Адвокат и Ответчик идут из здания суда по поседевшему за вчерашнюю ночь парку. Вдоль дорожки на скамьях бостонские старики греются в солнечном свете. Одуревший пес, тычась носом в запахи оснеженной земли, тащит за собой запыхавшуюся хозяйку. Хозяйкина походка все больше съезжает набок. Поводок натягивается.
Переливается белыми, рыжими, коричневыми физиономиями городской муравейник. Ветер перемешивает обрывки слов на разных языках. Невзрачные бледные секретарши, только что заглотив сэндвичи с кока-колой, возвращаются после обеденного перерыва в свои стеклянные офисы, весело болтая между собой. Несут всякую чепуху: сумочки, папки, конверты. Их холеные начальники в серых демисезонных пальто с поднятыми воротниками, посматривая по сторонам, энергично совершают моцион, набирая силы для новых финансовых подвигов… Лиз уехала со своим Ричардом к сыну на День благодарения. Семейная жизнь продолжается. Больше недели ее уже не видел. Закончится процесс, и заставлю выбирать… Толпы народу вокруг, а город совсем пустой…
– Все эти мелкие дела в нашем политкорректном штате у меня уже в печенках сидят. – Ребром ладони Защитник проводит при этом по своему пухлому горлу. Сегодня он гораздо разговорчивее, чем обычно. – А тут еще мать требует, чтобы к ней в Алабаму на ферму съездил. Все детство там провел, пока сюда, в Бостон, учиться не приехал. Замечательное место… Вообще-то, она права. Больше года уже не виделись. Настоящую головомойку устроила.
Я пытаюсь представить, как адвокатская мама делает своему лысому сыну головомойку. Он сидит голый, с уже наметившимся животиком в ванне, зажмурив глаза и улыбаясь. Распевает басом во все горло детскую песню и шлепает по зеленоватой воде толстыми ручонками. Покачивается на волнах среди мыльных пузырей желтая пластмассовая уточка, мама с сердитым ворчаньем намыливает мочалкой плешь. Картина – в духе передвижников, – лессированная золотистым лаком, получается очень яркой и впечатляющей. Не хватает только подписи в углу и даты… Мама и сын выходят из рамы в разные стороны, заполняют на мгновение весь окоем и медленно растворяются в воздухе.
Адвокатский бас возвращает меня из далекой Алабамы. Следует подробный отчет о коровах и свиньях на маминой ферме, и я совсем теряю интерес к разговору. После зрелища головомойки удои алабамских коров и жирность тамошних свиней волнуют меня не больше, чем двоесущего бронзового кентавр-генерала голубь, сейчас сидящий у него на шапке. Но я, Ответчик, умелый делатель разных видов, внимательно слушаю.
Потрепанный зеленый джип с затененными окнами проносится рядом с тротуаром. На секунду притормаживает и, оставив на моих любимых брюках щедрую россыпь мокрых пятен, сворачивает в соседнюю улицу. Я останавливаюсь, сбрасываю, чертыхаясь, ребром ладони грязь.
Закуриваем. Угощает Адвокат, мужская солидарность опытного Защитника с новичком-подзащитным. Маленькое пламя бьется в домике ладоней возле адвокатского носа. Прихотливо очерченные ветвями части неба над нами набухают синим свечением. Безмолвный обмен мыслями. Дымы двух сигарет, перевиваясь друг вокруг друга, принимают форму головного мозга. Синего смутного мозга, продумывающего сейчас стратегию защиты для Ответчика.
Мы сидим уже минут пять на скамье посредине парка. На газонах прогалины снега среди тяжелой зелени умирающей травы. Серебряные ручейки весело переливаются на солнце. Листик за листиком уверенно раздевает к зиме деревья ветер. Сложный, никогда не повторяющийся узор веток проступает по нижнему краю неба.
Ответчик не выдерживает и пытается узнать у Защитника, что же будет дальше происходить с делом.
– Ну, понимаете, надо обождать… нельзя ведь так, сразу… Надо смотреть в лицо фактам… – как всегда, исчерпывающе подробно отвечает Защитник. Для меня единственным несомненным фактом осталась лишь Истица. Но снова смотреть ей в лицо уж очень не хочется.
Окружив себя неприступным молчанием, Защитник крутит вздернутым носом, на котором поблескивает растаявшая снежинка. Философски затягивается. На конце сигареты вспыхивает в сером воздухе, как драгоценный камень, красно-черная точка. Сноп искр с треском сыплется с нее. Наконец обернутый в наждачную бумагу низкий далекий голос из дыма обещает подать – кому? – просьбу о прекращении дела, как только назначат помпрока.
Если бы кто-нибудь рассказал всю эту историю, я бы уж точно на нее не повелся. Я и теперь до конца не верю… Почему из моего собственного адвоката любую информацию приходится по капле выжимать? Или он сам мало что знает, а лишь делает вид? Боится потерять лицо? Небольшая была бы потеря… Неважно. Какое мне дело до чужих страхов? Своих хватает… Но не менять же в середине слушаний Защитника. И Адвокат мой это тоже хорошо понимает. Такое впечатление, что он не просто зарабатывает (не слишком тяжелым трудом) свои деньги, но и развлекается игрой в кошки-мышки и со мной, и с Истицей, и с юстицией. Наверное, чтобы понять его, нужно было бы взглянуть с какой-то совершенно иной стороны. (Так находят перевернутые вверх ногами ответы на загадки в детских книгах…) Уже несколько раз пытался, но ничего не выходит.
