Только тут я понял, что, кроме необходимой Сциаподу тени, он получает нужнейшее для его ноги тепло. Нога у него, очевидно, была мерзлячка.
Мы славно попили на подошве пивка и кидались помидорами в пролетающих попугаев.
Только под вечер попрощались мы с нашим единоногим другом, обещая прислать ему грубый шерстяной носок на более промозглые времена.
Глава XLIII. Бодрость и пустота
Не сразу, далеко не сразу разобрали мы, что это за прямоугольники стоят повсюду на взгорках, дорогах и просто на траве открываемого нами нового острова.
К прямоугольникам же, большей частию деревянным, приделаны были какие-то штуки, вроде дверей с ручками бронзового литья.
Только потом мы догадались, что это действительно двери, а прямоугольники - дверные косяки.
К удивлению, никаких сооружений - домов, гаражей или сараев, - к которым эти косяки были бы пристроены, видно не было. Косяки стояли сами по себе, и двери были распахнуты. Они поскрипывали под морским ветерком, раскачиваясь на петлях.
Кое-где над открытыми дверями прямо в небе висели окна, также раскрытые настежь. На окнах колыхались занавесочки.
- Обычная островная чертовня, - сказал Пахомыч, зевнув в сторону острова. - Какой-то болван понаставил всюду косяков. Но вот как он в небо окна подвесил?
- На вашем месте, старпом, я бы поостерегся называть болваном неизвестное пока лицо, - сказал Суер-Выер. - А вдруг да это Божественный промысел?
- Свят-свят, - дрогнул Пахомыч. - Да зачем же Господу заниматься такими пустяками, как дверные косяки?
- Косяки здесь ни при" чем, - сказал Суер, - главное - двери. Открытая дверь - это знак, это приглашение войти. Давайте же войдем в эти двери, раз уж нас приглашают.
- Ломиться в открытую дверь... - поморщился лоцман, - да нет... неинтересно...
- Извините, кэп, - сказал Пахомыч, - я тоже останусь на борту, меня немного беспокоит наш суперкарго.
- Чего такое? - не понял капитан.
- Да разве вы не помните, сэр? Суперкарго, заведующий
грузом.
- Груз - дело серьезное, - согласился капитан. Так на этот раз и получилось, что вместо старпома и лоцмана с нами на остров отправился мичман Хренов.
Оказавшись на берегу, Хренов взбудоражился.
- Мои ноги чуют сушу! - потрясенно вскрикивал он. Спотыкаясь, мичман вбежал в ближайшую открытую
дверь, кругом обежал косяк и кинулся нам навстречу.
- Я вошел в открытую дверь! Я вошел в открытую дверь! - кричал он, подпрыгивая, как ягненок.
Вслед за мичманом и мы с капитаном вошли в открытую дверь.
- Ну и что ты чувствуешь? - спросил меня капитан, когда мы оказались по другую сторону.
- Пока неясно, сэр. Кажется, прибавилось немного бодрости.
- Вот именно! - кричал надоедливый Хренов. - Именно бодрости! Бежим к другой двери!
Посетив следующую открытую дверь, мичман почувствовал совсем необыкновенный прилив бодрости.
- Мне чего-то очень хочется! - вскрикивал он. - Я чувствую такую бодрость, такую зверскую бодрость!
- Чего именно хочется? - строго спросил капитан.
- Сам не знаю точно. Но, пожалуй, я бы хотел иметь почетный диплом Королевского общества дантистов, два чемодана барахла, мулатку дезабилье и собрание сочинений Декарта.
- Вполне понятные желания, - сказал Суер. - Даже удивительно, к каким великим замыслам приводит порой прилив бодрости. А тебе, друг мой, обратился Суер ко мне, - ничего не хочется?
- Хотелось бы ясности, сэр. Обычно, когда входишь в открытую дверь, тебя что-то ожидает. Ну, скажем, бифштекс с луком или девушка с персиками. А здесь нету ничего - только бодрость и пустота.
- Но это тоже немало, - отвечал капитан. - Бодрость и пустота - целая философия. К тому же пустота, наполненная бодростью, это не совсем чистая пустота, это пустота взбодренная.
- Извините, сэр, - возразил я, - но на хрена мне бодрость в абсолютной пустоте? В пустоте я и без бодрости хорош. Бодрость всегда хочется к чему-нибудь применить.
- Да, да, кэп! - закричал и Хренов. - Давайте применим нашу бодрость, чего ей зря пропадать?
- Пожалуйста,----сказал Суер, - применяйте. Вон еще одна открытая дверь, можете войти.
Хренов, а за ним и мы с капитаном вошли в очередную открытую дверь.
- И здесь ничего нету, - сказал мичман, - а бодрости до хрена. Прямо не знаю, что и делать.
Мичман пригорюнился и сел на порог, подперев щеку кулачком.
- Сломать к чертовой матери все эти двери! - сказал он. - Вот и применение бодрости! - И он пнул ногою косяк.
- Стоп! - сказал капитан. - Это уже бодрость, переходящая в варварство. Ладно, мичман, закройте глаза и считайте до двадцати семи. С окончанием счета прошу войти вон в ту открытую дверь.
Мичман послушно закрыл глаза, а капитан подмигнул мне, и мы обошли следующий дверной косяк и уселись на травку. Я достал из бушлата бутылку "Айгешата", лук, соль, крутые яйца и расставил бокалы.
Аккуратно просчитав положенное, мичман открыл глаза и вошел в открытую дверь.
