Краснов поднялся из-за стола.
«Конечно, верховный судья несет ответственность за своих подчиненных, в особенности тех, кому доверено вершить правосудие по моей личной протекции. Об этом покровительстве не принято распространяться в СМИ, но те люди, которые находятся в государственной системе, в курсе сложившейся практики. Поэтому каждый прокол провинившегося судьи в профессиональном сообществе равносилен пощечине тому человеку, который в свое время рекомендовал кандидатуру нарушителя.
С другой стороны, если за каждую оплошность подчиненного увольнять руководителя, то кому тогда работать?» – резонно подумал Леонид Михайлович.
«Вымогательство взятки в особо крупном размере, это, по-твоему, всего лишь оплошность?» – ехидно поинтересовался внутренний голос, и Краснов глубоко вздохнул.
С этим не поспоришь.
«Может, тебе действительно пора на покой?» – вновь спросил внутренний голос.
Леонид Михайлович, развернувшись, двинулся в ванную.
– Я сам решу, когда мне пора в отставку, – прошептал он, включил холодную воду, посмотрел в зеркало и увидел осунувшееся лицо с воспаленными от недосыпа глазами, под которыми набрякли темные мешки.
«А тебе не приходило в голову, что тебя попросту кто-то подсиживает?» – не унимался все тот же голос, и Краснов замер.
Ледяная вода монотонно журчала, стекая в раковину, сверкающую перламутром.
Леонид Михайлович сделал из ладоней ковш, набрал в него немного воды и нервным движением сполоснул лицо.
«Может, и подсиживает, – согласился он с самим собой, закрывая кран. – Если это так, то своих врагов нужно знать в лицо. Кто бы мог желать моей отставки?
У меня семь заместителей. Каждый из них наверняка периодически представлял себя на моем месте. А может, и не только представлял.
Прокопенко? – Краснов решительно покачал головой. – Ну уж нет. Анатолия я знаю почти пятнадцать лет как надежного товарища, который ни на секунду не дал повода усомниться в своей порядочности.
Собственно, я ведь и так собираюсь уйти на пенсию лет через пять. Прокопенко прекрасно осведомлен об этом. Ему просто незачем затевать эту рискованную авантюру!
Тогда кто?
Косогоров?
Может, Дроняева, председатель коллегии по гражданским делам? Пару раз у меня с ней были небольшие конфликты по службе, после чего она вела себя со мной особенно вежливо. Кстати, во время внезапного ареста Романова эта дама оказалась единственной из заместителей, кому я не смог дозвониться. Как потом выяснилось, Дроняева находилась в отпуске за пределами России и ее телефон был отключен. Совпадение?
Бред. Это становится похоже на паранойю. Человек выехал отдохнуть и на пару дней отключил мобильник, а ты уже видишь в этом вселенский заговор против себя!
А может, этот недоброжелатель затаился вне судебной системы? Из силовых структур? Следственный комитет? Прокуратура? Не секрет, что в силу специфики службы у судей довольно много врагов, которые мечтают свести счеты со своими обидчиками».
Олег Степанович вытер лицо полотенцем, вернулся в спальню, скинул тапки, тихонько лег и укрылся одеялом.
Краснов не знал, что пока он был на кухне, на его смартфон пришло сообщение. Ему стало известно о нем лишь утром, после беспокойной ночи. Письмо было отправлено с неизвестного адреса, судя по всему, с компьютера. Но на это обстоятельство Леонид Михайлович обратил внимание не сразу. Потому что его внимание мгновенно приковал текст, который он перечитал несколько раз, мысленно убеждая себя в том, что все это ему не мерещится, не является плодом разыгравшегося воображения.
«Ваша честь, пора в отставку. Вы и так опозорены в свете последних событий с вашим протеже. Надеемся, вы покинете свое кресло добровольно, чтобы не лишиться самого ценного в жизни. Выбор за вами!»
Новый нож
Помимо родных и близких арестованного судьи Романова, его коллег по службе и руководства, был еще один человек, внимательно следивший за судьбой Олега Степановича. Его интерес к служителю Фемиды, попавшему в жернова правоохранительной системы, был несоразмерно выше, нежели любопытство простых обывателей.
Этим человеком был Евгений Викторович Шабалин. Он в полном одиночестве сидел перед телевизором в гостиной просторной трехкомнатной квартиры, расположенной напротив театра Вахтангова, и с ленивой размеренностью точил столовый нож. В шкафу, стоявшем на балконе, хранилось абсолютно новое электрическое точило, однако Евгений предпочитал обыкновенный брусок. Тем более что за годы, проведенные в «местах не столь отдаленных», он приобрел бесценный опыт в этом деле. Теперь Шабалин мог без труда за минуту заточить об асфальт обычную пластиковую карту так, что одним взмахом ее ребро рассекало горло.
«Несмотря на все усилия адвоката Павлова, судья был отправлен под стражу, – тараторила с экрана телевизора ведущая новостной программы. – Органы следствия не исключают, что в ходе дальнейшего расследования вскроются иные эпизоды неправомерной деятельности Романова.
Евгений ухмыльнулся, в очередной раз провел ножом по бруску и принялся разглядывать хищно поблескивающее лезвие.