– Вернемся, однако, к нашим баранам.
– Кого вы имеете в виду? – осторожно интересуюсь я.
– Так вот, я еще хотел сообщить. – Он внимательно, не отрываясь, смотрит на своего подзащитного. Цвет зрачков неожиданно меняется. Из зеленовато-серых они становятся темными и совсем непроницаемыми. Подается вперед, опускает голову. Нос его слегка удлиняется. – В доме, где живет наша Истица, у меня бывший клиент работает. Стефан Питерсон. Вы с ним незнакомы?
Он что, до сих пор меня подозревает? Или это так, на всякий случай?
– Первый раз слышу.
– Нет, вам не о чем беспокоиться. Он тоже никогда вас не видел. Человек он очень общительный. Всех в доме знает. Часто с нашей Истицей разговаривает. На прошлой неделе заехал к нему. Пытаюсь понять, почему она затеяла весь этот странный процесс. – А все-таки Защитник относится к моему делу довольно серьезно. – Так вот, Стефан сообщил интересную вещь. У нее пару месяцев назад неожиданно появился новый знакомый по имени Эрон Штиппел. – Защитник вопросительно смотрит на меня, но и это имя ничем не отзывается в памяти. – Солидный вполне господин, который приходит туда каждые три-четыре дня. Иногда вместе с женой. Оба они тоже недавние эмигранты из России. Эрон преподает в университете в Амхерсте. Недалеко отсюда. Два часа езды… А раньше уже много лет никто ее не навещал… Вчера снова переговорил со Стефаном. Оказывается, на прошлой неделе Истица назначила этого Эрона своим опекуном. – Он обозначает неопределенную улыбку уголками своих извилистых губ. Я не знаю, что сказать, но, к счастью, в этом нет необходимости, так как он сразу же продолжает: – С ним вы тоже незнакомы?
– Да. С ним я тоже незнаком.
– Хотя, насколько мне известно, у нее, кроме вас, других родственников в США нет. – Интересно, как он успел выяснить, что Инна моя троюродная сестра? Неудобно спрашивать. – Но вас она сильно невзлюбила… Кроме того, она рассказала Стефану, что ей лет пять назад большую опухоль в мозгу удалили… Может, вам стоит съездить поговорить с мистером и миссис Штиппел, – подбирается он, как видно, к сути разговора.
– Зачем? Я их не знаю. Они и разговаривать со мной не станут.
Похоже, у адвокатов здесь, как у полицейских: ищут, не зная сами что, пока не найдут.
– Но может, и станут. Вдруг эта семейка связана с нашим процессом? – И, как бы подтверждая свою мысль, медленно провел полукруг раскрытой ладонью и кулаком вдавил под ним в воздухе точку. Обозначил вопрос. Тут уже что-то новое. Фразы у моего всезнающего Защитника вопросительными знаками редко заканчиваются. Этот от меня что-то требовал. Надо бы разобраться. – Речь идет о… Надеюсь, вам ясно, что имею в виду… – Он ненадолго замолкает, видимо раздумав уточнять. Адвокатская улыбка растягивается поперек лица. Плавно перетекает в искореживающий полуоскал и застывает. – На всякий случай вот их телефон.
– Так. Понятно… – Если бы кто-нибудь спросил, что понятно, я вряд ли бы смог объяснить. Но по крайней мере надо делать вид…
– Значит, у вас с Истицей ничего не было? Тут ведь еще вот какая сложность… Алиби на пятое сентября между двумя и тремя часами дня – время, приведенное в полицейском рапорте, – у вас нет… Суд начнет все это рассматривать. Стефана тоже могут вызвать… Уйдет много времени… Мно-го вре-ме-ни… – задумчиво произносит он, с каждым слогом отстригая еще один кусочек надежды на то, что процесс скоро закончится.
Делает неожиданную паузу, поднимает на меня лицо. Это длится, наверное, больше минуты. Все это время пауза, будто на тоненьком волоске, продолжает, раскачиваясь, висеть между нами.
– К вам сюда, в Бостон, сотрудник из ЭфБиАй не приезжал? – наконец небрежно обрывает волосок Защитник.
– Это имеет отношение у делу?
– Когда моего клиента обвиняют в попытке изнасилования, к делу имеет отношение все. В нашей стране это весьма серьезное преступление… Вы никаких подписок о неразглашении не давали?
– Ну, приезжал. Примерно недели три назад.
Действительно, приезжал очень разговорчивый, неистребимо русский человек с густыми усами, красиво закрученными кверху. Из донских казаков. Интересно, как он очутился здесь и попал в такую контору? Отец ушел с немцами, а он уже родился в Америке и дома говорили по-русски? Засланный ко мне казачок расспрашивал о процессах, по которым я проходил в СССР. Про моего ведущего из ГБ, капитана Дадоева. Просил нарисовать план его кабинета. Где вездесущий лысый бюстик стоял? Где портрет Железного Феликса висел? Иногда даже поправлял. А ведь было все это еще задолго до того, как шлепнулся своей острой мордой о лубянский асфальт рыцарь революции… Подготовился, видно, казачок к нашей беседе… Воспоминание о кабинете ведущего, о бесконечных часах, проведенных там, вызвало было к жизни моего Клауста. Но присутствие эфбиайщика успокоило. Оказалось, Дадоев на Запад сбежал, и они перепроверяют показания.