Восприятие мира. Вторжение сверхъестественного
1Природа
Кукушка вечно весела,
Летает и поет.
Приносит добрые слова
И никогда не лжет.
Она пьет яйца прочих птиц,
Чтоб звонче куковать,
Нам нескончаемым «Ку-ку»
Тепло знаменовать.
Кукушка ленится подчас
И не совьет гнезда.
Но песней, радостной для нас,
Поделится всегда.
Она не высидит птенцов —
Подбросит их другим,
Но за веселое «Ку-ку»
Мы это ей простим.
Как жаль, что свежесть позади,
У года свой отсчет.
И развеселое «Ку-ку»
Из леса пропадет.
В весенний и июньский день
Звенит кукушкой лес.
Но грянет летняя жара —
А крик «Ку-ку» исчез!
Почему так радовались англичане, заслышав крики кукушки? Потому что этот крик считался доброй приметой и сулил благополучие. Если викторианцы чем-то и отличались от нас с вами, так это более тесным общением с природой: содержание домашней скотины и охота вынуждали их то и дело обращать внимание на окружающий мир. Иногда эти наблюдения были вынужденными – кому же захочется, чтобы единственная корова (а у кого-то и призовая лошадь) пала от неведомой хворобы? Но чаще обычаи, приметы и суеверия просто врастали в привычный быт. В конце концов, если кто-то из млекопитающихся или чешуйчатокрылых случайно подвернулся под ногу – должен же в этом быть какой-то смысл?
Большая часть примет, конечно же, относилась к домашним животным. На каждой божьей твари, от крупной рогатой скотины до мелкого паучка, лежала обязанность быть полезным домовладельцу. За что же еще он их всех кормит?
Домашние животные и птицы
Огромное число примет и суеверий связано с коровами. В них проглядывает постоянная борьба с враждебными силами за наличие молока и здоровье «кормилиц». Когда у коров ни с того ни с сего раздувался живот, а на шкуре появлялись язвы, фермеры звали знахаря для установления окончательного диагноза. Несколько дней подряд знахарь измерял заболевшую корову от кончика носа до хвоста. Если животное уменьшалось в размерах, дела плохи. Значит, корову поразила стрела эльфов. На территории Англии находили каменные наконечники стрел, оставшиеся от древних обитателей острова. Именно их и принимали за волшебные орудия. Согласно поверьям, эльфы постреливали и в людей, но их излюбленной жертвой был все же домашний скот. Хворобу от эльфийской стрелы лечили по принципу «клин клином вышибают». Каменный наконечник клали в кувшин с водой и оставляли на несколько дней, чтобы вода настоялась. По истечении этого срока волшебную жидкость брызгали на больное животное. Иногда вместо наконечников использовали серебряные монеты, которые тоже опускали в воду.
Если среди скотины начиналась эпидемия ящура, первую заболевшую корову зарывали в землю живьем, чтобы уберечь от заразы оставшихся. Для профилактики и лечения ящура йоркширцы жгли солому в коровнике до тех пор, пока животные не начинали задыхаться. Такой пример якобы подал ангел, который в глубоком прошлом спустился с небес и поджег дерево. Запах гари исцелил всех окрестных коров, а фермерам не оставалось ничего иного, как перенять методику небесного ветеринара.
Чтобы захворавшая корова или лошадь выздоровела, необходимо было перестать помешивать их корм острыми и колющими предметами. Приходилось проявлять чудеса изобретательности, думая, чем бы заменить вилы. А чтобы коровы давали больше молока, омелу, оставшуюся от рождественских украшений, скармливали первой отелившейся в новом году корове.
На острове Джерси рассказывали о фермере, чьи коровы начали чахнуть. Какие только средства ни перепробовал хозяин, какой едой их ни кормил, но коровы слабели день ото дня. Тогда он заподозрил колдовство. Зарядив ружье серебряной монетой, он укрылся в сарае и дождался захода солнца. Около полуночи через изгородь перемахнул огромный черный пес, заскочил в коровник и… принялся отплясывать перед скотиной. Коровы все, как одна, поднялись и повторили его движения. Плясал пес так лихо, что бедняжки едва могли за ним угнаться, а некоторые падали на землю в изнеможении. Насмотревшись на такие издевательства, фермер выпалил в собаку из ружья. Пес, поскуливая, выбежал вон, а наутро один из соседей показался с перевязанной рукой. Урок пошел колдуну на пользу: с ночными плясками было покончено, а коровы снова набрали вес.
