Существуют три пола: мужчины, женщины и священники.
Похвала — лучшая диета.
Какая жалость, что в Англии нет иных развлечений, кроме греха и религии.
Выгоднее всего быть низким человеком, способным на широкий жест.
В основе всех наиболее значительных изменений лежит компромисс.
Предоставьте грядущее душе, а мудрость — грядущему.
Чтобы не быть пристрастным, я никогда не читаю книгу, прежде чем ее рецензировать.
За исключением цифр, нет ничего более обманчивого, чем факты.
Чтобы шутка дошла до шотландца, необходимо положить его на операционный стол.
Сегодня вечером помолюсь за вас, но на особый успех, признаться, не рассчитываю.
Живя в деревне, я всегда боюсь, что мироздание рухнет еще до вечернего чая.
Суп и рыба занимают добрую половину всех наших житейских помыслов.
Смерть следует отличать от умирания, с чем ее часто путают.
Я еще ни разу не встречал человека, который был бы способен думать две минуты подряд.
Знание — сила, всезнание — слабость.
Найдется немного людей, для которых ненависть хуже насмешки.
Ханжа обожает публичное осмеяние, ибо начинает чувствовать себя мучеником.
В конце жизни свое превосходство ощущают лишь те, кто в начале страдал от неполноценности.
Избегайте стыда, но не ищите славы — слава дорого вам обойдется.
Напишите то, чего не знаете, — и получится великая книга.
Превознесение прошлого за счет настоящего — первый признак старости.
Когда творишь, вычеркивай каждое второе слово — стиль от этой операции только выиграет.
Мы не знаем, что будет завтра; наше дело — быть счастливыми сегодня.
Для богов нет большего удовольствия, чем созерцать борьбу мудреца с лишениями.
Я глубоко убежден, что пищеварение — самая большая тайна человеческого существования.
Хочешь быть хорошим фермером — будь богатым.
У меня, увы, осталась, только одна иллюзия, да и та — епископ Кентерберийский.
Иным представляется, что на Небесах они будут уминать гусиную печенку под звуки райских песнопений.
Справедливость радует, даже когда казнит.
Быть несчастным — наслаждение псевдорелигии.
Застенчивость — отпрыск стыда.
Любая жена, я полагаю, имеет право потребовать, чтобы ее отвезли в Париж.
Нет, по-моему, для всех нас более важной обязанности, чем воздерживаться от похвалы, когда похвала не обязательна.
Брак напоминает ножницы — половинки могут двигаться в противоположных направлениях, но проучат всякого, кто попытается встать между ними.
Переписка под стать одежде без подтяжек — она постоянно срывается.
Всю свою жизнь он закидывал пустые ведра в пустые колодцы, а теперь, в старости, изнемогает от жажды.
Острослова все хвалят за то удовольствие, которое он доставляет, но редко уважают за те качества, которыми он наделен.
Сельский житель громко храпит, зато истово молится.
Литературу мы взращиваем на жидкой овсянке (предложенный Смитом девиз «Эдинбургского обозрения». — А. Л.).
От стакана лондонской воды в животе появляется больше живых существ, чем мужчин, женщин и детей на всем земном шаре.
Если вы не сочтете меня глупцом на том основании, что я беспечен, и я, в свою очередь, обязуюсь не считать вас умным только потому, что у вас серьезный вид.
У него не хватает тела, чтобы прикрыть ум. Какой стыд!
Есть только один способ справиться с таким человеком, как О’Коннелл[9]: самого его повесить, а под виселицей поставить ему памятник.
Не питаю любви к деревне — свежий воздух вызывает у меня ассоциацию со свежей могилой.
Правда — служанка справедливости, свобода — ее дочь, мир — верный ее товарищ, благополучие ходит за ней по пятам, победа — среди ее преданнейших почитателей…
Всякий закон, замешанный на невежестве и злобе и потворствующий низменным страстям, мы называем мудростью наших предков.
Стоя на кафедре, я с удовольствием наблюдаю за тем, как прихожане слушают мою проповедь и одобрительно кивают головами… во сне.
Если мне уготовано ползти, буду ползти; если прикажут летать — полечу; но счастливым не буду ни за что.
Если представить те роли, которые мы играем в жизни, в виде дыр различной конфигурации: треугольных, квадратных, круглых, прямоугольных, а людей — в виде деревянных брусков соответствующей формы, то окажется, что «треугольный» человек попал в квадратную дыру, «прямоугольный» — в треугольную, а «квадратный» с трудом втиснулся в круглую…
ЧАРЛЗ ЛЭМ1775–1834
«Он примирил ум и добродетель после их долгой разлуки, во время которой ум находился на службе у разврата, а добродетель — у фанатизма», — писал Томас Баббингтон Маколей о Чарлзе Лэме, поэте, эссеисте, драматурге, критике, печатавшемся под псевдонимом «Элия» в «Лондон-мэгэзин» (первая серия очерков вышла в 1823 г., вторая — десять лет спустя). Высказывания Лэма, вошедшие в настоящую антологию, взяты из «Очерков Элия», в том числе из таких эссе, как «Две разновидности людей», «Разрозненные мысли», «Жалоб а холостяка», «Первое апреля», «Расхожие заблуждения», «Оксфорд на каникулах», «Об искусственной комедии», «Здравомыслие гения», «О трагедиях Шекспира», «О гении Хоггарта», а также из писем Лэма Колриджу, Вордсворту, Бернарду Бартону, Томасу Мэннингу и Джейкобу Эмбьюри.