- Ага! - закричали мы с капитаном. - Хренов пришел!
- Вот это дверь! - восхищался мичман. - Яйца! "Айгешат"! Вот уж бодрость так бодрость!
Мы хлебнули, съели по яйцу.
- Ну а теперь, мичман, ваша очередь ожидать нас за открытой дверью!
- Идет! Считайте до десяти и валите вон в ту квартиру напротив.
Честно прикрыв глаза, мы с капитаном досчитали до десяти и вошли в дверь, за которой таился Хренов. Он лежал на травке и, когда увидел нас, засиял от радости.
- А вот и вы! - закричал он. - А я-то вас давненько поджидаю! Скорее выкладывайте, что принесли.
- Погодите, в чем дело? - сказал я. - Мы вас встречали по-честному, а у вас даже стол не накрыт.
- А зачем его накрывать? Я же знаю, что у вас есть остатки "Айгешата".
- Мы его допили по дороге, - мрачно сказал я.
- Да как же это вы успели? - расстроился мичман. - Надо было до трех считать.
Мичман поник, прилив бодрости сменился отливом.
- Все, - сказал он, - больше я ни в какую открытую дверь не пойду.
Он уселся на песочек на берегу, а мы с капитаном все-таки прошли еще несколько дверей, и за каждой нас ничто не ожидало, кроме травы и мелких цветочков, океанской дали и прохладного ветерка.
- А это куда важней, чем "Айгешат" с яйцами, - пояснял капитан.
- Я с вами согласен, сэр, - говорил я, - но остатки "Айгешата" все равно Хренову не отдам.
- Давай сами дольем его за какой-нибудь дверью.
И мы вошли в очередную дверь и чудесно позавтракали, овеваемые ветром и отделенные от мичмана десятками открытых дверей.
- Мы совсем забыли про окна, - сказал Суер-Выер, допивая последний глоток крепленого напитка. - Надо бы заглянуть хотя бы в одно окно, посмотреть, что там, за окном. Все-таки интересно.
- Высоковато, сэр. Никак не дотянуться.
- Давай-ка я заберусь к тебе на плечи.
И капитан забрался ко мне на плечи, заглянул в окно.
- Ну, что вы там видите, сэр? - кряхтя, спрашивал я. -o Много-много интересного, - рассказывал капитан.
- Я вижу камин, в котором пылает полено, вазы с цветами, бифштекс с луком и девушку с персиками.
- Ну а девушка-то, что она делает?
- Улыбается, на бифштекс приглашает.
- Так залезайте в окно, сэр, а мне потом какую-нибудь веревку кинете.
- Подсади еще немного.
Капитан подтянулся, повис на подоконнике и скрылся в глубинах окна.
Я, конечно, чрезвычайно опасался, что достойный сэр свалится по другую сторону подоконника и расшибется о землю. Но подобного не произошло.
Сэр Суер-Выер исчез, а окно по-прежнему висело в воздухе, и колыхались его занавесочки.
Некоторое время я растерянно стоял под окном, осознавая исчезновение капитана.
Вдруг из окна высунулась рука и кинула мне веревочную лестницу.
И я полез по этому трапу наверх *.
Глава XLIV. Ступеньки и персики
Поднявшись ступенек на десять, я хотел уж заглянуть в окно, приподнял голову. Боже! Что это?!
Окно осталось на том же расстоянии от меня, что и прежде.
Я шагнул еще наверх и заметил, что с каждым моим шагом из окна вываливается новая ступенька. Тяжестью своего шага я вытягиваю ее.
Бодрость моя внезапно закончилась, и прибавилось в душе
пустоты.
- Сэр! - закричал я. - Придержите ступеньки! Вываливаются.
Ответа не последовало.
- Сэр! Капитан! Забейте там какой-нибудь гвоздь, чтобы они не вываливались.
Занавески шуршали, простые ситцевые занавесочки с подзорами и кружевами.
- Мне надоели эти игрушки, сэр! - закричал я. - Спускаюсь вниз к Хренову!
Я глянул вниз и - о Господь милосердный! - очень и очень высоко болтался я над землей, причем по-прежнему стоял на первой ступеньке.
А внизу, далеко-далеко-далеко, лежал остров со всеми своими косяками, где-то в канавке дремал Хренов, я видел насквозь океан, его потайные бездны и прибрежные пляжи, плантации медуз и кораллов, на горизонте торчали мачты нашего "Лавра". На фок-мачте курил матрос Вампиров.
- Эгей! - закричал я. - Эге-гей! Хренов! Вампиров!
Э-эээээээ-й!
Ни Хренов, ни Вампиров меня не заметили.
Зато неожиданно приметила злостная чайка. Какая-то рябая и клочковатая, с каменным лицом, она накинулась на меня и стала терзать мою печень.
Я врезал ей под ребра. Кувыркаясь, чайка отпала в океан.
На крик чайки из окна высунулся Суер-Выер.
- Ну ты чего там? - спросил он. - Завис, что ли?
- Так точно, уважаемый сэр, завис.
- Да ты лезь наверх.
- Ступеньки вываливаются, сэр, из окна.
- Какие ступеньки?
- Да вот эти, сэр, на которых я стою.
- А ты что, разве на ступеньках стоишь?
- Как же так, сэр, вы же сами мне их выбросили.
- Я выбросил? Ничего я не выбрасывал.
- А на чем же я тогда повис?
- Сам не понимаю, - сказал Суер, приглядываясь. - Ты и вправду на чем-то висишь, а что это такое? Не пойму. Клевер, что ли?