Он вызывал зависть и восхищение — но не любовь и ненависть.
Никто из его коллег так энергично и целенаправленно не разваливал государство, как он.
Только Ленин мог бы вывести русских из того болота, куда он сам их завел.
Первая трагедия России — рождение Ленина; вторая — его смерть.
Все мы знаем, что он обладал уникальным даром сочетать обилие слов с отсутствием мысли.
В поражении — непревзойденный; в победах — непереносимый.
В мире найдется немного достоинств, которыми бы поляки не обладали, и немного ошибок, которые бы они не совершали.
Я не верю, что Россия хочет войны. Она хочет плодов войны… (1946)
Больше всего русские восхищаются силой, и нет ничего, к чему бы они питали меньше уважения, чем к военной слабости. (1946)
Русских всегда недооценивали, а между тем они умеют хранить секреты не только от врагов, но и от друзей.
Предсказать, как поведет себя Россия, — невозможно. Это всегда загадка, больше того — головоломка, нет — тайна за семью печатями.
Большевизм — это не политика, это заболевание… это не кредо, это чума. Как и всякая чума, большевизм возникает внезапно, распространяется с чудовищной скоростью, он ужасно заразен, болезнь протекает мучительно и заканчивается смертельным исходом; когда же большевизм, как и всякая тяжелая болезнь, наконец отступает, люди еще долгое время не могут прийти в себя… пройдет немало времени, прежде чем их глаза вновь засветятся разумом…
Большевики сами создают себе трудности, которые с блеском преодолевают.
Судьба обошлась с Россией безжалостно. Ее корабль затонул, когда до гавани оставалось не более полумили. (1917)
С политической точки зрения Савинков был явлением уникальным — террорист, преследовавший умеренные цели.
Все, кто знал Таунсэнда, его любили. Согласитесь, для военачальника это комплимент сомнительный.
Этот человек обладал качествами, необходимыми для развала государства. Он совмещал в себе организаторский талант Карно, холодный ум Маккиавелли, ораторское искусство Клеона и звериную жестокость Джека Потрошителя.
Нельзя представить возрожденную Европу без сильной Франции… Я всю жизнь стремился к тому, чтобы Франция была сильной, я никогда не терял веры в ее судьбу… (1946)
Франция вооружена до зубов и миролюбива как младенец. (1939)
В молодости я тешил себя самыми невероятными амбициями, и, странное дело, все они удовлетворены.
Мы с женой попробовали вместе завтракать, но пришлось из-за угрозы развода от этой привычки отказаться.
Я давно заметил, что все стремятся во всем обвинить меня. Наверно, они думают, что чувство вины меня украшает.
Лучше всего ко мне относились люди, которые больше всего страдали.
Учтите: алкоголь больше обязан мне, чем я — ему.
Я готов встретить Создателя. Другой вопрос, готов ли Создатель встретить меня.
Он одновременно алчный капиталист и искренний коммунист. Его герои готовы убивать за идею, сам же он даже мухи обидеть не в состоянии.
Эттли — овца в волчьей шкуре.
Неудивительно, что Эттли — очень скромный человек. Ему и в самом деле нечем гордиться.
Политика — так же увлекательна, как война. Но более опасна. На войне вас могут убить лишь однажды, в политике — множество раз.
Военнопленный — это тот, кто сначала пытается убить вас, а затем просит пощадить его.
Что может быть более увлекательного, чем видеть, как в вас целятся и не попадают?!
Победу в войне нельзя гарантировать, ее можно только заслужить.
От бокала шампанского настроение подымается, разыгрывается фантазия, чувство юмора… однако от целой бутылки кружится голова, в глазах темнеет, подкашиваются ноги. Примерно так же действует и война… Чтобы по-настоящему почувствовать вкус и того, и другого, лучше всего заняться дегустацией.
Я всегда придерживался той точки зрения, что сначала побежденные должны пережить поражение, а уж потом победители — разоружиться.
Если хочешь выиграть войну, необходимо помнить старую истину: тише едешь, дальше будешь.
Никогда еще миллионы не были обязаны единицам столь многим. (О Битве за Англию, 1940. — А.Л.)
Мы ждем давно обещанного вторжения. И рыбы — тоже. (1940)
Меня часто спрашивают, за что сражаются Англия и Франция. Могу ответить: «Если перестанем сражаться — тогда узнаете». (1943)
Когда я предупредил французское правительство, что в случае чего Британия будет воевать одна, их генералы сказали: «Через три недели они свернут вам шею, как цыпленку». Хорошенькая шея! Хорошенький цыпленок! (1939)
Те, кто умеет воевать, не умеют заключать мир. Те же, кто подписывает выгодный для себя мирный договор, никогда бы не выиграли войну.