Тот не чист душой, кто отказывается от печеных яблок.
Играют не в карты а в то, что играют в карты.
Человек — существо азартное. Хорошего ему мало. Ему подавай самое лучшее.
Нет в жизни звука более захватывающего, чем стук в дверь.
Все человечество, собственно, делится на две категории: одни берут в долг, другие дают.
Для взрослого человека доверчивость — слабость, для ребенка — сила.
Бедный родственник — самая несообразная вещь в природе.
Чем тяжелей болезнь, тем явственнее внутренний голос.
Нет большего удовольствия в жизни, чем сначала сделать тайком доброе дело, а потом, «по чистой случайности» предать его гласности.
Подаренная книга — это такая книга, которая не продалась и в ответ на которую автор рассчитывает получить вашу книгу — также не продавшуюся.
Люблю затеряться в умах других людей.
Для меня нет ничего более отвратительного, чем излучающие самодовольство лица жениха и невесты.
Если глупость отсутствует на лице — значит она присутствует в уме, причем в троекратном размере.
Газеты всегда возбуждают любопытство — и никогда его не оправдывают.
Каламбур — материя благородная. Чем он хуже сонета? — Лучше.
Богатство идет на пользу, ибо экономит время.
В компании себе равных школьный учитель робеет, теряется… Он, привыкший иметь дело с детьми, чувствует себя среди нас, своих сверстников, подобно Гулливеру в стране великанов…
На чувства у меня времени не хватает.
Книги думают за меня.
Как существо чувствующее я склонен к гармонии; однако как существу мыслящему она мне претит.
Каламбур — это пистолет, из которого выстрелили у самого вашего уха; слуха вы лишитесь — но не разума.
Я являю собой… сгусток суеверий, клубок симпатий и антипатий.
Всю свою жизнь я пытаюсь полюбить шотландцев… однако все мои попытки оказывались неудачными.
Факты в книжном обличьи.
Ничто не озадачивает меня больше, чем время и пространство, и вместе с тем ничто не волнует меньше: ни о том, ни о другом я никогда не думаю.
Последним моим вздохом я вдохну табак и выдохну двусмыслицу.
Будущее, будучи всем, воспринимается, ничем; прошлое, будучи ничем, воспринимается всем!
От природы я побаиваюсь всего нового: новых книг, новых лиц, предстоящих событий… всякая перспектива, в силу какого-то внутреннего изъяна, меня отпугивает… я почти утратил способность надеяться и хладнокровно отношусь лишь к пережитому.
Карты — это война в обличьи развлечения.
Я с уважением отношусь ко всякого рода отклонениям от здравого смысла: чем смехотворнее ошибки, которые совершает человек в вашем присутствии, тем больше вероятность того, что он не предаст, не перехитрит вас.
В смешанной компании человеку малообразованному бояться нечего: все так стремятся блеснуть своими познаниями, что не обратят внимания на ваши.
Я ко всему могу относиться равнодушно. Равнодушно — но не одинаково.
Наименьшую неприязнь иудей вызывает на бирже: торгашеский дух сглаживает различия между нациями — в темноте ведь, известное дело, все красавцы.
Не переношу людей, которые бегут навстречу времени.
Молитва перед едой — кощунство: негоже возносить похвалу Господу слюнявым ртом.
Нищие апеллируют к нашей общей сути: в их безвыходном положении сквозит достоинство — ведь нагота гораздо ближе человеческому естеству, чем ливрея.
Знание, посредством которого меня хотели оскорбить, может, по случайности, пойти мне на пользу.
В тревоге за нашу мораль мы держим ее под байковым одеялом, чтобы ее, не дай Бог, не продул свежий ветер театра.
Смерть не умаляет человека: сожженое тело весит больше живого.
Одиночество детства — это не столько мать мысли, сколько отец любви, молчания и восхищения.
Бедного попрекает бедностью только бедный, человек одного с ним положения, тогда как богатые проходят мимо, смеясь над обоими.
Контрабандист — это единственный честный вор, ведь крадет он только у государства.
Великий ум проявляется в поразительном равновесии всех способностей; безумие же — это несоразмерное напряжение или переизбыток каждой способности в отдельности.
Истинный поэт грезит наяву, только не предмет мечтаний владеет им, а он — предметом мечтаний.