Когда начался спад, всю вину возложили на повышение учетной ставки. Но реальная доходность заемных средств была настолько велика, что вряд ли это повышение учетного процента имело хоть какой-то эффект. Если за три месяца II квартала 1929 г. на фондовом рынке можно было получить 25% прибыли, увеличение цены денег на 1% не могло ничему помешать. В США широким потоком лились деньги из Европы, чтобы воспользоваться ростом курса акций. Повышение ставки на 1 процентный пункт не могло изменить баланс и снизить привлекательность американского рынка.
Но потом в один миг баланс превратился из положительного в отрицательный. Акции рухнули. Компании разорялись. Цены падали. К 1931 г. оптовые цены были на 24% ниже, чем в 1929 г., а вскоре они упали еще на 10%. К 1931 г. 15% занятых потеряло работу, а через два года число безработных выросло до 25%. Разорилось более 10 ООО банков. Тогда банки были чем-то вроде нынешних взаимных фондов или портфелей акций. Страхования вкладов не существовало. Потери были реальными. Богатство просто исчезло.
Напуганные ненадежностью банков и утратившие доверие к акциям люди бросились за золотом. Кладовые банков пустели. Люди предпочитали хранить наличные или золото у себя дома. Для финансовой системы, зависящей от состояния банков и их готовности предоставлять кредиты, это стало проблемой. Люди изымали деньги из банков, те разорялись, и это усиливало недоверие вкладчиков к банкам.
Разорение банков стало настолько острой проблемой, что президент Гувер попытался уговорить людей не изымать вклады. Он послал опытного оратора полковника Фрэнка Нокса в поездку по стране, чтобы тот объяснил публике пагубность тезаврирования наличных и золота66.
По мере разорения банков денежная масса сжималась. В результате ценность денег повышалась (цены падали). В США еще действовал золотой стандарт, поэтому цена золота соответственно выросла. Но вскоре новаторски настроенные экономисты во главе с британцем Джоном Мейнардом Кейнсом сочли, что для приведения экономики в движение нужно увеличить количество денег и кредита. Казалось, что этому мешает золото.
Инвесторы, напуганные перспективой девальвации доллара (по отношению к золоту), начали уводить капиталы за границу или превращать их в золото. В феврале 1933 г. случился набег на американское золото - 160 млн долл. покинуло подвалы Казначейства. Еще 160 млн долл. были изъяты в первые четыре дня марта. Коммерческие банки также теряли золото: в первые 10 дней февраля инвесторы сняли со счетов более 80 млн долл., а за первые четыре дня марта - еще 200 млн долл.
Одним из инвесторов был Артур Дьюинг, профессор Гарвардской школы бизнеса. Он был настолько встревожен, что явился на Гарвардскую площадь в офис компании HarvardTrustи потребовал свои сбережения золотыми монетами. «Когда люди, толпившиеся в банке, сообщили стоявшим на улице о том, что сделал Дьюинг, - рассказывает Питер Бернштейн в своей книге «Власть золота» (ThePowerofGold), - толпа желающих последовать примеру знаменитого профессора начала штурмовать двери банка». Дьюинг подвергся критике за «непатриотичный поступок» и вскоре был вынужден уйти из университета.
Президент Франклин Рузвельт вступил в должность в самый разгар золотой лихорадки. 8 марта Рузвельт в ходе своей первой пресс-конференции заверил страну, что золотой стандарт сохранится. 9 марта он протолкнул через Конгресс Чрезвычайный закон о банках, наделивший его властью регулировать или запрещать золотое обращение.
Меньше, чем через месяц, он заменил увещевания Гувера прямым принуждением - лидер свободного мира поставил владение золотом вне закона. Спустя два месяца Рузвельт объявил незаконными все контракты, в том числе и обязательства правительства США, которые предусматривали оплату золотом.
Когда что-либо оказывается настолько популярным, что правительство объявляет его незаконным, это хорошее вложение денег. В период от инаугурации Рузвельта в марте 1933 г. до января 1934 г. рыночный спрос, подтвержденный правительственным указом, способствовал увеличению цены золота на 69%. После величайшего финансового кризиса в истории Америки покупательная способность золота выросла почти на 100%.
«Это конец западной цивилизации», - объявил Льюис Дуглас, директор бюджетного управления. И в определенном смысле так оно и было67.
Одной из жертв краха был отец Алана Гринспена. Он потерял деньги, развелся с матерью Алана и практически исчез из жизни семьи, но когда мальчику исполнилось восемь лет, отец вернулся. Он подарил сыну свою книгу с оптимистическим названием «Впереди подъем» (RecoveryAhead). Книга Герберта Гринспена, как и его экономические прогнозы, оказалась не слишком хорошей. Как свидетельствует история XX в., Алан пошел много дальше. Он не превзошел отца как писатель или предсказатель. Когда Алан вырос, в нем открылись два таланта, достойных самого Джона Ло: он ловко оперировал цифрами и умел внушать доверие высокопоставленным лицам.