Как глава правительства торжественно заявляю: мне нечего вам предложить, кроме крови, пота, каторжного труда и слез. (Из речи в Палате общин 13 мая 1940 г. — А.Л.)
Бэсси Брэддок (член парламента):
— Уинстон, вы пьяны!
Черчилль:
— А вы, Бэсси, уродливы. Я-то завтра буду трезв…
Леди Астор:
— Если бы вы были моим мужем, я бы подсыпала вам яд в кофе.
Черчилль:
— Если бы вы были моей женой, я бы этот кофе выпил.
ТОМАС СТЕРНЗ ЭЛИОТ1888–1965
Одному из крупнейших англоязычных поэтов XX века, драматургу, критику, культурологу, лауреату Нобелевской премии по литературе (1948), американцу по рождению и британцу по месту жительства (с 1915 года Элиот жил в Лондоне) и, так сказать, по призванию, — принадлежит немало глубоких мыслей и рассуждений — в основном в сфере культуры, искусства. В антологию вошли выдержки из таких программных работ Элиота, как «Традиция и индивидуальный талант» (1919), «Функция критики» (1923), а также из многих статей и эссе, посвященных истории и теории литературы, творчеству Сенеки, Данте, елизаветинцев, таким английским и французским поэтам и мыслителям, как Блейк, Марвелл, Драйден, Суинберн, Бодлер, Паскаль, а также проблемам традиции, преемственности, значения классического наследия, взаимовлияния литературы и религии и т. д. В отдельную рубрику «Красота спасет мир?» выделены высказывания Элиота об искусстве и литературе.
Традицию нельзя унаследовать — ее надо завоевать.
Прошлое должно видоизменяться посредством настоящего подобно тому, как настоящее видоизменяется посредством прошлого.
Обладатели внутреннего голоса едут по десять человек в купе на футбольный матч в Суонзи. Они прислушиваются к своему внутреннему голосу, вечному зову тщеславия, страха и похоти.
Стремление к совершенству — признак незначительности, ибо это свидетельство того, что мы признаем существование над собой непререкаемого духовного авторитета, которому пытаемся подчиниться.
Факт, как таковой, не может развратить вкус; в худшем случае он потворствует вкусу — вкусу к истории или к древности, или к мемуарам… Развращает не факт, а суждение, воображение.
Чувство юмора возникает в том случае, когда человек начинает сознавать, что он играет роль.
Мы все знаем и ни в чем не убеждены до конца.
Только неверующих шокирует богохульство. Богохульство — признак веры.
В мире есть много того, что следовало бы изменить, но мир без Зла едва ли приспособлен для жизни.
Люблю говорить — это помогает думать.
Вкусы, которым мы потворствуем, никогда открыто не проявляются.
Смирения добиться труднее всего — ведь желание хорошо о себе думать умирает последним.
Восторжествует ли Вечная Истина, неизвестно и довольно сомнительно; зато хорошо известно и не вызывает никаких сомнений, что для устранения одной ошибки необходимо совершить другую.
Я давно привык, что энтузиасты придают моему творчеству поистине вселенское значение; что вещи, которые я говорил всерьез, воспринимаются vers de société[22]; что мою биографию переиначивают на основании тех пассажей, которые я либо заимствовал из других книг, либо выдумывал из головы, и что, наоборот, игнорируется все то, что я писал исходя из собственного опыта…
Влияние человека отлично от него самого.
Стоицизм — это прибежище личности, находящейся в разладе с миром, чужеродным и враждебным… это постоянное основание для бодрости.
В период охватившей всех нас дебильности мало кто в правительстве обладает достаточной целеустремленностью, чтобы придерживаться умеренных позиций; для ленивых или пресыщенных умов имеется только одна альтернатива: экстремизм или апатия, диктатура или коммунизм, энтузиазм или безразличие.
Если способность к вере и не увеличилась, то суеверия против нее стало меньше.
Становясь респектабельной, эмансипация в значительной степени теряет свое обаяние.
Те, кто когда-то считался интеллектуальными бродягами, теперь стали набожными пилигримами, они распевают гимны и беззаботно бредут по дорогам куда глаза глядят…