— Я в состоянии держаться в седле самостоятельно! — огрызнулся Фредерик и дал коню шпоры.
В Королевском дворце он без промедления отправился в свои покои. Шагал по коридорам быстро, чтобы вновь не пошатнуться. Элиас и Линар едва поспевали за ним. Капитана и Марка он отослал следить за построением укреплений у городских стен.
Его встретил Манф, который открыл было рот для приветствия, но так ничего и не сказал, уставившись на Фредерика тем же непонятным взглядом.
— Да что с вами такое, — сердито буркнул молодой человек, но тут увидел свое отражение в высоком зеркале и все понял.
Выглядел он, конечно, так, как выглядит не спавший примерно шесть дней, скакавший все это время на лошади, мало евший и пивший, то есть ужасно: небритый с темными кругами под красными глазами, с посеревшим исхудавшим лицом. Но было еще кое-что. В его коротких взъерошенных темных волосах была щедрая проседь. И сам себе теперь Фредерик казался постаревшим лет на двадцать. Теперь он понял, почему взвыли крестьянки, когда он вышел с мертвыми детьми из сгоревшего дома, почему Линар и остальные так смотрели... Его вновь повело в сторону, и Манф вовремя обхватил Короля рукой за плечи.
— Вам нужно умыться и поесть, сэр.
Фредерик мотнул поседевшей головой:
— Постель, Манф, вот что мне нужнее.
Камердинер без лишних слов провел его в спальню, уложил на кровать прямо в одежде.
Как только голова Фредерика коснулась прохладной шелковой подушки, он тут же провалился в тяжелый беспробудный сон.
Манф же аккуратно расстегнул ему пояс, развязал шнурки куртки и рубашки, открыв горло и грудь, снял боевые браслеты и арбалеты с рук, потом достал свой тонкий кинжал. Линар, вошедший в спальню, стал свидетелем того, как Манф невозмутимо распорол сапоги Короля и таким образом снял их. Дыхание Фредерика тем временем стало ровнее, нахмуренный лоб разгладился, и лицо посветлело.
— Элиас говорит: он пять дней как в седле, без сна и отдыха, — заметил доктор.
— Поседел он явно не от этого, — буркнул Манф.
Линар пощупал пульс у спящего, приложил ухо его груди.
— Сердце колотится, что заячий хвост, — пробормотал он. — Удивительно, что оно вообще столько выдержало... Не отходите от постели, Манф, следите за его дыханием. Король крайне истощен как телом, так и духом.
Камердинер кивнул. Линар вышел в гостиную и »смотрелся в поисках Элиаса — тот как сквозь землю провалился. Негромкое посапывание указало на его местонахождение — юноша спал, откинувшись в кресле у камина. «Тоже умаялся», — подумал доктор, подойдя и щупая его лоб. Гвардеец выглядел не в пример лучше Фредерика: румяный, глубоко и спокойно дышавший.
— Тут мне волноваться нечего, — буркнул Линар.
22
Лодочник помог Коре уложить и увязать вещи на небольшие санки, принял из ее рук монеты, хитро глянул и сказал:
— Могу перевести обратно. Вас там вроде дожидаются, — и он указал на другой берег Лилины, где мигал огонек костра.
Девушка покачала головой. Лодочник продолжил:
— Эх, дама, когда мужчина кидается за вами в ледяную воду, это что-нибудь да значит.
— Я тебя нанимала для того, чтоб переплыть реку, а не за тем, чтоб слушать твои уговоры, — оборвала она его. — Скажи лучше, где тут поблизости деревня.
— Пройдете немного вниз по течению, наткнетесь на тропу, что ведет в лес. По ней до деревни и дойдете. Вот вам снегоступы — сугробы нынче богато наметало... Может, все-таки чего передать на тот берег?
Кора лишь нахмурилась, и перевозчик, пожав плечами, толкнул свою лодку от берега, запрыгнул в нее и сел на весла. Девушка же плотнее замотала шарф на лице и шее, оставив открытыми лишь глаза, нацепила на ноги снегоступы, впряглась в санки и потопала вдоль реки вниз по течению.
Как и говорил лодочник, скоро ее путь пересекла хорошо утоптанная тропинка. Видимо, по ней часто ходили к реке. Дорожка через каких-то полчаса привела Кору к небольшой деревушке за покосившимся частоколом.
— Отлично, — сказала девушка сама себе. — Каким бы захудалым ни было это селение, за звонкую монету я найду здесь все, что мне нужно.
А денег она взяла с собой предостаточно. Тем более что вчера еще и своего коня продала — переправить его через Лилину было невозможно. Теперь в этой деревушке она планировала переночевать, приобрести какую-никакую лошадь и ехать дальше...
«Дальше, — думала она, уже сидя у печки в доме местного старосты. — Что дальше? Куда мне деваться?»
Хозяйка бегала от печи к столу, выставляя на него разную деревенскую снедь: яичницу, кашу в горшке, пузырящиеся шкварки на огромной сковородке. Из подполья выудила два оплетенных кувшина с вином.
— Далеко ль до Брокии? — спросила Кора старосту, что деловито набивал табачком свою вишневую трубку.
— День пути, если пешком. Верхом, конечно, быстрее.
— А лошадь у кого купить можно?
— У меня и можно. — Староста улыбнулся в густую пшеничную бороду — день обещал быть удачным.
Кора приуныла, когда хозяин показал ей ее будущего скакуна: мохнатую низкорослую темно-коричневую лошадку-толстушку. Звали ее Пава.
