— А вот не фиг могилы осквернять! — злорадно ухмыльнулся Анриэн.
— Я не в тебя метил, — то ли извинился, то ли пояснил свои действия Спинолом. — Этот подарочек покойному ахренологу предназначался.
— Ага, сила есть — ума не надо! — презрительно хмыкнул Маврикий. — Поздновато спохватился. Там еще до тебя стояла длиннющая очередь желающих совершить такую экзекуцию. И похоже, им повезло намного больше…
— Нет, а как же теперь быть с тайной Врат? — разочарованно развесил губы Надир.
— Господин Паучкин унес ее с собой в могилу, как и говорила Айвалин, — печально вздохнула я. — И что нам теперь делать? — Идеи отсутствовали, поэтому я обратилась за помощью к друзьям, устремив на них совершенно опустошенный взгляд.
Маврикий дернул усами, тролли синхронно развели натруженными руками, а мой нао растерянно пожал плечами.
— Извини, но, кажется, ее и трактором не выкорчевать. — Пузыри свежих мозолей на его ладонях выглядели как немой укор моему эгоистичному упорству. — Мне очень жаль, я чувствую себя виноватым, но поделать ничего не могу. В жизни не догадывался о том, что в мире может существовать подобная тяжесть…
— Ладно ты… — пробурчал Спинолом, ставший вторым счастливым обладателем точно таких же мозолей. — Но я! Да я как-то на спор поднял телегу, груженную мраморными глыбами…
— И?.. — заинтересовался Анриэн, благоразумно отказавшийся участвовать в оных грыженаживательных действиях. Свою забастовку дроу аргументировал тем, что в случае нападения врагов держать рапиру в свежих мозолях он точно не сможет.
— И ничего, — гордо рыкнул Спинолом, — там я даже не пернул! Но тут… — он с ненавистью покосился на плиту, — тут и пуп сорвать недолго. Такое впечатление, будто она монолитная…
Ошарашенная подобной идеей, я подошла к надгробию, закрыла глаза и провела над ним ладонью, вслушиваясь в неподатливый камень. Гранит ответил мне глухой темнотой, тишиной и мертвым молчанием. Мое магическое чутье, пусть даже и притуплённое властью богини Морриган, покорившей этот мир, молчало. Но интуиция подсказывала, что Спинолом прав и в этой могиле нет ничего, кроме камня. Нет и никогда не было…
— Подделка, муляж, имитация? — вопросительно приподнял бровь Кирилл, правильно расшифровавший эмоции, отразившиеся на моем обескураженном лице.
— Возможно, и не подделка, а просто указательный знак… — неуверенно предположила я.
— И о чем он нам говорит? — насторожился Маврикий, усилиями Надира давно уже снятый с какого-то дерева и возвращенный под мою опеку.
— О том, что истина где-то рядом! — насмешливо фыркнула Лизка.
— О, единственная здравая мысль за сегодняшний день! — восхитился Надир.
— Ага, за неимением других, — согласилась я. — Предлагаю поступить так: побродим по окрестностям и поищем какие-нибудь подсказки. Клянусь моими фамильными лотосами, они просто обязаны найтись!
Мои друзья недоверчиво переглянулись, но спорить не стали и послушно разбрелись в разные стороны.
— Никому они ничего не обязаны, — вполголоса ворчал Маврикий, топая по дорожке. — Ночь скоро, пора отсюда убираться. А то, не ровен час, опять на каких-нибудь умертвий налетим или еще на кого похуже…
Внезапно кот замер и уставился на нечто непонятное, обнаруженное им неподалеку…
Уже совсем стемнело, когда все мы снова собрались у могилы вредного археолога, так и не сумев разгадать хранимой ею загадки. Паук, высеченный на граните, теперь уже не казался мне зловещим, а выглядел откровенно насмешливым. Никто из нас так и не нашел ничего интересного.
