— Нет. Скажу завтра.
Но Роскоу не появился на работе ни завтра, ни послезавтра, а сам Шеридан счел неприличным без приглашения наведаться в дом сына. Он ждал. Наконец, на четвертый день месяца, в девять утра, когда Шеридан сидел в кабинете один, к нему вошел Роскоу.
— Мне там внизу сообщили, что вы желали меня видеть.
— Присаживайся, — сказал Шеридан, поднимаясь на ноги.
Роскоу сел. Отец приблизился к нему, подозрительно принюхался и отошел с печальной улыбкой на лице.
— Вот ведь! — воскликнул он. — Всё не просыхаешь!
— Да, — подтвердил Роскоу. — Утром пропустил пару стаканчиков. И что с того?
— Сдается мне, зря я не усыновил какого-нибудь приличного парня, — ответил отец. — Или не привел Биббза прямиком на твое место, раз уж он поправился. Точно, так и поступлю!
— Вам и карты в руки, — мрачно поддакнул Роскоу.
— Когда всё это началось?
— Я всегда понемногу прикладывался к бутылке. С самых ранних лет.
— Не надо со мной так говорить! Ты знаешь, о чем я.
— Ладно, не помню, чтобы я перебирал в рабочее время… до того дня.
Шеридан накинулся на него:
— Врешь. Я поговорил с Рэем Уиллзом из твоего офиса. Он не хотел предавать тебя, но я поднажал, и он сдался. До этого ты дважды напивался так, что не мог работать. И в последние три недели ты ежедневно уходил на несколько часов в город и возвращался пьяным. Я проверил документацию. В твоем отделе простой. Ты не занимался делами по меньшей мере месяц.
— Всё так. — Роскоу поник под таким допросом с пристрастием. — Всё верно.
— И что ты собираешься с этим делать?
Роскоу низко опустил голову.
— Отец, мне невыносимы разговоры об этом, — умоляюще произнес он.
— Ну уж нет! — возопил Шеридан. — А мне каково? Что, по-твоему, испытываю Я? — Он со стоном опустился в кресло за большим столом. — Мне не менее тяжело говорить, чем тебе слушать, но я намерен докопаться до сути, я тебя приведу в порядок!
Роскоу беспомощно помотал головой.
— Вам со мной не справиться.
— Посмотрим! — сказал Шеридан. — Иди в свой кабинет и не прикасайся к бутылке, пока я не закончу дела, иначе мне придется нанять пару громил, чтоб ходили за тобой по пятам и выбивали виски прямо из рук, как только заметят у тебя бутылку.
— Об этом не беспокойтесь, — сказал Роскоу, в глазах его читалась обида. — Я пью не оттого, что меня терзает жажда.
— Хорошо, что там у тебя на душе?
— Ничего. Ничего, что касалось бы вас. Говорю вам, ничего.
— Вот и поглядим! — Шеридан был раздражен. — Некогда мне с тобой сегодня возиться, вставай-ка со стула и иди к себе в кабинет. Завтра приведешь жену к нам на ужин. Вы не пришли в прошлое воскресенье — придете в это. Вот и потолкуем вечерком, пока женщины будут слушать фонограф. Сможешь продержаться трезвым до той поры? Лучше сам признайся, потому что я то и дело стану посылать к тебе Аберкромби, а он мне всё расскажет.
Роскоу задержался на пороге.
— Вы сказали об этом Аберкромби? — спросил он.
— СКАЗАЛ! — Шеридан презрительно хохотнул. — Полагаешь, что кто-то в этом треклятом здании, включая распоследнего лифтера, не знает об этом?
Роскоу надвинул шляпу на глаза и вышел.
Глава 21
Кто заглянет в глаз мустангу?
Цоки-цок-цок! Трам-тарарам! Бах!
Распевал Биббз, но из-за грохота механизмов эти музыкальные экзерсисы оставались неслышны его товарищам по цеху. Он давным-давно понял, что лязг ритмичен — и невыносим; однако сейчас, на четвертый день после возвращения на работу, он сопровождал звук ударов и скрежет металла веселыми ковбойскими песнями, не стесняясь импровизировать и передразнивать пожирателя цинка:
Отважен и смел —
Бах! — забраться сумел
Прыжком в седло,
Чертям назло.
Прочь скорей!
Эге-гей!
Кто посмотрит — цок-цок, трах-бах, бум!
Это крах, вниз трах-бах!
Сквозь тьму лечу,
Кричать хочу.
Прочь с пути! Бубух!
Мустанг, лети! Вух!
Трах-бах! Клац, бряк! Бах, бум, бум!
Огромная комната беспрестанно содрогалась от металлического грохота; сильно пахло смазкой; пол беспрерывно трясло; всё находилось в движении — усталому глазу было не за что зацепиться и передохнуть. Когда Биббз впервые попал в цех, его сразу начало мутить, а за полгода работы там легкое подташнивание переросло в полуобморочное состояние. Но сейчас он чувствовал себя неплохо. «Я весь день буду думать о тебе. Не забывай, рядом с тобой друг». Он видел ее рядом, около себя, и грязный, гремящий цех озарялся светом. Поэт был счастлив на заводе, он и в цеху оставался поэтом. И кормил старого пожирателя цинка, напевая:
Прочь скорей!
Эге-гей!
Трах-бах, трах-бах, клац!
В глазах огонь,
Его не тронь!
Эге-гей!
Трах, бам, бум! Бам, КЛАЦ!