Зато в даремской деревне Хедли рассказывали о зловредном духе-боггарте, который мог принимать любое обличье, но чаще всего пугал доярок, оборачиваясь в их любимую корову. Дояркам приходилось побегать за коровой Хедли (Hedley Kow) по всему полю. Потом зловредная тварь опрокидывала подойник с молоком и, громко хохоча, исчезала.
Если собственные коровы доставляли столько проблем, что уж говорить о чужих? Если чужая корова заберется в огород – это к беде. Причем беда не ограничивалась вытоптанной грядкой клубники, а была куда серьезнее – в доме кто-то вскоре умрет. (А ну как сосед решит, что его корову увели со двора? Так ведь точно убьет!)
Следующими в ряду животных по значимости и по количеству примет были лошади.
Беременных кобыл в Линконшире не запрягали в катафалки. В противном случае смерть грозила не только кобыле и жеребенку, но и всей хозяйской семье. Считалось также, что если увидеть первого в году жеребенка (или ягненка) со стороны хвоста, то и весь год пойдет задом наперед. А вот если спереди, год окажется удачным.
Корова Хедли
Важную роль в суевериях играла лошадиная масть. Встреча с пегой лошадью сулила удачу, а чтобы закрепить ее, совершали какой-нибудь нехитрый ритуал – плевали три раза, загадывая при этом желания, или девять раз делали книксен, а также трогали бока лошади. Серые лошади тоже приносили удачу, поэтому именно их принято было запрягать в свадебные кареты. Белые по большей части считались несчастливыми, хотя в Херефордшире верили, что даже такую встречу можно обернуть себе на пользу – например, если соединить большие пальцы рук или же перекрестить ботинок. При покупке лошади белый «чулок» на ее ноге истолковывали по-разному: один чулок – купишь лошадь, два – опробуешь ее, три – осмотришь со всех сторон, четыре – уйдешь ни с чем.
Непосредственно с лошадьми связан известный амулет – камень с отверстием, проточенным водой, который в России называют «куриный бог», а в Англии – «ведьмин», или «гадючий», камень. Последнее название объясняется тем, что возникновение полости в камне объясняли укусом гадюки. Очень часто амулет можно было увидеть на конюшне. Конюхи клялись, что поутру застают лошадей уставшими и взмыленными. То был верный признак, что всю ночь на них скакали ведьмы и чуть совсем не загнали. Чтобы предотвратить подобные проделки, над стойлами подвешивали «ведьмины» камни. Поскольку камни с дыркой отгоняют ведьм не только от животных, но и от людей, амулеты оставляли в спальнях, чтобы спящих не тревожили кошмары.
Наравне с ведьмиными камнями для тех же целей применяли подковы и любые изделия из железа – металла, на который у английской нечисти издавна была аллергия. О подобной практике писал английский поэт XVII века Роберт Геррик:
Ведьма, в службе Сатане,
Угнездится на коне,
Загоняет в пот и грязь,
Чтобы грива вся сплелась.
Вывесь ножницы на крюк —
Отпугнут они недуг!
Металлические крюки и ножницы для стрижки овец, упоминаемые в этом стихотворении, должны были защитить лошадей от полетов на шабаш. В попытке примирить суеверия с официальной религией некоторые рассказчики сравнивали форму подковы с нимбом или терновым венцом. Гораздо вероятнее, что суть этого поверья заключалась не в форме подковы, а, так сказать, в ее содержании, ведь именно подкова – один из самыхлегкодоступных предметов из железа. Наиболее чудодейственной считалась подкова, найденная случайно. Ее можно было забрать с собой или, как верили на севере Англии, плюнуть на нее и швырнуть через плечо, загадав желание.
