачом Grande Armée, имперской армии Наполеона Первого, а в 1813 году недолгое время был главным армейским врачом. Короче говоря, это был далеко не рядовой врач, по-этому к его словам прислушивались. Кардинально изменить ситуацию высказывания Жильбера, разумеется, не могли, но они способствовали повышению статуса судебной медицины, ставили ее вровень с прочими медицинскими науками.
Другим энтузиастом судебно-медицинской науки стал декан медицинского факультета Парижского университета Ле Ру де Тиллье, который с 1814 года проводил практические занятия по судебной медицине, причем бо́льшая часть этих занятий проводилась не в аудитории, а непосредственно в морге, у секционного стола. Для того времени это было знаменательное новшество, ведь еще совсем недавно в Парижском университете, как и в большинстве университетов Европы, анатомию изучали по картинкам. За все время обучения студенты могли ни разу не побывать на вскрытии.
Наиболее выдающимся французским судебным медиком XIX века является профессор Парижского университета Огюст-Амбруаз Тардье. Круг научных интересов Тардье был невероятно широким, начиная с токсикологии и заканчивая профессиональными заболеваниями. В судебной медицине есть такое понятие, как пятна Тардье – мелкоточечные темно-красные кровоизлияния под соединительнотканными оболочками, покрывающими легкие и сердце. Эти пятна образуются при удушении. Пятна Тардье – очень важный судебно-медицинский признак, особенно для XIX века и первой половины XX века, когда только они в ряде случаев удушения подушкой (или еще чем-то мягким) могли указать на насильственный характер смерти. В 1870 году Тардье опубликовал фундаментальный труд об установлении смерти от удушения под названием «Судебно-медицинская экспертиза повешения и удушения» («Étude médico-légale sur la pendaison, la strangulation, les suffocations»). Также к числу его наиболее важных трудов принадлежат «Судебно-медицинская экспертиза детоубийства» («Étude médico-légale sur l’infanticide») и «Судебно-медицинская экспертиза преступлений против нравственности» («Étude médico-légale sur les attentats aux moeurs»). Все три названные работы были снабжены многочисленными рисунками, то есть представляли собой гибриды руководства с атласом.
Помимо судебной медицины, Тардье внес большой вклад в развитие гигиены. Занимался он и токсикологией, даже разработал свою собственную классификацию ядов по механизму их действия. Признавая роль вскрытия и химических анализов в установлении факта отравления, Тардье одновременно призывал искать доказательства посредством систематических наблюдений за пациентами. Он считал, и совершенно правильно считал, что клиническая картина может дать эксперту не меньше полезных данных, чем анализы. В случае исследования трупа Тардье рекомендовал по возможности собирать сведения от очевидцев о последних минутах, часах или днях покойника, а не ограничиваться одним лишь вскрытием.
Но по ядам и отравлениям был во Франции более крутой специалист – Матье-Жозеф-Бонавентюр Орфила, каталонец, проведший бо́льшую часть жизни во Франции. Орфила был профессором судебной медицины Парижского университета и несколько раз избирался деканом медицинского факультета. В 1835 году на средства хирурга Гийома Дюпюитрена, завещавшего медицинскому факультету Парижского университета свои средства, Орфила создал музей патологической анатомии, названный в честь жертвователя. А в 1845 году Орфила пожертвовал 60 000 франков на создание музея сравнительной анатомии, который получил его имя. Оба музея существуют и поныне.
Орфила считается основателем токсикологии, науки об отравлениях, как общей, так и судебной. Его работа «Трактат о ядах, или Общая токсикология» («Traité des poisons ou Toxicologie générale»), вышедшая в 1813 году, была переведена на многие европейские языки. Помимо трудов по токсикологии, Орфила писал работы по судебно-медицинской химии. Особенно глубоко Орфила изучал отравления соединениями мышьяка, потому что этот яд сохранил свою популярность и в XIX веке. Итогом этой колоссальной работы стал труд под названием «Исследование отравлений мышьяковой кислотой» («Recherches sur l’empoisonnement par l’acid earsénieux»), вышедший в 1841 году.