— Она бегать хоть умеет? — поинтересовалась девушка.
— Не так быстро, как длинноногие знатные скакуны, но зато она неутомима, — нахваливал староста, похлопывая Паву по широкому крупу. — А смирная какая! Просто ангел, а не лошадь.
То, что смирная, он не врал — Пава меланхолично сжевала свой овес и ухом не вела. За неимением ничего другого Кора, тяжко вздохнув, заплатила за мохноногую лошадку три золотых. Цена была назначена довольно высокая, но выбора не было. Либо Пава — либо топать пешком до границы, а там неизвестно, удастся ли купить коня.
Хозяйка позвала их ужинать. Кроме нее, ее мужа Коры за стол сели и дети хозяев: двое старших сыновей (рослые парни восемнадцати и пятнадцати лет) и две младших девочки (десяти и восьми лет), все были румяными, белесыми и широколицыми — старосту. Семейство выглядело счастливым. Младшая с тугими косичками и круглыми голубыми глазами, видимо, являлась любимицей отца. Он усадил девочку к себе на колени и подкладывал лучшие куски на ее тарелку. Кора невольно вспомнила своего отца, и ей взгрустнулось.
— Ешьте, ешьте, — приговаривала хозяйка. — Постелим вам на печке — там тепло и сенник мягкий. А утром после завтрака и ехать дальше можно.
Кора согласно закивала. Ей было приятно, что ей уделяют столько внимания, хоть она и заплатила за это деньги.
Лежа вечером на мягком душистом сеннике и слыша, как посапывают хозяйские дети, которым постелили на полу, она вдруг остро почувствовала, насколько одинока. Будет ли у нее когда-нибудь уютный и просторный дом? И муж, и дети...
«Как все странно получилось... Может, даже глупо», — думала девушка.
Ее вновь понесло в воспоминания...
Их первый танец, первый поцелуй, первая ночь... Он ошарашил ее, постучав далеко за полночь в окно, тем более что это был третий этаж. Когда она открыла, легко спрыгнул на паркет с охапкой белых сонных роз. Ошеломленная девушка не знала, что делать. Он же закружил ее по комнате, напевая что-то нежное, усадил на кровать и положил цветы на ее колени. Сам наклонился и шепнул в ухо «я люблю тебя», поцеловал и так же быстро взлетел на подоконник, намереваясь оттуда прыгнуть на ветви раскидистого клена, что рос под окном.
— Постой! — обрела она наконец голос. — Ты ничего больше не скажешь?
Фредерик обернулся, чуть наклонив голову, подошел и сел рядом. Кора почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии, а губы коснулись волос. Он зашептал:
— Скажу, многое... Ты как восходящее солнце, твои волосы — шелковое пламя, что греет душу, а глаза — притягательней морских глубин... Я никогда ни к кому ничего подобного не испытывал. Но разве имеет значение то, что было раньше. Я теперь весь лишь в этом миге, рядом с тобой. — Он нашел ее губы и поцеловал. — А ты? Ты что скажешь?
— Что мне сказать, кроме того, что я сама тебя выбрала, — улыбнулась Кора и доверчиво прижалась к нему.
— И ты не пожалеешь. — Фредерик крепко обнял ее.
Он был нежен и ласков в эту первую ночь. Да и в последующие тоже. Приходя тем же путем, обязательно приносил какие-нибудь цветы и изящные подарки, а лицо его светилось счастьем. И Кора была на вершине блаженства: она любила, ее любили — казалось, больше ничего не было нужно. А потом все резко изменилось...
Кора уткнулась лицом в подушку, набитую чабрецом. До сих пор воспоминание о той последней ночи причиняло ей сильную боль...
— Что ты еще скрываешь? Что скрываешь, кроме того, что ты дочь убийцы моего отца?! — Эти слова ножами вонзались в нее.
Откуда он узнал? Какое это имело значение? Он — Судья, ему положено все знать.
— Зачем ты здесь? Все это смахивает на заговор против меня! Говори! Я заставлю тебя говорить!
Она не оправдывалась — просто сидела, зажав уши ладонями. Он грубо оторвал ее руки от головы и затряс за плечи, цедя сквозь зубы «говори!» Их глаза на какое-то мгновение встретились, и он отшатнулся, отпустил ее, отвернулся к окну.
— Все, что я могла сказать, уже сказано. Теми ночами, что мы провели вместе. И ни слова лжи не было. С моим отцом я не имею ничего общего... Если тебе мало моей любви... — Тут она вздохнула и не стала больше ничего говорить.
— С твоим отцом у тебя есть общее — кровь, а со мной отныне не может быть ничего. Прощай... Я тебя не знаю...
И он надолго пропал. Изредка Кора видела его на королевских приемах и то мельком: он переговаривал с нужными ему людьми и исчезал, не удостаивая ее даже взглядом. И так два года. Они были для девушки сплошной зимой. Много красавцев-придворных пытались за ней ухаживать. Но Кора ни к кому не была благосклонна. Даже ее подруги указывали ей на это, говоря, что самое главное — удачно выйти замуж.
— А как ты можешь выйти замуж, когда с первого же слова отшиваешь потенциального жениха.
— Просто я не хочу замуж, — отмахивалась Кора.
Нет, конечно же, она лгала. Просто каждую ночь видела во сне улыбку Фредерика, его серые глаза, которые становились бархатными и теплыми при взгляде на нее, и губы Коры вспоминали его жаркие поцелуи. Сколько слез пролилось в эти ночи...