Подковы прибивали на двери любых зданий, будь то жилой дом, хлев, сарай, конюшня, кузня, а также на корму лодок. Велись оживленные споры о том, как правильно прибивать подкову – рожками или дугой вверх. Те, кто подвешивал подковы рожками вверх, а дугой вниз, утверждали, что таким образом ловят удачу. В этом случае подкова напоминает чашу, в которой скапливается счастье. Зато их оппоненты утверждали, что на ней удобно сидеть дьяволу. А вот если прибить ее дугой вверх, и дьявол, и все несчастья с нее просто скатятся.
Английский фольклор пестрит небылицами не только о лошадях из плоти и крови, но и об их призрачных двойниках. По дорогам колесили экипажи, запряженные безголовыми или огнедышащими конями. В некоторых случаях такими каретами оказывались повозки контрабандистов, нарочно распускавших слухи о страшных катафалках. Для пущей убедительности колеса карет подбивали мягкой тканью, чтобы катились бесшумно, а лошадей красили блестящей краской. Наслушавшись баек, селяне носа на улицу не казали после заката, а контрабандистам только этого и надо было! Никто не мешал им проворачивать аферы.
В ходу были истории как о призрачных лошадях, так и ослах. Возвращаясь поздно ночью, фермерша из Леттона (Норфолк) повстречала чудовище, похожее на безголового осла. Тварь шла на задних ногах и стремительно приближалась к ней. Вне себя от ужаса женщина бросилась бежать. Но дома любопытство пересилило страх, она выглянула в окно и увидела при свете звезд все того же безголового осла. Он топал куда-то по своим ослиным делам.
Согласно легенде, когда Ной приготовился отчалить, упрямый осел все еще топтался по трапу, не желая входить в ковчег. Пришлось втягивать его на борт за уши. С тех самых пор уши так и остались длинными. Несмотря на свое упрямство, осел считался полезным животным, причем не только в сельском хозяйстве, но и в медицине. Крестьяне подмечали, что черные волоски на спине осла образуют крест и объясняли это тем, что именно так был отмечен осел, на котором Иисус Христос въехал в Иерусалим. Следовательно, у особенных волосков должна быть чудодейственная сила. Шерстью, состриженной со спины осла, лечили коклюш и бронхит. В лучшем случае волоски складывали в мешочек, который больной ребенок носил на шее. В худшем – высушивали в печи, измельчали в порошок и кормили им больного. Чтобы сделать снадобье чуть более терпимым, истолченную ослиную шерсть насыпали между двумя кусочками хлеба с маслом. К счастью, во многих графствах считали, что коклюш не обязательно лечить ослиной шерстью. Достаточно протащить ребенка под брюхом осла.
Несмотря на то что образ козла часто был созвучен образу дьявола, сами козлы считались живыми оберегами. Английские фермеры держали козлов в конюшне или коровнике, потому что их присутствие, согласно распространенному поверью, положительно влияло на остальных животных. Чем более вонючим был козел, тем лучше, ведь как раз его запах был полезным для скотины. Бытовало мнение, что козлы съедают траву, ядовитую для коров, притягивают на себя все хвори, а также топчут гадюк. В Глостершире вдобавок верили, что козел в хлеву предотвращает выкидыши у коров. Негативные характеристики козлам приписываются редко, но и такие случаи встречаются. Например, в 1832 году в газете «Миррор» приводилось поверье, что за козлом невозможно наблюдать 24 часа напролет. В течение суток он хотя бы раз навещает Сатану, который расчесывает ему бороду.
Свиньи, как и коровы с лошадьми, становились жертвами ведьм и нечистой силы. Но с ними связывались и другие поверья. По поведению свиней повсеместно предсказывали погоду, а в Нортхэмптоншире их наделяли иным даром пророчества: особым визгом они сообщали хозяину о его грядущей смерти.
Закалывали свиней исключительно во время нарастающей луны. Если кто-то допускал ошибку и убивал свинью при луне убывающей, на качественный бекон можно было не рассчитывать. Закалывать свиней советовали между 8 и 10 утра, тогда они будут больше весить. Остуженной водой, которой ошпаривали забитых свиней, валлийцы ополаскивали уцелевших поросят, чтобы те лучше росли и нагуливали жирок.
