И снова, как только укладываюсь в кровать, лицо ее проступает среди скользящих по потолку теней. Есть лишь одна комната, один потолок и одно лицо в нем. Сон ото сна оно делается все красивее, и ночи мои становятся все длиннее. Она все еще улыбается, когда я вдавливаю затылком подушку и, сложив руки по бокам, привычно отплываю вдоль по течению своих медленных влажных видений.
30. Визит Ароновой жены. Еще одна жалоба
(Бостон, 15 февраля 1992 года)
Серое небо над Бостоном словно огромный рентгеновский снимок с размытыми темными кавернами туч. Ничего хорошего не предвещает. Опухоли с нечеткими краями обычно злокачественные.
Около пяти часов вечера вдруг снова проявилась Аронова жена. Прямо в моем стеклянном закутке на работе. Вот уж кого не ожидал увидеть! Да еще здесь. Могла бы и предупредить. Позвонила снизу, и пришлось выписать пропуск. На ней довольно элегантное серое пальто и черные брюки. Костюм солидной женщины для поездки в большой город на деловое свидание.
День сегодня явно не задался. Утром получил емелю от начальства: навесили новый проект, через три месяца хотят иметь работающий прототип. А как сделать, чтобы он работал, никто совершенно не представляет. Потом два часа спал с открытыми глазами на каком-то идиотском совещании. На следующей неделе надо отослать заявку на грант для нашей фирмы. Но вбитое советским воспитанием «скромность украшает» каждый раз оборачивается полным неумением это делать. Теперь вот эта шестицветная дамочка, на которую все время посматривают из соседних закутков.
– Здравствуйте! Проходила здесь мимо и зашла наугад. – Ну да, конечно! Район, где находится наша контора, для прогулок место явно не самое лучшее. Наверное, послание от мужа принесла. – Вы тогда свои телефоны оставили… Нет, не так… На самом деле я пришла извиниться. В прошлый раз грубо с вами разговаривала.
– Ничего страшного. Я понимаю, мой приезд был вам не слишком приятен. Вы переживаете за Инну…
Воспоминание о преобразившейся Истице вызывает смутное ощущение собственной неправоты. Чего-то очень важного и до сих пор не выполненного.
– Не только за нее. Но и за не очень здорового мужа. И за себя, и за нашу дочь… Послушайте, что происходит? Вы можете объяснить? Ну почему наконец нельзя оставить нас в покое? Инна больной человек, бывают галлюцинации. Собаки с лаем носятся по коридору дома, где она живет. Нацисты маршируют под окнами…
Она ничего не понимает про Блаженную Инну. Не слышит дальше ее слов. Как видно, и муж ее тоже. Но не объяснять же…
– Я знаю… Но ведь жалобы больных суд тоже рассматривает… У нее навязчивые идеи. И мне кажется, кто-то их навязал… Может, ваш муж? – Ответчик пристально смотрит ей в лицо, но ничего там не находит. Следователь из меня уж точно бы не получился.
– Причем здесь мой муж?! Вчера приезжал прокурор Лоуэлл из Бостона. Час говорил с Ари, а потом и со мной. Расспрашивал про вашу жизнь в Питере, про ваши отношения с Инной. Про вашего брата-близнеца.
И прокурор, и следователь, и ревнивый муж, и оперативная группа – все в одном лице! В пустом мясистом лице Ричарда Лоуэлла…
– Ну и что вы ему рассказали про брата?
– А что могла рассказать? Я его никогда в жизни и не видела. Слышала от знакомых, что очень богатый человек, много помогает бывшим политзаключенным… Даже не знаю, в какой стране он сейчас живет… – Ее рот с тоненькими белыми морщинками слегка скошен набок. Сейчас он выглядит гораздо старше, чем все остальное лицо. – Зачем прокурору нужно ехать через весь штат, чтобы обсуждать нелепый иск больной женщины или ваши отношения с советскими властями? И отчего его интересует ваш брат?
Та-ак. Пожалуй, еще узелок завязывается на одной из кривых веточек, привитых Ричардом к дереву процесса. И веточка эта растет довольно быстро уже вбок от главного ствола… Разумеется, я мог бы объяснить, что происходит. Но не буду. Объяснение было бы слишком длинным и слишком неправдоподобным. И совсем бы ее не успокоило… Да мне и слов таких не найти… Все мои объяснения выглядят неправдоподобно.
Скорее всего, историю про брата-близнеца неуемный Ричард полностью не заглотил и угрозы скандала не испугался. Ищет на всякий случай компромат… Все это перекликается с тем, о чем вчера предупреждала Лиз… Вот уж точно: как аукнется, так и откликнется…
– Брат мой живет в Питере. Сейчас он в Америке. Недавно был в Бостоне. На днях приезжает снова, – отвечаю я уже вслух. На тот случай, если Ричард снова захочет с ней или с мужем еще раз поговорить. – Прокурор дотошный попался. К жалобам на преследования женщин в нашем либеральном штате слишком серьезно относятся. Или это они проверяют, нет ли у меня связей с русской разведкой. Я ведь занимаюсь безопасностью компьютеров. Киберсекьюрити. Это теперь становится здесь очень горячей темой. Разрабатываю методы, как защищать компьютеры от плохих людей. – Произношу я это совсем небрежным тоном. Подчеркивая всю нелепость такого предположения и свою полную откровенность. – А тут еще брат-олигарх из России.