Орфила выступал в качестве эксперта на суде над Мари Лафарж, которая в 1840 году была осуждена за отравление мышьяком своего мужа Шарля. Случай этот вошел в историю судебной медицины, поскольку Мари Лафарж была первой отравительницей, чья вина была доказана на основании прямых экспертных данных, полученных методами судебной токсикологии. Иначе говоря, без участия токсикологов доказать факт отравления не удалось бы.
Мари рано лишилась родителей. Ее отец погиб на охоте, когда девочке было 12 лет, а в возрасте 18 лет Мари лишилась матери. Запросы у нее были большими, а шансы составить удачную партию – низкими, поскольку красотой она не блистала и приданое имела средненькое, не нищенское, но и не крупное. Когда Мари исполнилось 23 года, она вышла за Шарля Лафаржа, владельца большого поместья, в котором имелась литейная мастерская (весьма доходное дело по тем временам, а если точнее, то казавшееся весьма доходным). Мари руководил голый расчет, никаких чувств к Шарлю она не испытывала, ее привлекал капитал в 200 000 франков, наличие которого афишировал муж, и принадлежавшее ему поместье. После свадьбы же выяснилось, что вместо большого капитала у мужа есть большие долги, что поместье представляет собой полуразвалившийся монастырь, который отец Шарля в свое время купил за бесценок, а литейная мастерская, что называется, дышит на ладан. Вдобавок ко всему Мари происходила из старинной дворянской семьи, а муж был внуком крестьянина и сыном мирового судьи, сумевшего сколотить небольшой капитал, столь неудачно вложенный в монастырские руины. Мари же, с ее приданым в 90 000 франков, выглядела на фоне Шарля просто миллионершей.
Мари потребовала развода, но Шарль согласился только на то, что не станет требовать от нее исполнения супружеского долга. Мари притихла, но спустя 5 месяцев после заключения брака предложила мужу написать завещания в пользу друг друга. Шарль согласился, но втайне от Мари отписал поместье своей матери. На следующий день после составления завещания Шарль уехал по делам в Париж и, будучи там, получил от Мари сладкий пирог, от которого почувствовал себя плохо, но ничего не заподозрил, решил, что пирог просто испортился в дороге. Он вернулся домой в больном состоянии. Семейный врач диагностировал холеру (обычное дело по тем временам). Мари ухаживала за больным мужем, которому становилось все хуже и хуже. Другой врач, приглашенный для консультации, подтвердил диагноз холеры (надо уточнить, что бактериологического исследования в 1840 году не производилось, тогда еще не имели понятия о микроорганизмах, французский химик Луи Пастер, создавший микробную теорию инфекционных заболеваний, начал свои исследования только в 1854 году).
Когда состояние Шарля стало тяжелым, его родственники, желая помочь Мари, организовали круглосуточное дежурство у постели больного. Одна из родственниц, которую звали Анна Брюн, заподозрила Мари в том, что та травит мужа мышьяком. На это указывал ряд косвенных обстоятельств, таких как белые хлопья в питье, которое Мари давала Шарлю, наличие у Мари шкатулки с белым порошком, получение мышьяка от садовника. Анна начала сохранять остатки того, что ел и пил Шарль, а самого Шарля пыталась предостеречь, настаивая на том, чтобы он не брал ни еды, ни питья из рук жены, но Шарль ее предостережениям не внял. 13 января 1840 года врач по фамилии Леспинас, уже третий по счету, диагностировал отравление мышьяком, а спустя несколько часов Шарль Лафарж скончался.
Судебный исполнитель организовал вскрытие тела Шарля и исследование порошка, который Мари выдавала за лекарство. Было установлено, на самом деле порошок представляет собой соль мышьяка, следы которого были найдены в тканях трупа. Для идентификации мышьяка использовалось новейшее научное открытие – так называемая проба Ма́рша, химическая реакция восстановления соединений мышьяка, предложенная в 1836 году английским химиком Джеймсом Маршем.
Мари Лафарж арестовали. В сентябре 1840 года начался суд, за ходом которого следила вся Европа. Адвокат Мари отрицал факт отравления, обвиняя в невежестве врачей, производивших вскрытие тела Шарля и пробу Марша. Также адвокат потребовал пригласить в качестве эксперта профессора Орфилу, извест-ного своими познаниями в химии и токсикологии, но судья это предложение отклонил.