Он и не заметил, как рабочие заволновались: они узрели большого босса и теперь ухмылялись, наблюдая, как он с доктором Гурнеем стоит за спиной увлекшегося Биббза. Шеридан кивнул тем, кто был у соседних станков (он знал почти всех работников по именам), и сосредоточился на сыне. Биббз трудился не покладая рук, ни разу не отвернувшись от машины. Иногда он перемежал музыкальную программу наставлениями железяке: «Давай-давай, старая погремушка! Лопай! Только не подавись вкуснотищей. Пережевывай тщательнее, свинтус! И тогда ни один кусок не застрянет в твоей глотке. Хочешь еще? Вот тебе хорошенькая, блескучая штуковина».
Оглушительный шум поглощал все звуки, но Шеридан поднес губы вплотную к уху Гурнея и закричал: «Сам с собой разговаривает! Господи!»
Гурней ободряюще засмеялся и покачал головой.
Биббз вернулся к пению:
Клац! Клац, бух, клац! Вот так я!
Кто заглянет в глаз мустангу?
Отважен и…
Отец схватил его за руку.
— Стой! — рявкнул он. — Дай Я покажу тебе, как правильно вставлять ленту. Бригадир говорит, что сейчас ты справляешься лучше, но всё равно делаешь не так… Посторонись, дай мне показать.
— Вы бы поосторожнее, — предупредил Биббз, делая шаг в сторону.
— Осторожнее? — Шеридан фыркнул и взял кусок цинка из ящика. — А о чем это ты болтал сам с собой? Пытаешься убедить себя, что свихнулся от обид?
— От обид? Нет! — прокричал Биббз. — Я ПЕЛ… потому что мне «нравится»! Я же говорил вам, что вернусь сюда с «легким сердцем».
Наверное, Шеридан не расслышал. По крайней мере он ничего не ответил, сосредоточившись на работе. Он неловко вставил цинковую полосу в станок — результат был плачевный.
— Ну вот! — возгласил он. — Так и надо. Смотри и учись. Дело пустячное, ежели подойти к нему с умом. — Но всё происходящее говорило о том, что приложения ума делу не хватало. Шеридан не унимался: — Всего-то и надо, что следить, чтобы ленту прижало…
— Осторожнее с руками, — предостерег Биббз, подавшись вперед.
— А что с руками? Надо…
— Берегись! — в один голос закричали Биббз и Гурней и подскочили к Шеридану. Но его правая рука успела уехать слишком далеко вслед за лентой, и пожиратель цинка отхватил кончики указательного и среднего пальцев. Шеридан громко чертыхнулся и принялся мотать кистью, разбрызгивая красные капли на себя и Биббза, но Гурней сразу пережал ему запястье и строго сказал:
— Пойдемте отсюда. Поднимемся в уборную в конторе. Биббз, прихвати мой саквояж. Он в автомобиле, на улице.
Когда Биббз пришел с сумкой в туалет, он увидел, что врач по-прежнему сжимает запястье Шеридана, держа поврежденную руку над раковиной. Шеридан был бледен и растерял весь задор. Когда Биббз отдавал саквояж Гурнею, отец со злобой оглянулся на сына.
— Отправляйся работать, — приказал он. — Видали мы ранения и похуже, чем эта царапина от точилки для карандашей.
— А вот и нет, не видали! — сказал Гурней.
— Видали! — огрызнулся Шеридан. — Биббз, вернись к станку. Нечего стоять столбом и глазеть, как старина Гурней старается проснуться, обрабатывая царапину, хотя всего-то и требуется чуть-чуть пластыря. Я поскользнулся, иначе ничего бы не случилось. Иди работать.
— Хорошо, — ответил Биббз.
— ЭЙ! — взревел Шеридан, когда Биббз выходил. — И осторожнее, когда работаешь! Слышишь, что говорю? Я поскользнулся, потому и поцарапался, но тебе… тебе наверняка руку целиком оттяпает! Не спи у станка!
— Хорошо, сэр. — И Биббз в раздумьях вернулся к пожирателю цинка.
Полчаса спустя доктор Гурней постучал его по плечу и пригласил с собой, туда, где можно было разговаривать.
— Я отправил его домой, Биббз. Ему надо быть аккуратнее с рукой. Снимай комбинезон. Я проедусь с тобой и довезу до дома.
— Не могу, — сказал Биббз. — Обязан работать до гудка.
— Нет, надо идти, — ответил врач, подавляя зевок. — Он хочет, чтобы ты проехал со мной для осмотра, я должен выяснить, как эти четыре дня за станком отразились на твоем здоровье. Кажется, вы расстроили старика всем семейством, дружно, в его же доме! Хотя осмотр тут и не нужен. Чтобы всё видеть, мне не надо и глаз открывать…
— Вы и не открываете, — вставил Биббз.
— Я вижу, что ты начал по меньшей мере в хорошей форме. Откуда такая перемена?
— Влюбился в станок, — сказал Биббз. — Подружился с ним. Пою ему серенады, мы беседуем — и он отвечает.
— Правда-правда? И что он говорит?
— То, что мне хочется услышать.
— Ну-ну! — Доктор потянулся и постучал ногой по полу. — Но тебе лучше отправиться со мной и прокатиться. Можешь воспользоваться временем, что он выделил на твой осмотр, как пожелаешь, и…
— Ни за что, — возразил Биббз. — Я останусь с пожирателем цинка до пяти. Говорю же, он мне НРАВИТСЯ!
— Тогда, полагаю, это конец твоим мечтам писать.