– А Алеко?
– Он даже себе уже ничем не поможет.
– Тогда что же нам делать?
Его лицо помрачнело. Он ждал от меня ответа. От Джека Сэвиджа – чудотворца. Я уже устал от этой роли. У меня вновь разболелась голова. А еще это виски. Алкоголь и лекарство несовместимы, а может быть, я просто начинал приходить в шоковое состояние. Наверное, так оно и было.
– Я задыхаюсь, – сказал я и поднялся.
На самом же деле я просто не знал, что ответить Киазиму. На его вопрос у меня не было никакого ответа. С моей стороны это было уловкой, и Киазим прекрасно это понимал.
Я не только дошел до двери, но и даже попытался подняться на палубу. Мне это удалось главным образом потому, что моя правая нога уже ничего не чувствовала, а левая рука была словно обрублена по запястье.
Киазим оказался позади и, поддерживая меня за локоть, помог выбраться на солнечный свет. Снаружи было очень тихо, будто ничего не произошло. Было ли это на самом деле? Цепочка пулевых пробоин на левой стороне палубы от автоматной очереди, которую Капелари успел выпустить в меня, и пятна уже успевшей засохнуть под жарким солнцем крови на том месте, где свалился Лазанис, свидетельствовали о реальности кровавых событий, разыгравшихся этой ночью.
На полу в рубке лежал атташе-кейс, оставленный Киазимом, когда тот помогал мне подняться по лестнице на палубу. Я присел рядом с нашей злополучной находкой.
– Ты знаком с такими штучками? – спросил он. – Какая у них взрывная сила?
– Видел, что бывает, когда ручная граната попадает в группу пехотинцев?
– У этого взрывного устройства такая же?
– Во всяком случае, наверняка убьет сапера и изуродует тех, кто будет рядом. Радиус поражения у этого устройства вряд ли такой, как у гранаты, но все же достаточно большой.
– Взорвется в тот момент, когда его попытаются открыть?
– Да, если только нет специального ключа.
На столике в рубке лежала отвертка. Я взял ее и подцепил бронзовую пряжку атташе-кейса.
– Стоит ее немного пошевелить, и мы взлетим на воздух.
По лицу Киазима было видно, что он явно не одобряет моих действий. Я с удивлением обнаружил, что и ему знаком страх, пусть даже небольшой.
– Не слишком приятный конец, – заметил он, поежившись.
– Возможен и хуже, – сказал я. – Можно остаться в живых, оказавшись калекой без рук или потеряв зрение.
– Такого я не пожелал бы даже самому заклятому врагу.
Видимо, под воздействием последней произнесенной Киазимом фразы я вдруг понял, что нужно сделать. Я поделился своей идеей с Киазимом.
Внимательно выслушав меня, он мрачно проговорил:
– Ты обрекаешь себя на смерть. Ты хоть это понимаешь?
– Если мне повезет, то Сара и твои дети получают реальный шанс остаться живыми. Это в любом случае лучше, чем то, что уготовил им Мелос.
– А ты уверен, что Мелос клюнет на твою приманку?
– Никто не хочет умереть, – сказал я Киазиму. – Даже Мелос. Он хочет занять пост главы тайной полиции, когда он и его дружки придут к власти. Если это им конечно же удастся. У них тогда будет все. Власть, женщины, деньги. Все, что они захотят. Но только в том случае, если останутся живы.
С зажатой во рту дымящейся сигаретой Киазим присел на корточки у моих ног рядом с дверью, ведущей в рубку. Его черные глаза смотрели куда-то вдаль. Он тяжело выдохнул.
– Хорошо, старина. Не буду тебя отговаривать. Если ты окончательно решил поступить по-своему, делай так, как задумал. Но только при условии, что и я приму в этом участие.
Он поднялся и пошел на корму, на которой все еще лежало разложенное нами подводное снаряжение и оборудование. Я захромал вслед за ним. Подойдя к Киазиму, я увидел, что в руках он держит открытую жестяную коробку с пластиковым гелигнитом и внимательно разглядывает набор химических детонаторов.
– Быстро срабатывают, – произнес он. – У нас будет не больше пяти секунд. Я прав?
– Придется смываться сломя голову.
– С небольшой оговоркой, если гелигнит взорвется в нужный момент и если пяти фунтов будет достаточно.
Я не нашелся что ответить. Он слегка улыбнулся, явно довольный собой.
– Ничего, уцелеем. У нас с тобой потрясающие способности выживать в любых, даже в самых критических ситуациях.
На это у нас особый талант. А теперь спускайся в кубрик и хорошенько отоспись. Это для тебя сейчас самое главное. Когда придет время, я разбужу.
– Обещаешь? – сказал я. – И чтобы никакой самодеятельности.
– Даю слово.
Его обещания было для меня достаточно. Я знал, что Киазим человек слова. Только теперь я почувствовал, как смертельно устал. Я добрался до кубрика, завалился на койку и уставился глазами в потолок. Меня, казалось, уже ничто не волновало. Перед тем как забыться в глубоком сне, я услышал, как загремела цепь поднимаемого Киазимом якоря.
Когда мы подплыли к Киросу, наступил вечер. Солнце уже начинало опускаться за горизонт, и, когда я поднялся на палубу, легкий морской ветерок обдал меня холодом.
«Ласковая Джейн» была на автоуправлении. Киазим, стоя на корме, готовился к погружению. Надев гидрокостюм, он занимался проверкой акваланга.