Как это ни странно, небылицы о свиньях стали частью городского фольклора. Во второй половине XIX века тошеры (toshers), особая прослойка людей, ради заработков рывшихся в отбросах в лондонской канализации, божились, что туннели под районом Хэмпстед населяет стадо диких свиней. Их прародительница провалилась в канализационный люк, опоросилась под землей и вскормила свое потомство помоями, которые ежедневно стекали в туннели. Помои оказались настолько питательны, что подземные свиньи расплодились и стали столь же грозными, сколь и многочисленными.
Для свиней нашлось место и в народной медицине. Свиной навоз добавляли в мази и снадобья, а в Девоне он считался лучшим кровоостанавливающим средством. Что может быть приятнее, чем пригоршня свежего навоза, втертая в открытую рану или набитая в кровоточащий нос? Для хорошего роста волос голову натирали несоленой свининой, а в Ирландии при эпилепсии пациенту давали отведать свиного молока. «Свинское» лекарство подходило не только людям. Если коровы страдали от расстройства пищеварения, им в корм подсыпали перемолотую челюсть свиньи.
Пожалуй, ни одно из домашних животных не имело такой популярности в фольклоре, как кошка. Кошки фигурируют во множестве суеверий. Например, их использовали в качестве барометра. Если кошка умывает мордочку или трет лапой уши, назавтра жди дождя. Сидит спиной к камину – зима будет морозной. А наступить кошке на хвост считалось плохой приметой. Ну еще бы, что хорошего в расцарапанной ноге?
Удивительно, но факт – в Англии считалось и до сих пор считается, что именно черная кошка приносит удачу. Если приютить черную кошку, хозяевам обязательно повезет, а если прогнать ее, кошка заберет с собой их счастье. Наличие черной кошки сулило успех в сердечных делах: «Черная кошка в доме живет – много возлюбленных женщину ждет». Согласно даремским поверьям, чтобы убедить кошку остаться в доме, нужно натереть ей лапы жиром или окунуть их в сливки.
Не стоит забывать, что любой фольклор – это не монолитная глыба. Он неоднороден и варьируется от области к области. Так что не удивляйтесь, если в английских источниках вы встретите упоминание о черных кошках, приносящих несчастья. Отношение к кошкам вообще и к их цвету в частности было неоднозначным, а порой индивидуальным. Считалось, например, что от кошек любого окраса, родившихся в мае, пользы не жди. В Корнуолле добавляли, что котята, родившиеся в мае, приманивают в дом гадюк. Связаны с кошками и куда более зловещие приметы. В некоторых корнуолльских шахтах даже на слово «кошка» налагался запрет. Если кошка входила в шахту, работы приостанавливались. Моряки тоже трепетно относились к кошкам. Швырнуть кошку за борт и утопить ее в море означало навлечь на себя беду. В придумывании кошачьих примет особенно отличились валлийские моряки. Вот лишь некоторые из этих суеверий: если корабельная кошка ни с того ни с сего начала мяукать – экипажу предстоит длительное плавание. Если кошки резвятся на палубе, значит, чуют «ветер на хвосте и дождь на мордочке». Если кошка внезапно повернулась спиной к капитану, корабль сядет на мель. Если часто трет лапкой морду, дела тоже плохи. Если скребет мачту, уже ничто не спасет матросов от гибели в морской пучине.
Хотя кошка считается обладательницей девяти жизней, ее стойко ассоциировали с похоронами и смертью. Кошек всегда выносили из дома покойника. Согласно распространенному поверью, если кошка перепрыгнет через мертвое тело, дух покойного не сможет отойти в мир иной. Подобные поверья встречаются и в других странах Европы, а также в Японии. Кошек старались не оставлять наедине с маленькими детьми, потому что домашняя любимица якобы высасывает дыхание ребенка. Могла она и болезнь наслать: как чихнет три раза подряд, так вся семья расхворается. Умирающих кошек относили на улицу, иначе ангел смерти, который явится их забрать, может надолго задержаться в доме.