– Неправомерная деятельность, – медленно, чуть ли не по слогам повторил он. – Деятельность судьи Романова.
Сюжет о судье-взяточнике сменили другие новости, и Шабалин убавил звук. Он еще раз окинул придирчивым взором нож и, вполне удовлетворенный результатом, отложил точильный брусок на журнальный столик.
– Ты будешь смеяться, но я очень хотел, чтобы этот самый Павлов вытащил тебя на подписку о невыезде, – заявил Евгений воображаемому судье. – Разобраться с тобой там, куда тебя отвезли, будет намного сложнее.
Он наклонился, движением пальца вывел ноутбук из спящего режима, после чего принялся листать файлы. Сначала на мониторе промелькнула подробная биография Олега Степановича, затем – громадная таблица, на которой в хронологической последовательности высветились судебные дела, которые вел Романов. Таблицу сменили карты маршрутов движения арестованного судьи, следующие одна за другой. Каждая из них имела пояснения с указанием временных интервалов. За этим последовали сведения о родных и близких Романова.
– Если тебя посадят, то я вряд ли дотянусь до тебя в зоне, – снова вслух заговорил Евгений, не сводя глаз с экрана. – Но я могу ударить там, где больнее, сделать то, чего ты никогда не ждешь. Вот, к примеру, твоя супруга. Галина Николаевна, милейший, интеллигентный человек. Наверняка ей будет в новинку, если я начну прибивать ее к стулу гвоздями.
Высказав эти жуткие угрозы, Шабалин слез с дивана и, прихватив с собой брусок, отправился на кухню. Там небрежно кинул его на стол и остановил взгляд на настенном календаре. Красный курсор застыл на 27 августе, и Евгений аккуратным движением передвинул его на 9 июля. На лице мужчины промелькнула неуверенная улыбка, свойственная ребенку, который только что совершил какой-то неблаговидный поступок. И при этом его терзала тревога. Не вскроется ли его каверза? Не будут ли ругать его взрослые?
«Дата правильная. Сегодня действительно девятое июля», – зазвучал в его голове тихий голос, и Евгений облегченно вздохнул.
В последние месяцы этот странный голос все чаще и чаще раздавался внутри, и Евгений нередко ловил себя на мысли о том, что в какой-то степени даже сроднился с ним, воспринимал его чуть ли не близким родственником.
Он уже намеревался вернуться в гостиную, но голос зазвучал вновь:
«Вот только…»
Шабалин нахмурился.
– Что «только»? – с едва скрытым раздражением спросил он, глядя на календарь.
«Год», – прошелестело у него в голове.
Он покосился на цифру и вздрогнул.
Конечно, год.
Мать умерла задолго до того, как он, благодаря судье Романову, отправился на зону отбывать восьмилетний срок. Красный квадратик на календаре замер именно на той дате, когда Евгений был тут в последний раз перед арестом.
Но сейчас…
«Со мной все в порядке», – подумал Шабалин, держась за голову.
«Нет, – мягко возразил голос. – Ненормально. Ведь ты об этом знаешь. Уж за последние полгода мог бы сменить календарь».
– Пошел прочь! – рявкнул мужчина, и в голове все стихло.
Там осталась только боль, которая медленно разрасталась, мгновенно заполняя каждую клетку мозга, заживо выжигая его словно кислота.
– Со мной все в порядке, – повторил Шабалин вслух и, пошатываясь, поплелся в гостиную.
Там мужчина плюхнулся на диван и посмотрел на стопку газет, лежащих рядом с ноутбуком. Практически все первые полосы этих печатных изданий пестрели новостями о судье-коррупционере.
«Федеральный судебный взяточник». «Судья вынес себе приговор». «Вердикт с поличным». «Приговор судебной системе».
– Восемь лет, – произнес Евгений, почувствовал, как во рту образовалась неприятная сухость, и облизнул губы. – Восемь лет вон из жизни. Их украл ты! Но почему же ты тогда решил поиграть в честного судью, а сейчас погорел на взятке?! Ведь я предлагал тебе намного больше! Адвокат сказал, что вам хватит этих бабок! Но все вы оказались продажными тварями. В том числе и ты! Эта система прогнила насквозь! – он уже кричал, брызгая слюной.
Колючая боль продолжала расти, ворочаясь в черепной коробке, будто проснувшийся рассвирепевший дикобраз. На глаза наползала густая багровая пелена, сквозь которую он различал лишь контуры предметов и яркие вспышки вокруг них.
– Если бы не ты, то ничего бы и не было! – задыхаясь, выкрикнул Евгений.
Он схватил остро заточенный нож и с силой воткнул его в газету. Лезвие блеснуло, пронзило фотографию Романова и вошло в древесину стола.
– Я все равно достану тебя, – устало сказал Шабалин, откидываясь на спинку дивана. – Ты никуда от меня не денешься, обещаю. – Его руки неосознанно коснулись головы, продолжавшей пульсировать от жгучей боли. – Пусть даже эта штуковина во мне вырастет до размера арбуза, все равно достану, – уже тише добавил он.
Грудь мужчины прерывисто вздымалась и опускалась, словно секунду назад он завершил марафонский забег.