— Бесполезное занятие, — устало сморщилась Лизка, без стеснения усаживаясь на эту саму плиту. — А, черт, холодная! — Она вскочила и почти взмолилась: — Сафира, прекрати над нами издеваться, мы же не железные! Давайте вернемся на квартиру к Кириллу, выспимся, а завтра с новыми силами…
— Подождите, — перебила я блондинку, выявив недостачу одного из членов нашего отряда, — а где же Маврикий?
— Да туточки я! — раздалось слева, и из боковой аллейки, скрытой запорошенными снегом кустами, вывернул весело посмеивающийся кот. — Ой, умора!..
— Окончательно свихнулся бедняга, — с сочувствием произнес Спинолом. — Доконали его наши злоключения. Ну скажите на милость, что такого уморительного можно отыскать на кладбище?
— Окно! — важно выпятил грудь наш полосатый исследователь.
— В Европу! — с подначкой хмыкнул Кирилл.
— Нет, на тот свет! — в унисон ему хихикнула Лизка.
Тролли басовито заржали.
И тут у меня в мозгу словно что-то щелкнуло! Вроде бы я уже где-то слышала про какое-то окно… Да, точно слышала. Вот только когда и от кого?
— Покажи! — потребовала я.
— Брось, Сафира, — капризно заканючила Лизка. — Есть хочется и пить. И спать. Все эти глупости ничего не значат. Давай пойдем отдыхать и…
— Покажи! — не дослушав ее причитания, повторно попросила я.
— Хорошо, — взмахнул хвостом кот, — мне же не жалко, идем…
Идти пришлось недолго. Мы миновали шесть огороженных оградками участков. За мной тащились все: Кирилл и Анриэн — молча, стоически перенося новые испытания, как и положено мужчинам; тролли — негромко ворча и волоча за собой бурно протестующую Лизку. Обнаруженное Маврикием надгробие оказалось удивительным, откровенно не вписывающимся в общий колорит старинного кладбища… Оно представляло собой довольно высокую стелу, на лицевой части которой имелось изображение распахнутого окна, за коим виднелись плывущие по морю корабли…
— Красиво! — выдал скупую похвалу Анриэн. — Хотя и не совсем уместный для кладбища сюжет. Наверное, тут похоронен какой-нибудь моряк…
— Ага, как же, держи карман шире, — насмешливо фыркнула Лизка, смахивая частично покрывающий стелу снег и читая надпись. — Тут похоронены Слепые!
— Как слепые? — не понял наш простодушный Надир, все на свете воспринимающий буквально и прямолинейно.
— Ну фамилия у них такая — Слепые! — пояснила Лизка. — Андрей Станиславович и Вера Игнатьевна Слепые. Вот написано для непонятливых: «Спят здесь вечным сном!»
И тут меня пробило окончательно! Я наконец-то вспомнила, где слышала про окно!
— Стойте! — задыхаясь от радости и боясь поверить в свою догадку, едва слышно прошептала я. — Кажется, мы его нашли!
— Кого его? — опять не понял Надир.
— Путь к Вратам! — догадался Кирилл и ошеломленно уставился на меня. — Но как, почему?
— В пору моего ученичества в академии мэтр Сабиниус часто повторял один и тот же забавный стишок-считалочку, упорно вдалбливая его мне в голову, — пояснила я. — Вернее, это тогда я считала его просто стишком, а оказывается — он учил меня зашифрованному тексту, содержащему точный план пути к Вратам!
Тролли восхищенно уставились на Маврикия.
— И нечего на меня моргалками лупать, — возмутился кот, прижимаясь к моим ногам. — Отстаньте, сатрапы, ироды, варвары! Говорю же: я ничего не помню, я тут ни при чем!
— И как звучит этот стишок? — заинтересовался Кирилл.
— Спят слепые вечным сном под распахнутым окном, — заученно процитировала я.
— Точно, совпадает, — кивнул мой нао. — А дальше?
— Три налево — семь направо, неглубокая канава, — продолжила я.