Столь зловещие ассоциации объясняются тем, что кошки исстари считались или одним из обличий ведьм, или хотя бы их питомцами. За обиду, нанесенную своим любимым животным, ведьмы жестоко мстили. В начале XIX века в деревне Тэбэй (Вестморлэнд) жила некая Мэри Бейнс, снискавшая репутацию ведьмы. Однажды пес местного помещика убил ее кошку. Чтобы задобрить ведьму, помещик отправил своего слугу выкопать могилу. Ведьма рассчитывала на более торжественные похороны, так что потребовала прочесть над усопшей кошкой стих из Библии. Расхохотавшись, мужчина безо всяких церемоний швырнул трупик в яму, а Мэри Бейнс затаила обиду. Вскоре слуга ослеп в результате несчастного случая во время пахоты. Сразу же пошли разговоры о проклятиях, но поскольку времена охоты на ведьм уже миновали, односельчане могли лишь сплетничать за спиной у Мэри.
Еще более распространенным является мотив о превращении самой ведьмы в кошку. Одна из типичных историй повествует о набожном христианине, проживавшем в XVII веке в селении Баденох возле Инвернесс (Шотландия). Все свободное время он посвящал охоте на ведьм, хотя и обычной охотой тоже не гнушался. Как-то раз во время бури вместе со своими гончими он укрылся в полуразрушенной хижине. Через некоторое время в дверь поскребли, а на пороге появилась промокшая черная кошка. Мех ее свалялся, и вид она имела самый что ни на есть жалкий. Сердобольный охотник отогнал собак и впустил ее погреться. Тогда кошка заговорила с ним человеческим голосом. Она представилась ведьмой, которая, прознав о его добродетелях, пришла за наставлениями. Присутствие собак беспокоило кошечку, поэтому она протянула охотнику длинный седой волос, чтобы привязать их покрепче. Проницательный охотник сделал вид, что выполнил ее просьбу. На самом же деле он просто отогнал собак, ожидая, когда ведьма проявит свою истинную сущность. Долго ждать не пришлось. Кошка начала увеличиваться в размерах, пока не превратилась в его соседку, Матушку из Лаггана. Она потянулась к его горлу скрюченными когтями, но охотник спустил псов. Истерзанная ведьма сумела обернуться черной птицей и вылететь в окно. Охотник же поспешил обратно в деревню, где застал Матушку на смертном одре. Возле нее столпились односельчане, но сочувственные вздохи сменились воплями ярости, как только охотник сорвал с ведьмы одеяло и показал следы от собачьих зубов. Выслушав его историю, разъяренные крестьяне вздернули ведьму на ближайшем дереве.
Почетное место в английском фольклоре занимает кошка Ричарда Уиттингтона. Согласно легенде, сирота Дик Уиттингтон в поисках лучшей доли подался в Лондон, где поступил в услужение к купцу Фитцуоррену. Работы мальчик не гнушался, господа были им довольны, и всем бы его новое житье было хорошо, да одна беда – на Дика взъелась кухарка. Она постоянно шпыняла его, а то и колотила. На дворе стоял XIV век, благополучие слуг никого не заботило, так что Дика поселили на чердаке. К попрекам кухарки добавилась борьба с крысами. Устав от них отбиваться, мальчик купил кошку. Присутствие хвостатого компаньона скрасило его жизнь, а уж в охоте на мышей кошке не было равных!
Вскоре Фитцуоррен снарядил корабль к дальнему плаванию и предложил слугам послать за границу деньги для покупки товаров или какую-нибудь вещь для обмена. Находчивый Дик боялся упустить такой шанс, но единственное его имущество ходило на четырех лапах и чесалось от блох. Была не была! И мальчик отдал купцу свою кошку, авось тот выменяет ее на что-нибудь стоящее.
С отъездом хозяина кухарка совсем озверела, и Дик решил покинуть Лондон. Прежде чем забрезжил рассвет, он отправился прочь из города. В дороге мальчик устал и, дойдя до Хайгет-Хилл, присел отдохнуть. Здесь его настиг звон колоколов церкви Бау-Чёрч. «Вернись, вернись, Дик Уиттингтон, трижды лорд-мэр Лондона!» гудели колокола. Мальчишка подивился этим словам, но спорить с колоколами не посмел и отправился обратно в дом купца.