– Так вы программи-ист? Муж говорил, вы какой-то там ученый. – В голосе ее что-то вроде скучающего разочарования. «Программи-ист» она удлиняет мычанием удвоенного «мми-и» в середине и обрывает коротким, как тихий выстрел, презрительным выдохом на излете. Звучание должно еще сильнее подчеркивать отношение к такой заурядной профессии – еще более заурядной, чем специальность мужа, – и к несчастным людям, которые вынуждены заниматься такими скучными вещами всю жизнь.
Странно, у нее такое же, как и у Лиз, полное пренебрежение к технарям. Хотя более разных женщин трудно себе представить… Может, ей это помогает чувствовать всю важность обучения музыке детей в маленьком городке, затерянном где-то посредине Новой Англии? Вроде костылей, чтобы не упасть в собственных глазах… Мужа своего она тоже, наверное, считает технарем и, скорее всего, не слишком уважает.
– А с Инной Наумовской у меня ничего не было. Один раз, года три назад, когда она только что переехала в Америку, одолжил ей довольно приличную сумму денег. Она их, естественно, не отдала. Но и тогда ее не видел. Позвонила по телефону, попросила помочь, и я отослал чек. Даже спасибо не сказала.
– Да? Тогда объясните мне, для чего прокурор предложил ей новую жалобу на вас написать? – Теперь уже Ричард, а не Арон, заставляет ее писать! Бедная Инна. Все от нее чего-то хотят. Она-то, конечно, не догадывается о моих отношениях с женой Ричарда, о гэбистском прошлом Арона, об израильском наследстве. Да ей это все и неважно. – Муж пару дней назад был у нее, она рассказала.
– И она согласилась?
– Инна на все согласится, если прокурор попросит. Боится, что пенсию отнимут. Ведь она ни дня не работала тут… Выглядит все так, точно вас хотят наказать, а нашу семью просто используют… Вы, наверное, знаете, до приезда в Америку мы год жили в Вене. Очень было трудное время. И Ари сделал ошибку, за которую мы уже много раз расплачивались… Для нас будет большим несчастьем, если снова придется переезжать… Во всяком случае, Ари уговорил Инну не вызывать его свидетелем по вашему делу…
Разумеется… Ему совсем ни к чему засвечиваться в скандальном деле об изнасиловании больной русской женщины другим русским, работающим над государственными проектами.
– Я вам обещаю, что ни своему Адвокату, ни кому-либо из знакомых о вас, или о прошлом вашего мужа вообще говорить не буду. Это все, что могу сделать. Через три дня будет суд, и, я уверен, дело закроется.
– Ну что ж… Спасибо… Надеюсь, вы сдержите свое слово…
Неловкое молчание понемногу заполняет мой стеклянный закуток, превращается в глухую выжидающую тишину. Лицо Ароновой жены кажется сосредоточенным, будто она пытается для себя понять, что именно привело ее в замешательство. Подходит к столу, останавливается и рассматривает фотографию смеющейся Лиз. Сделана она в моей квартире, в спальне. Подносит фотку совсем близко к глазам.
– Это ваша жена? – осторожно выныривает из тишины ее голос.
Не было ни единого человека, кто, заглянув сюда, не задал бы этот вопрос.
– Пока еще нет. Но…
Позвать в гости, если Спринтер наконец объявится? Могло бы пригодиться, если Ричард снова будет вытягивать показания из нее или из Арона. До суда ведь еще целых три дня. Подтвердила бы, что мой брат-близнец сейчас здесь, в Бостоне… Похоже, ни о том, что весь процесс против меня затеял ее муж, ни про охоту за Истицыным наследством она не имеет никакого представления… Она придирчиво изучает лицо Лиз. Губы с вертикальными морщинками растянуты в покрытую снегом колючую проволоку. Нет. Пожалуй, не стоит. Испугается, решит, что меня прокуратура из-за Спринтера проверяет… Да и Спринтер, скорее всего, до суда тут и не появится.
– Очень необычное лицо, – она с трудом улыбается. Наверное, за секунду до того приказала себе улыбнуться. – Ну все, я пошла… а то вы еще что-нибудь подумаете… Извините, что отняла столько времени. У вас, должно быть, масса дел перед судом.
Перед тем как идти домой, снова набрал наугад вдову Нормана. И она подняла трубку! В первый раз за три месяца! Голос у нее при этом был довольно бодрый. Как видно, встреча с Норманом откладывается на неопределенное время. Но как только напомнил, кто я такой, сразу же отключилась… Надо обязательно ее увидеть…
Я вдруг почувствовал, что страшно устал и единственное, что мне хочется, – это как можно быстрее плюхнуться на кровать и уснуть.
31. Две женщины у подножия Дерева-Процесса
(Бостон, 17 февраля 1992 года)
Одиннадцать часов вечера. Я сижу дома перед компьютером. Еще один звонок от Лиз. В обычные дни один утром, когда я еще совсем никакой: «Вставай, Ответчик, сколько можно дрыхнуть, ты видел меня сегодня во сне?» – и второй поздно ночью: «Ну, как прошел день? Думаю о тебе, целую, спокойной ночи». По пятницам третий во время ланча – новости из зала суда, что слышно на работе, изнурительные разговоры с Ричардом. На этой неделе семь пятниц. Сегодня первый звонок был о снах в предыдущую ночь. Тут слушать надо та