Подойти ближе я не мог. Наоборот, пришлось тут же откочевать подальше. Перед строем, как обычно, расхаживал комбат Исаак Диц, с удовольствием хлестал кого-то по роже и обстоятельно информировал о том, что военнослужащие штрафных подразделений — это не просто говно, а говно собачье. Прибывшие должны это уяснить в своей тупой башке крепко-накрепко и вести себя, соответственно, тише воды, иначе он, майор Диц, не ручается за свои нервы. А когда он не ручается за свои нервы — штрафной сволочи лучше сразу сдохнуть, без боли и без конвульсий.
Его обычная тактика. Диц, по-моему, тюремщик от природы. Надзиратель от бога до такой степени, до какой крокодил — не вегетарианец. Он (Диц, а не крокодил) откровенно получает удовольствие от исполнения штрафного режима. Его особый карцер, спроектированный лично комбатом, — это нечто, знаю на собственной шкуре…
Наблюдая с безопасного расстояния, я видел — с Усть-Ордынки Кривой почти не изменился. Все та же подтянутая, сухая фигура, ловкие, расслабленные, нарочито ленивые движения и серые, яркие глаза с насмешливыми черточками морщин в уголках. На скуле — багровое пятно былого ожога величиной в пол-ладони, над левой бровью — две глубокие борозды, память о Хатсальстском ущелье, где мы вшестером полдня перестреливались со взводом желто-зеленых.
Помню, лоб ему пропахало осколками камня после минометного взрыва. Мина взорвалась практически рядом, шлемофон — вдребезги, да и броню крепко попортило, но сам он почти не пострадал, только кожу содрало. Кровь так и хлестала, заливая лицо набегающими волнами. Володя Тарасевич бинтовал его за валунами и все спрашивал: не звенит ли в ушах, нет ли контузии, а Кривой не отвечал, только матерился, что ресницы слиплись от крови, глаз не разодрать, ни хрена не видно…
Повезло, говорили потом, он вообще везучий, кривой черт! Именно так про него всегда говорили…
Глава 3Редька с хвостиком
Планета Сахара. 5 октября 2189 г.
Базовый лагерь штрафного батальона «Мститель»
(за месяц до высадки на Казачок).
Нет, я не удивился, когда Диц выделил из толпы Кривого, безошибочным чутьем тюремщика распознав в нем потенциального нарушителя и бузотера. Отправил в строй предыдущую жертву с расквашенными губами и взялся за Вадика.
— Солдат, выйти из строя! Два шага вперед! Да ты, ты, с драной рожей! Чего сощурился, как кот на куриные потроха?! Два шага вперед, я сказал!
— Господин майор, сэр, сержант… штрафник Кривой по вашему приказанию…
Договорить Диц ему не дал. Сразу врезал правым боковым хуком. Так что челюсть звонко щелкнула под кулаком, предусмотрительно обтянутым перчаткой из черной кожи.
— А если кто думает, что я всегда буду повторять два раза, то он совсем напрасно так думает…
Как всегда. Сценарий у комбата один. Убедительный правый кулак… Не менее убедительный левый кулак… А еще — носком сапога! И подковкой — по ребрам!
Показательная расправа, самоличное избиение перед строем. В назидание и вразумление. «Чтоб каждая сволочь понимала, куда попала и где ее свинячье место ниже уровня плинтуса!»
«Сволочь», как правило, понимала. Обычно Диц два-три раза сбивал с ног выбранную жертву, добивался покорного, ошеломленного выражения лица, и на этом вводная лекция объявлялась законченной. Но с Кривым майор явно просчитался. Тот одним своим видом ухитрялся дать понять все то нецензурное, что думает о новом командовании. Даже трудно объяснить, как это у него получалось — ни слова не говоря. Природный талант, наверное, — одним внешним видом бесить командиров до спазмов в горле и микроинсультов…
Сколько раз майор поднимал Вадика и опять сбивал с ног? С десяток — не меньше. Обрабатывал его, как боксерскую грушу, кулаки у Дица — настоящие кувалды.
Но Вадик вставал. Переводил дух на коленях, словно после нокдауна, сплевывал кровь и сопли и снова вытягивался по стойке смирно. Все так же независимо щурил глаза.
Вставал без команды. Падал и поднимался, и все равно оставался спокойным. Непробиваемо спокойным. Комбата это откровенно злило.
Словом, измордовал его Диц капитально. Настолько увлекся, что удивлялись даже сопровождавшие его «оводы». Переглядывались между собой за спиной командира. Обычно майор в первый день с новичками не усердствовал, приберегал это развлечение на потом, а тут — словно с цепи сорвался.
Коса и камень нашли друг друга?
Да, я сразу почувствовал, что от этого взрывоопасного сочетания — самодур Диц и отчаянный анархист Кривой — добра ждать не приходится…
— И что, тут всегда так весело? — спросил меня Вадик через некоторое время, когда пополнение уже развели по ротам и взводам.
Все просто — две пачки сигарет писарю, и нужный человек оказывается в моем взводе. Коррупция, леди и джентльмены, как без нее проживешь?
— Более-менее, — сдержанно ответил я. — Скорее более, чем менее… Ты что, раньше сталкивался с Дицем?