Самая рациональная женщина в мире
«Мыслю - следовательно, существую», - сказал Рене Декарт. А поскольку все, к чему я стремлюсь, это лишь мои мысли, могла бы добавить Айн Рэнд, я определю, что для меня имеет смысл исходя из собственного «разумного эгоизма».
Айн Рэнд занимает особое место в истории философии. В конце 1950-х, на протяжении 1960-х и даже 1970-х годов тысячи интеллигентных, но заучившихся молодых людей штудировали ее книги «Источник» (TheFountainhead) и «Атлант расправил плечи» (AtlasShrugged), полагая их вместилищем глубокой мудрости. Согласно Рэнд, вместо того, чтобы прислушиваться к родителям, священникам, политикам, полицейским, соседям, возлюбленным, друзьям и учителям, они должны использовать силу «разума» для постижения собственного этического кодекса.
«Объективизм» Рэнд превозносил прежде всего интеллектуальные способности. Он мало что оставлял инстинкту и вовсе сбрасывал со счетов истины откровения, традиции и опыта. Поэтому он отлично подошел для пытливых, критично настроенных, но практически не затронутых опытом юношеских умов. Для молодых, не знавших ничего лучшего, это была бодрящая доктрина. Они внезапно уверились, что вольны делать что угодно и идти куда глаза глядят, поскольку ограничение одно - мощь собственных мозгов.
В нью-йоркской квартире Айн Рэнд собирался Коллектив, живший интеллектуальной болтовней. Кодекс поведения этой группы, ставившей свободу превыше всего, был довольно любопытен: каждого, позволившего себе не согласиться с Рэнд, немедленно изгоняли. Экономист Мюррей Ротбард, например, был объявлен персона нон-грата после того, как разошелся с Рэнд по вопросу о роли государства. Анархист Рот-бард считал государство вовсе ненужным. Рэнд верила, что правительство должно заниматься только вопросами обороны, правосудия и охраны порядка. Впоследствии была изгнана Эдит Эфрон после того, как Рэнд случайно услышала ее критическое высказывание о себе.
Неудивительно, что как только Коллектив избавился от еретиков и неверующих, в нем остались только повторявшие одно и то же свободомыслящие. А почему бы нет? Они верили, что находятся в обществе «самой рациональной из когда-либо живших женщин». Эти протолибертарианцы ставили выше всего чистый разум; по крайней мере, так они воображали. Как могли они противостоять своей напитанной разумом богине?
Таким был пьянящий мир либертарианства в духе Айн Рэнд, когда в 1950-х в Коллектив влился Алан Гринспен. Вскоре он стал, по словам Эфрон, «любимцем» Рэнд68. Наблюдатели говорили, что между Аланом и Айн возникли особые отношения. В небольшой группе поклонников свободы Алану позволяли больше свободы, чем большинству других.
Свободные от оков обычаев и традиций члены Коллектива могли иметь любые идеи, сколь угодно абсурдные. Рэнд, к примеру, ненавидела растительность на лице и не доверяла курящим. Низкорослая еврейка из России, она обожала высоких блондинов как воплощение образа героев; они были такими мужчинами, какими «могут и должны быть» все мужчины. За одного из таких, Фрэнка О'Коннора, она вышла замуж, встретив его на киностудии через неделю после ее приезда в Голливуд. Другой, Натаниел Бранден, бывший на 25 лет младше нее, стал - с ведома и согласия Фрэнка - ее любовником. В мире разумного эгоизма люди могли убедить себя почти в чем угодно, даже в приемлемости прелюбодеяния. Но напряжение от необходимости так интенсивно думать, подорвало психику многих из них, включая О'Коннора, да и жену Брандена.
Почему Бранден не должен спать с женщиной, которая ему нравится? Ведь Рэнд уже написала апологию «Добродетель эгоизма» (VirtueofSelfishness).
«Человек - животное рациональное», - сказала она. Это означает, что он, в отличие от кролика или козла, способен рассуждать. Рационально мыслящий человек способен понять, что принесет ему счастье, и подчинить свои причуды голосу разума, верила Рэнд. Это заставило многих читателей задаваться вопросом, встретила ли она такого человека хоть однажды.
Но разум не гарантирует от абсурда. Даже самые толковые люди легко становятся жертвой иллюзий и охотно сбиваются с пути. В погоне за собственным счастьем они равно способны покупать акции высокотехнологичных компаний по цене, в 200 раз превышающей прибыль на акцию, либо присоединяться к зловещим кампаниям по радикальному улучшению этого мира.
Последователи идеи «разумного эгоизма» были способны ввязаться почти в любую вредную затею, не утруждая себя мыслями о нравственной стороне дела.
В 1970-х Алан Гринспен нашел то, что ему было нужно. Он оставил карьеру джазового музыканта в группе Генри Джерома и занялся, по примеру отца, экономическим прогнозированием. Сколь бы хороши ни были его прогнозы, но его способность обхаживать высокопоставленных людей оказалась, видимо, лучше. 4 сентября 1974 г. атеист Гринспен положил руку на Талмуд. После чего либертарианец Гринспен присягнул служить правительству США в качестве председателя Экономического совета при президенте. На церемонии присутствовали Айн Рэнд и Роза Гринспен, мать Алана. Обе им горди