Он посмотрел на меня и сказал:
– А я уже собирался тебя будить. Осталось полчаса. Как себя чувствуешь?
– Отлично, – ответил я, что было совсем не так. – Сон придал мне силы.
Киазим ничего не сказал на это, хотя было видно, что он мне не поверил.
– Мы уже прибыли, Джек. Ну что? Последний рывок?
Он открыл свой жестяной портсигар. В нем оставалась всего одна сигарета. Киазим разломил ее пополам и протянул половину мне. У нее был отвратительный вкус, но тем не менее, сделав затяжку, я почувствовал некоторое облегчение.
– Мне жаль твой катер. Я прекрасно знаю, что он для тебя значил.
– Это уже дело прошлого, дорогой. Всему рано или поздно приходит конец.
На его лице застыла печаль. Может быть, это было от усталости или забот. Но какова бы ни была причина, она все же касалась нас обоих. Возможно, это была покорность судьбе или результат фатальной неизбежности событий, которые нас ожидали. Несомненно, мой план являлся сумасшедшей авантюрой. Впрочем, как и вся эта операция, которая с самого начала была сплошным безумием.
Я не был до конца уверен в том, что применение жестоких действий может повернуть события в лучшую сторону. Я уже не мог более отличать, где добро, а где зло. И вообще, могло ли произойти что-либо хорошее после такого огромного количества смертей?
После всего, что в последнее время произошло со мной, я мог быть уверен только в надежности дружбы с этим человеком и любви обреченной на, смерть девушки. Вот вам и ирландец. Человек, под внешней суровостью которого скрывалась сентиментальность. В конце концов я оказался тем, за кого меня принимал Мелос. У меня было слишком мягкое сердце.
Киазим, коснувшись рукой плеча, прервал мои размышления. Он уже пристегивал акваланг. В брезентовом ремне, опоясывавшем его талию, находился пластиковый гелигнит.
Мы приближались к берегу. В сумерках наступившего вечера на нас надвигались мрачные скалы. У входа в залив на фоне отливающего золотом острова, словно часовые на посту, в тупом молчании застыли Старухи Паксоса. Я вошел в рубку и, поскольку мы уже были в заливе, сбросил обороты.
Киазим, одетый в черный гидрокостюм, с аквалангом за плечами степенно вышел из кубрика. А затем произошло нечто странное. Он подошел ко мне и, словно я был одним из его сыновей, нежно потрепал меня по щеке. Это был жест самой нежной любви и глубокого уважения.
– Ну, с Богом, дружище, – сказал он.
Я не сводил с него глаз, пока он не натянул на лицо маску. Затем, зажав в зубах мундштук, Киазим прыгнул в воду.
Никогда в жизни я еще не испытывал такого одиночества, как в тот момент, когда остался один на катере. Я направил «Ласковую Джейн» в узкий проход залива. Надо мной тенью, черной, словно ночь, зависли Старухи Паксоса. Несколько чаек, будто предупреждая меня о смертельной опасности, с отчаянным криком кружили низко над палубой.
Все так же медленно катер скользил по золотистой поверхности воды, окрашенной лучами угасающего солнца, как бы нехотя входя в лагуну, где должна была наступить развязка.
Странно, но в этот момент мне вдруг представился отец, о котором я не вспоминал годами. В последний час своей жизни он, должно быть, переживал то же, что и я сейчас. В последнюю секунду перед тем, как распахнуть дверь дома и шагнуть навстречу смерти.
Его гибель была напрасной? Так, по крайней мере, говорил я Саре. Но кто я такой, чтобы его осуждать? Человек должен поступать так, как считает нужным. Теперь я в этом был твердо уверен, и эта уверенность придала мне силы.
Катер по инерции вкатил в лагуну, и я увидел «Жар-птицу», стоящую на якоре ярдах в пятидесяти от того места, где она находилась в момент нашего отплытия. На яхте было абсолютно тихо, и я подал сигнал клаксоном. С веток редких сосен, растущих на берегу, взлетела птичья стая, огласив воздух криком. Тут же на палубе яхты появился Мелос, а вслед за ним и Алеко.
Солнце только начинало касаться края горизонта, и было достаточно светло, чтобы Мелос и Алеко смогли догадаться, что у нас произошло что-то серьезное. Когда я приблизился к их борту на расстояние не более двадцати футов, Мелос уже держал свой автомат наготове.
Я закричал, и паника в моем голосе была неподдельной.
– Ради Бога, Мелос, не стреляй. Я достал атташе-кейс. Дай мне перебраться к вам на борт и все объяснить.
Мелос опустил дуло автомата. А что ему еще оставалось?
– Я тебя предупреждал, Сэвидж, что может произойти, – крикнул он.
Я отключил двигатели и почувствовал, как нос «Ласковой Джейн» мягко уткнулся в прибрежный песок. Прихватив атташе-кейс, я бросился на корму и спустил за борт шлюпку. На все это у меня ушло довольно много времени, поскольку двигать я мог только правой рукой.
Итак, теперь я был готов, окончательно готов к последней, решающей схватке. Мне показалось, что рядом с яхтой в воде, отливающей золотистым цветом, мелькнула черная тень. Киазим? Он оставался для меня единственной надеждой. Кое-как я сумел спуститься в шлюпку и, держа правой рукой весло, погреб к яхте.