— Первый раз вижу, — отверг Кривой. — Так он здесь главный гад? Или есть еще кандидаты?
Вадик уже высморкал кровавые сопли и теперь ощупывал челюсти. Два зуба майор ему точно вышиб, еще несколько шатались и оставались в челюстях под вопросом.
— Самый главный, — подтвердил я. — Однако крепко он тебя.
— Ничего, не барышня, случалось и похуже… Когда-нибудь я его убью! Постараюсь как можно скорее, но как получится, — доверительно сообщил мне Вадик.
— Тогда становись в очередь.
— А я без очереди, — нахально заявил Кривой. — У меня три ранения и четыре контузии, мне льготы положены. Я его первый убивать буду.
— Обещаешь?
— Зачем? — удивился он без намека на юмор. — Один раз сказал — хватит. Болтать не люблю, ты же знаешь, Кир…
Хватило. Видимо, наш разговор в курилке подслушали, и кто-то из тайных стукачей доложил комбату.
В сущности, подобных угроз всегда звучало немало, комбата в батальоне любили искренне, как гвоздь в ботинке. В кулуарах это время от времени прорывалось. Но на этот раз Диц прореагировал. Может, внимательно ознакомился с личным делом бывшего старшего сержанта Повстанческой армии Усть-Ордынки и сержанта коммандос армии СДШ.
Диц всерьез взялся за воспитание новичка. Можно сказать, их взаимность началась с первой встречи, а потом продолжилась. Меня самого комбат тоже не слишком жаловал, тоже ломал, когда я появился в батальоне, но настолько все-таки не свирепствовал. Полагаю, здесь имел место не просто антагонизм надзиратель — штрафник, нечто большее — изначальное, интуитивное неприятие. Майор сразу и окончательно невзлюбил Кривого, и нельзя сказать, что Вадик не разделял его чувств.
Я помню, за тот спокойный месяц в казармах на Сахаре Кривой лишился еще нескольких зубов, заработал перелом переносицы, запястья, несчетное количество гематом и похудел килограммов на десять. Стал совсем тощим, один заострившийся нос и нахальные, как прежде, глаза. Из нарядов он практически не вылезал, а из «особого» карцера его несколько раз выносили без сознания.
Диц занялся ломкой Вадика со свойственной ему методичностью расчетливого садиста. Примерно так же, как гроссмейстер занимается интересной и трудной партией, основательно обдумывая каждый следующий ход. Мне часто приходило в голову, что комбат вообще не рассматривает штрафников как людей или солдат. Скорее, как хищных зверей, которых нужно укрощать сразу. Кнутом, разумеется, без всякого пряника — хищники не едят сладкого. Подробнее объяснить не возьмусь, я все-таки не силен в психиатрии. А психопатология командного состава — это вообще темный лес, «терра инкогнита» уставных джунглей. Я понимаю, что уделяю Дицу слишком много внимания, не стоит он того. С другой стороны, именно на нем замыкается жизнь и смерть пятисот человек, именуемых в штабных сводках 14-м отдельным штрафным батальном «Мститель»…
В общем, ситуация складывалась безрадостная. Оба уперлись, только один — из последних сил.
Помочь Вадику я не мог. Никто не мог. Его упрямство — это тоже нечто. Мы с Иглой уже всерьез начали прикидывать, как выручить боевого товарища, свернув Дицу шею где-нибудь в темном углу. Средство, конечно, слишком радикальное. По последствиям — абсолютно катастрофичное. Вполне могут расценить как массовые беспорядки. Штрафбат — это еще хуже, чем армия, офицер-воспитатель здесь и царь, и бог, и абсолютный хозяин. Если не найдут виновных, за его смерть расстреляют перед строем каждого десятого или пятого. Если найдут, подозреваю, — тоже. Плюс виновных.
Но хотя бы помечтать…
В общем, не знаю, сколько бы еще протянул Кривой, если бы не приказ об очередной высадке. Батальон подняли «в ружье» и погрузили в транспортники. Двинули на операцию.
За пять дней пути бывший сержант хотя бы отоспался, отъелся и залечил под корабельным медаппаратом ушибы и повреждения костей. Время в транспортнике перед высадкой — это законный отдых. Согласно всем уложениям космофлота. В это время даже штрафников не трогают, на корабле летуны — единственные и полновластные хозяева. А какой-нибудь мелочи (типа пехотных офицеров-воспитателей) сразу предлагается сопеть в две дырки, изображать ветошь и не отсвечивать. Флот всегда был силен традициями, главная из которых — стойкое презрение ко всем не флотским, кто не глотает парсеки так же жадно, как болельщики глотают пиво на матче «Красных быков».
Добавлю одно — если комбат рассчитывал Кривого сломать, то на этот раз хваленое чутье тюремщика его подвело. Убить Кривого можно было, сломать — вряд ли. Обещал — сделает, я его хорошо знаю.
12 декабря 2186 г.
Выписка из постановления Особой расширенной комиссии конгресса Соединенных Демократических Штатов по утверждению и присвоению правительственных наград и иных знаков отличия, патриотической пропаганде и агитации, также сохранению памяти героев войны путем распространения печатно-сетевой продукции, подготовки мемориалов, художественных произведений или иными способами, допустимыми законодательством СДШ. (Вечернее заседание.)