— Не знаю, — задумчиво ответил он, — но пожиратель цинка хотя бы не мешает мне размышлять. Это лучше, чем корпеть над счетами, уж в этом я уверен. Не хочу ничего менять. Буду рад жить так, как сейчас, до конца своих дней.
— Чёрта вокруг пальца обводишь! — воскликнул Гурней. — А твой отец прав, когда убеждает меня, что ты непрост. Может, Господь и ведал, что творил, когда лепил тебя, но почему-то в это не верится! Ладно, я пошел. Возвращайся к своему кровожадному станку. — Он залез в автомобиль, который водил сам, но чуть задержался, добавив: — Мне удалось убедить старика, что ты его предупреждал — далеко руку запускать нельзя, а он поранился из-за того, что проигнорировал твое предупреждение, к тому же пытался показать тебе, как делать то, что ты сам умеешь делать гораздо лучше него. Передай, я заеду завтра утром узнать, как он там, и сменить повязку. До встречи.
На следующее утро врач нанес обещанный визит и сделал больше, чем просто поменял бинты на поврежденной руке. Рана оказалась серьезной, и Гурней долго с ней провозился. Сам же Шеридан презрительно фыркал и протестовал так, что его пришлось не на шутку припугнуть ампутацией, лишь бы он вел себя спокойнее. Он спустился к столу с рукой на перевязи, всем видом показывая, что творится настоящее безобразие, а когда его спросили о здоровье, он воспринял это как намеренное оскорбление. Миссис Шеридан в течение дня несколько раз не смогла сдержать порыв позаботиться о муже, и он ее одергивал столь грубо, что она испуганно бледнела, посему, когда Роскоу и Сибил пришли в пять, она поспешила предупредить их о том, чтобы они ни в коем случае не касались в разговоре его травмы, а по возможности вообще не смотрели на повязку.
По воскресеньям Шериданы ужинали в пять. Сибил с большим трудом давалось приходить точно в срок, а не чуть раньше или позже; через две минуты после прибытия супругов все члены семьи сидели за столом.
То было мрачное собрание, полное зловещих знамений. Сам воздух звенел от напряжения, каждую секунду от малейшей искры мог произойти взрыв, а выражение лица, с каким миссис Шеридан взирала на мужа, ни на миг не отрывая взгляда, скорее подобало молитвенному экстазу. Эдит была бледна и сосредоточена. Роскоу выглядел больным; Сибил выглядела больной; Шеридан выглядел больным и раздраженным. Биббз казался румянее любого из них, лицо его будто озарилось внутренним светом. Это нескрываемое счастье словно бросало вызов тяжелой атмосфере, царившей в доме.
Эдит почти не ела, но не осмеливалась поднять глаз от тарелки. Она ни разу не посмотрела на Сибил, хотя та время от времени нехорошо косилась на нее и тут же отводила взгляд. Роскоу не проглотил ни крошки, но, как и сестра, уставился в тарелку и притворился, что созерцает кушанье на ней, погружая в него вилку, но так и не поднимая ничего ко рту. Он ни разу не взглянул на отца, хотя отец всё это время не сводил с него глаз. Между Эдит и Сибил, как и между Роскоу и отцом, будто протянули беспроводной телеграф, по которому беспрерывно шли сообщения, хотя вся живительная церемония воскресной трапезы проходила в изредка прерываемом молчании.
— Ты не был этим утром в церкви, Биббз? — спросила мать, пытаясь хоть как-то разбавить эти жуткие паузы.
— Что вы сказали, мама?
— Ты не ходил этим утром в церковь?
— По-моему, ходил, — ответил он из своего счастливого забытья.
— По-твоему! Ты разве не уверен?
— Ах, да. Да, в церковь я ходил!
— В какую?
— В кирпичную, что дальше по улице.
— И о чем была проповедь?
— Что, мам?
— Ты меня плохо слышишь? — воскликнула она. — Спрашиваю, о чем была проповедь?
Он встряхнулся.
— По-моему, она была… — Биббз нахмурился, силой воли заставляя себя вспоминать. — По-моему, там говорили что-то про Библию.
Облаченный в белый фрак Джордж с радостью воспользовался возможностью выскользнуть из столовой и поделиться услышанным с «мистром» Джексоном, фыркая тому в плечо:
— Он даж не знает, была ль там пропыведь! — сказал он в заключение пересказа диалога хозяев. — Он токмо и помнит, что был с соседской леди!
Джордж не ошибся.
— Ты ходил в церковь один, Биббз? — спросила Сибил.
— Нет, — ответил он. — Не один.
— Вот как?! — Сибил произнесла это восклицание с интонацией насмешливого вопроса, а затем повторила, уже утвердительно, весело показав, что всё и так ясно: — Вот как!
Биббз пристально смотрел на нее, ожидая продолжения, но она молчала. Этот разговор стал завершением мрачного пиршества.
Наконец подали кофе, его быстро выпили, и компания разбрелась по особняку. Биббз отправился за отцом и Роскоу в библиотеку, однако ему сразу дали понять, что он там лишний.
— А ТЫ иди слушать фонограф с женщинами, — приказал Шеридан.
Биббз уступил со словами:
— Иногда мне кажется, что с вами невозможно поладить!
Тем не менее он послушно прошел в комнату, всю в позолоте и парче, куда, следуя воскресной традиции, беспрекословно удалились его мать, сестра и невестка. Эдит сидела в уголке, постукивала пяткой о пятку и взирала на остальных; Сибил расположилась в центре комнаты и разглядывала брошь, отстегнутую от воротничка; миссис Шеридан перебирала коллекцию записей, состоявшую исключительно из Карузо и регтайма. Наконец она выбрала одну, заметив, что это «миленько», а затем еще одну, сопроводив той же репликой.