— Три и семь — это чего? — не врубился Надир.
— Шагов, очевидно. Не кружек же пива, — рассмеялся Анриэн.
И точно, сделав три шага налево и семь направо, мы нашли искомую канаву, которую пришлось откапывать из-под снега.
— Пять на запад — к югу восемь, безысходно плачет осень. — Путеводный стишок, не вяжущийся с разгаром зимы, привел нас к памятнику с изображением осины с обильно осыпающимися листьями. Более точный символ осени и не придумаешь.
— Демон на ветвях повис, он уйти пытался вниз, — продолжала декламировать я.
Пресловутый демон ненадолго вверг нас в ступор, ибо ничего подобного в округе не наблюдалось. К тому же, по утверждению Кирилла, изображения всяких демонов и горгулий совершенно не характерны для православных кладбищ. Вот на католических захоронениях — таких пруд пруди… Немного поспорив, мы снова провели осмотр местности и выявили, что на следующей могиле надгробия нет, зато растет невысокий клен, на ветвях которого красовалось нечто странное, весьма похожее на огородное чучело — небрежно сплетенное из ржавой проволоки, чьих-то косточек и ивовых прутьев. Вернее, некто мерзкий с рогами, копытами и распахнутыми крыльями. А еще вернее — просто бесформенный комок мусора, условно принятый нами за чучело. Естественно, с натяжкой и оговорками, плюс с поправкой на нашу бурную фантазию, упорно пытающуюся принять желаемое за действительное. Короче, за неимением лучшего путем коллективного голосования мы постановили, что это уродливое произведение и является искомым демоном. Острая морда твари указывала влево и вниз… На очередную могилу.
— В долгий путь из пустоты уходи теперь и ты… — На этих строчках стишок закончился.
— И чего? — опять озадачился Надир.
— Финита ля комедия, — непонятно высказался Кирилл. — Шутник, однако, этот ваш создатель путеводного стишка.
— Да никакая не финита, наоборот, все проще некуда, — довольно ухмыльнулся Спинолом. — Даже мне понятно. Ломаем? — Он вопросительно указал на плиту под клювом демона.
— Ломаем! — разрешила я.
Ломы легко пробили тонкое могильное покрытие…
— Вот, совсем другое дело! — торжествующе осклабился Спинолом.
Кирилл достал фонарик. Тонкий луч осветил пролом в плите, пустоту под нею и уходящую вниз вереницу ступенек.
— Лестница! — обрадовалась Лизка.
— Путь к Вратам! — с облегчением выдохнул Анриэн.
— Путь домой! — весомо и на сей раз совершенно уместно уточнил Надир.
Ничего не сказав, я первой шагнула на ступеньки и начала спуск.
Вереница ступенек казалась бесконечной. Узкий коридор с земляными стенами уходил вниз почти отвесно, вызывая у меня острое неприятное чувство, названное Кириллом клаустрофобией. Мне чудилось, будто мы движемся по норе, выкопанной огромным кротом-маньяком и ведущей в никуда. Вернее, никуда не ведущей, ибо в этом унылом туннеле — нависающем над нашими головами, отупляющем и угнетающем сознание — даже само восприятие времени лишилось своей обычной объективности, превратившись в нечто ирреальное. Мы находились нигде — будто зависли между мирами, отрешенно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку. Со стен, о которые опирались наши руки, скатывались комья земли. Под ногами омерзительно булькала какая-то вязкая жижа. Понятия верха и низа давно утратили актуальность, постоянно меняясь местами, кружа нас в какой-то чудовищной карусели. А все наши жизненные рефлексы будто выродились, сведясь к однообразному и монотонному счету — ступенька, еще ступенька… Восемьдесят семь тысяч двести сорок шестая, восемьдесят семь тысяч двести сорок седьмая… И так — до беспредельности. Это становилось нестерпимым, походя на тихое умопомешательство, на веяние неумолимо приближающейся смерти!