первого цилиндра, в результате чего шатун пробил днище массивного корабельного поршня. Затем точно так же развалились второй и третий поршни, после чего весь двигатель взорвался, шрапнелью рассыпая во все стороны детали и металлические осколки. Большой кусок разогретого докрасна металла оторвал Барзани голову в клубах красного от крови пара, вырвавшегося из котла.
Русское грузовое судно ударило «Вильгельм Колер» с правой стороны посередине между капитанским мостиком и кормой. Оно врезалось в поржавевшие листы борта с ужасным скрежетом. Ребекка потеряла сознание, ударившись головой о железную переборку. Ариэль одной рукой держал обмякшее тело сестры, а другой отчаянно вцепился в какую-то стойку.
Русский капитан сразу же дал команду «полный назад», после чего очень медленно, под зловещий скрежет стали о сталь, русское судно высвободилось из захвата «Вильгельма Колера». Тонны ледяной воды ринулись в кормовые отсеки углевоза, и «Вильгельм Колер» угрожающе наклонился на правый борт; в брошенные открытыми двери переборок пенясь хлынуло море.
— Спустить спасательную шлюпку! — взревел Гекоглан.
Один из матросов пытался отвязать веревки шлюпки с правого борта, но безрезультатно. Мустафа Гекоглан уже много лет не проводил учений по спуску спасательных шлюпок, и шкивы на шлюпбалках намертво заржавели. Гекоглан слетел со своего мостика вниз на сильно накренившуюся палубу.
— Спускай ее! — закричал он, повиснув на веревках, но маленькая деревянная лодка продолжала болтаться на шлюпбалках, как пьяная.
«Вильгельм Колер» вздрогнул и, наклонившись под углом более сорока пяти градусов, сбросил Ариэля с Ребеккой вместе с остальными детьми, тоже покинувшими каюты под палубой, в ледяное море.
Кашляя и сплевывая морскую воду, Ариэль всплыл на поверхность неподалеку от раненого старого парохода.
— Ребекка! Ребекка! — завопил он, отчаянно пытаясь найти сестру в темной маслянистой воде.
19
Стамбул
Альберто Феличи подался вперед на потертом, но очень удобном кресле, стоявшем в заставленном книгами кабинете архиепископа Ронкалли в посольстве Ватикана на улице Ульчек Сокак.
— Разумеется, кардинал-секретарь с сочувствием относится к тяжелому положению любых угнетенных, ваше превосходительство, но вы должны также понимать, что в этой игре ставки гораздо выше, чем судьбы евреев, — настаивал он.
— Было бы интересно услышать, что вы считаете более высокими ставками, чем жизни детей, — ответил Ронкалли с каменным выражением лица. — Гитлер и Третий рейх представляют серьезную угрозу миру на земле.
— Кардинал Пачелли не разделяет ваших взглядов. Он считает, что коммунизм представляет собой гораздо большую угрозу для святой Церкви, чем Гитлер, — многозначительно добавил Феличи, — а сейчас, когда Папа тяжело болен, вполне возможно, что именно кардинал Пачелли станет тем, кто займет место Рыбака.[64]
— Это дело следующего конклава. А вы, синьор, не считаете дурным тоном обсуждать кандидатуру следующего Папы еще при жизни действующего? — Неприязнь Ронкалли к этому папскому посланнику, в одночасье превратившемуся в итальянского банкира, нарастала с каждой минутой. — В настоящее время Стамбул остается одним из основных путей бегства для евреев. Нацисты лишили их всего, что у них было, и мне нужно больше средств, чтобы помогать им. Но еще более важно, чтобы Рим понял: фашисты проводят массовые убийства. И вместо того, чтобы посылать поздравительные телеграммы ко дню рождения Гитлера, кардиналу Пачелли следовало бы убедить Папу осудить эту бойню в самой суровой из возможных форм. Если Ватикан не осудит этот геноцид, на кого нам еще надеяться?
— Вы, похоже, не понимаете, ваше превосходительство… — Протесты Феличи были прерваны настойчивым звонком телефона, стоявшего на письменном столе Ронкалли.
— Анджело Ронкалли. — Архиепископ наклонился вперед к черному пластмассовому микрофону.
— Анджело, это Мордекай Гершель. В Босфоре произошла жуткая катастрофа. «Вильгельм Колер» столкнулся с русским грузовым судном и затонул.
— О, нет… а дети?
— Мы пока не знаем. Я сейчас еду в район Кандилли. Теперь у нас, вероятно, не будет возможности переправить детей в Палестину, но есть другой пароход, который завтра вечером уходит в Центральную Америку. Я буду держать вас в курсе.
— Я буду молиться за них, — прошептал Ронкалли и положил трубку на место. Затем он посмотрел на Феличи. — Боюсь, что мне нужно уходить, синьор. «Вильгельм Колер», который вез еврейских детей из Австрии, затонул в Босфоре.
Оберштурмбанфюрер фон Хайссен подал знак официанту.
— Еще одну бутылку Шато Латур.
Обеденный зал в «Пера Палас» был одним из самых красивых в Стамбуле. Великолепная хрустальная люстра, тяжелые бархатные занавески, хрустящие белоснежные скатерти и серебряные столовые приборы дополнялись отличным винным погребом, где имелись некоторые лучшие в мире вина.