Вторая запись смолкла, и в широких дверях появился Джордж, всем видом показывая, что пришел с поручением, однако не произнося ни слова. Вместо этого слуга снисходительно улыбнулся Эдит, и она незамедлительно покинула комнату. Джордж, как дипломат с успешно выполненной миссией, уступил ей дорогу и пошел следом в коридор. Он позаботился о том, чтобы все поняли, что он исполняет секретное поручение Эдит, и был счастлив и горд, что ему удалось соблюсти всю договоренность до мелочей.
Сибил напряженно застыла в кресле; ее губы приоткрылись, а глаза с любопытством вперились в удаляющуюся спину белого фрака.
— Что происходит? — тихо, но резко спросила она.
— А вот еще миленькая песня, — произнесла миссис Шеридан, весьма неуклюже притворяясь, что не слышала вопроса. Она включила музыку.
Сибил прикусила губу и принялась постукивать брошью по подбородку. Затем повернулась к Биббзу, с закрытыми глазами растянувшемуся в золотом кресле.
— Куда пошла Эдит? — не скрывая интереса, сказала она.
— Эдит? — переспросил он, распахивая глаза. — Она ушла?
Сибил поднялась и встала в дверном проеме. Прислонившись к косяку, она всё еще постукивала брошью по подбородку. Ее глаза были широко раскрыты; она сильно нервничала, пребывая в чрезвычайном возбуждении, и напряженно вслушивалась.
Фонограф стих, и ей удалось различить, как в библиотеке громыхает Шеридан, а Роскоу, охрипший от раздражения, отвечает: «Ничего не скажу. Ничего вы от меня не добьетесь — и не пытайтесь!»
Были и иные звуки: шорох, бормотание, шепот, приглушенные протесты мужским голосом. Когда миссис Шеридан завела очередную запись, глаза Сибил вдруг вспыхнул решимостью. Она вышла в коридор и направилась прямо в курительную комнату.
Лэмхорн и Эдит вскочили, размыкая объятия. Эдит мгновенно побледнела от гнева, и ее затрясло с головы до ног, Лэмхорн принялся неуверенно оправдываться.
Но бледность и гнев Эдит были несравнимы с белизной и яростью Сибил. Завидев, что парочка обнимается, она позабыла о последствиях. Она присела в реверансе, зашуршав юбками и скривив губы в насмешливой улыбке.
— Вы оба… сидите-сидите! — сказала она и обратилась к Эдит: — Это ты сообщила моему мужу, что я звонила Лэмхорну?
— Пошла прочь! — злобно выкрикнула Эдит. — Пошла отсюда прочь!
Сибил показала пальцем на Лэмхорна.
— Это ты сказал ей, что я звонила тебе и просила прийти?
— О господи! — выдохнул Лэмхорн. — Замолчи!
— Ты знал, что она доложит моему мужу, ВЕДЬ ТАК? — вскричала она. — Ты всё знал!
— ЗАМОЛЧИ! — взмолился он, охваченный паникой.
— Как это ПО-МУЖСКИ! Ох, как по-джентльменски! И ко мне не пришел… на пять минуточек не заглянул выслушать, что я хотела сказать! Тебе всё ОПОСТЫЛЕЛО! Ты же это тысячу раз слышал — и не пожелал прийти! Нет! Нет! НЕТ! — бушевала она. — Не захотел заглянуть на пять минуточек, а этой драной кошке доложил! А ОНА донесла моему благоверному! Вот какой из тебя МУЖЧИНА!
Эдит мигом сообразила, что после такого скандала Сибил несдобровать, и разгневанная девушка поддалась искушению высказать всё, что накопилось.
— Пошла вон из этого дома! — надсадно крикнула она. — Это дом моего отца. И не смей так разговаривать с Робертом!
— Ну уж нет! Я не должна ГОВОРИТЬ…
— Не СМЕЙ!
Встав лицом к лицу, Эдит и Сибил начали яростно осыпать друг друга визгливыми оскорблениями. Они завопили, и заверещали, и заорали — и захрипели. Им удалось перекричать духовой оркестр, запись которого как раз проигрывал фонограф. Их было слышно по всему дому. Их слышали на кухне, их слышали в подвале. Но им было всё равно.
— Ты донесла моему мужу! — горланила Сибил, всё ближе придвигаясь к Эдит. — Рассказала моему мужу! А этот вот сам вложил КНУТ в твои руки, чтобы ты могла посильней меня ударить! Это всё ОН!
— Надо будет, еще раз всё расскажу! Всё-всё, что знаю! ПОРА бы твоему муженьку…
Забинтованная рука разогнала их в стороны.
— Вы хотите, чтобы и соседи это услышали? — прогромыхал Шеридан.
Стало поразительно тихо. Взбешенная Сибил обнаружила, что на пороге застыли ее муж и свекровь, и сразу поняла, что натворила. Она медленно направилась к двери — и вдруг перешла на бег. Выскочила в коридор, промчалась по нему и вылетела из дома. Роскоу, вперив глаза в пол, тяжело пошагал вслед.
— НУ-КА! — сказал Шеридан Лэмхорну.
Смысл сказанного был смутен, однако тон не оставлял сомнений. Как и раздраженный взмах повязки по направлению к двери: он оказался настолько выразителен, что Джордж, Джексон и несколько служанок, собравшихся было за спиной миссис Шеридан, мгновенно испарились. Совершенно беззвучно.