— Вы считаете, что предложению о создании Банка Ватикана будет дан ход, Альберто?
Феличи кивнул.
— Я предполагаю, что следующим Папой станет Пачелли, а он очень хочет организовать его. Информация, разумеется, конфиденциальная, но он уже предложил мне войти в правление этого банка.
— Замечательные новости, Альберто. — Фон Хайссен поднял свой бокал. — Я полагаю, что такой банк будет обладать очень хорошим капиталом.
— Я думаю, что для правильных клиентов мы сможем предложить такие услуги, с которыми не сравнятся никакие наши конкуренты в Цюрихе, — спокойно ответил Феличи.
Фон Хайссен улыбнулся, моментально вспомнив о содержимом бронированной комнаты под штабом СС в Маутхаузене.
— Что касается другого нашего вопроса, — продолжал Феличи, — то чуть раньше сегодня вечером я встречался с архиепископом Ронкалли. Видимо, в Босфоре произошло столкновение судов. И похоже, что одним из них был корабль, который вез еврейских детей из Вены.
— Что вы говорите! Что ж, это очень опасный участок пролива, — ответил фон Хайссен, очень тщательно подбирая слова. — Кто-нибудь спасся?
— Пока неизвестно, но Ронкалли принимает во всем этом живое участие.
— Сколько человек спаслось? — спросил Ронкалли у матери-настоятельницы, когда приехал в монастырь Сестер Сиона в старом квартале Стамбула Пангали.
— Всего трое, ваше превосходительство. Мальчик и две старших девочки, — ответила сестра Марта, ведя его за собой по узкому каменному коридору, который вел к импровизированному лазарету.
Ронкалли сделал глубокий вдох и перекрестился. Восемнадцать юных душ… В такие минуты он начинал сомневаться в существовании Бога.
— Маленький мальчик лежит на последней кровати, — тихо сказала сестра Марта, — его зовут Ариэль. Его отца убили фашисты, мать находится в немецком концентрационном лагере, а сестра потерялась во время столкновения. — Глаза ее наполнились слезами.
Ронкалли взял Ариэля за руку. Что он мог сказать этому маленькому мальчику, который за свою короткую жизнь уже перенес столько страданий?
— Мне очень, очень жаль, — наконец произнес он. — Я просто хотел, чтобы ты знал: ты не один.
Ариэль молча кивнул, смахнув со щеки слезу.
Обернувшись, Ронкалли увидел рядом с собой еще одну сестру-монахиню.
— У входа стоит немецкий офицер, ваше превосходительство, — шепнула она.
Ронкалли кивнул.
— Скажите ему, что я сейчас приду.
Ариэль смотрел, как Ронкалли выходит из комнаты, чувствуя, что этому человеку можно доверять. Он в очередной раз полез под подушку и облегченно вздохнул. Карты по-прежнему были на месте.
У двери Ронкалли ждал офицер СС в безупречной военной форме. При виде его Ронкалли захотелось отшатнуться, но все же он двинулся вперед.
— Чем я могу быть вам полезен, офицер? — мягко спросил он.
— Я оберштурмбанфюрер Карл фон Хайссен, ваше превосходительство. Я явился, чтобы от имени правительства Германии высказать соболезнования, а от себя лично — передать наилучшие пожелания спасшимся. Ужасная трагедия.
— Вы очень добры, оберштурмбанфюрер. Однако я уверен, вы понимаете, что дети до сих пор находятся в шоке. И может пройти несколько дней, прежде чем к ним начнут пускать посетителей. Не могли бы вы прийти сюда послезавтра… скажем, сразу после обеда?
Фон Хайссену с трудом удалось скрыть свое раздражение.
— Ну, разумеется, ваше превосходительство. Итак, послезавтра.
Было уже далеко за полночь, когда Ронкалли и Мордекай Гершель организовали переправку детей в посольство Ватикана для большей безопасности.
До самого утра они с Гершелем упорно работали за письменным столом Ронкалли при тусклом свете свечи. Никогда еще свидетельства о приеме католической веры не выписывались с таким вниманием и любовью.
— Завтра вечером пароход «Звезда Белиза» отправляется в Британский Гондурас и Гватемалу, — сказал Гершель, протирая глаза. — Я организовал там три койки, а в Гватемала-сити у нас есть свой агент, который встретит детей. Завтра утром я отнесу эти бумаги в Отдел иммиграции и сделаю им турецкие паспорта.
Ронкалли улыбнулся.
— Там, откуда я приехал, на это ушли бы долгие недели… Domani, domani, вечно приходите domani.[65]
— К счастью, Анджело, мы сейчас не в Италии, и у меня там есть человек, который нам сочувствует. Надеюсь только, что дети будут готовы перенести это путешествие.
— Дети могут быть поразительно стойкими, Мордекай, хотя я беспокоюсь насчет Ариэля Вайцмана, — сказал Ронкалли. — Ему пришлось пережить такое, чего любому взрослому хватило бы на целую жизнь.
Архиепископ Ронкалли медленно вел свой потрепанный «фиат» вдоль темной территории порта на южном берегу залива Золотой Рог. Бетонные плиты были до сих пор мокрыми после прошедшего накануне ливня, и в тусклом свете, пробивавшемся из иллюминаторов пришвартованных у причала кораблей, влажно поблескивали железнодорожные рельсы.