Между тем корабль Фитцуоррена приплыл в заморскую страну, жители которой страдали от засилья крыс. Кошек там не водилось, так что крысы плодились и лютовали. Воспользовавшись обстоятельствами, купец предложил местному царю кошку Дика. Правитель так обрадовался, что заплатил за кошку баснословную сумму, которую по возвращении в Англию честный купец отдал своему слуге. В мгновение ока Дик разбогател! Деньгами он распоряжался разумно и приумножил богатство, а как вырос, взял в жены дочь Фитцуоррена. Со временем мистер Ричард Уиттингтон стал политиком и трижды избрался на пост лорда-мэра – и все это благодаря кошке!
Настоящий Ричард Уиттингтон (1350–1423), действительно трижды занимавший этот пост, мало чем напоминал мальчишку из легенды. В отличие от сказочного Дика он вырос в богатой семье, так что наниматься в услужение ему не было нужды. Впоследствии купец Ричард Уиттингтон поставлял дорогие ткани королевскому двору и одалживал английским монархам крупные суммы денег. Невозможно доподлинно установить, почему именно его имя упоминается в легендах и помогла ли ему кошка на карьерном пути. Тем не менее образ кошки практически неотделим от имени Ричарда Уиттингтона. Ее неизменно пририсовывают к его портретам, а в 1964 году на каменную плиту в Хайгете, отмечающую то место, где Дик услышал колокола, добавили скульптуру кошки. Без нее мемориал смотрелся сиротливо.
Собаки хотя и являются вечными антагонистами кошек, в плане примет имели довольно сходные функции с последними. Разумеется, не у всех примет, связанных с собаками, был мистический налет, встречались и более приземленные образцы. В Шотландии полагали, что если за прохожим внезапно увязывалась бродячая собака, все его начинания увенчаются успехом. Наверняка шансы на успех возрастали, если прохожий возвращался из мясной лавки со связкой сосисок!
Но зловещих поверий было гораздо больше. В Западном Сассексе верили, что духи собак после смерти бродят по земле, вот только увидеть их могут лишь другие собаки. Считалось также, что собаки предсказывают смерть. Уэссекс, пес Томаса Гарди, однажды подал такой знак: при виде гостя собака то подбегала к нему и скребла его лапой, то отбегала, скуля. На следующий день до писателя дошло известие о смерти его давешнего посетителя.
По всей Англии рассказывали небылицы о псах-призраках. Как правило, это огромные зверюги, жуткие, как собака Баскервилей. Среди засилья дьявольских мастиффов нет-нет да и упоминаются другие породы. Например, в истории, записанной в Уэльсе, по душу грешника пришел маленький черный терьер.
На севере призрачные псы были известны под названием «Гитраш», о чем свидетельствует отрывок из романа Шарлотты Бронте «Джен Эйр»:
«И, слушая топот, ожидая появления лошади из сумрачных теней, я вспомнила услышанные от Беси предания, в которых действовал некий северо-английский оборотень, называемый Гитраш,– в облике коня, мула или огромного пса он являлся припоздавшим путникам на пустынных дорогах, как этот конь должен был вот-вот появится передо мной.
Он был уже совсем близко, но все еще оставался невидимым, когда я услышала шорох за живой изгородью и совсем рядом возле ореховых кустов проскользнул огромный пес, ясно выделявшийся на их фоне черно-белой окраской шерсти. Точно таким же было, по словам Беси, одно из обличий Гитраша – подобие льва с длинной шерстью и тяжелой головой».
На востоке им дали кличку Черный Шак. Порой они были невидимы, и прохожие узнавали об их присутствии лишь по хриплому рычанию или пронзительному вою. В других случаях они являлись в своим истинном облике, т.е. ввиде косматого черного пса размером с теленка и с горящими красными глазами. Черный Шак не только предвещал смерть, но и становился ее непосредственной причиной. Согласно записям XVI века, во время сильнейшей грозы обитатели городка Бангэй, что в Саффолке, собрались в церкви. Вдруг двери распахнулись, по проходу пронесся черный пес и набросился на двух прихожан, склонившихся в молитве. Набожность их не защитила – пес перегрыз им горло прямо в доме Божьем.
Злодейства Черного Шака не прекратились и в просвещенном XIX столетии. Серединой века датируется сообщение об еще одной атаке призрачного пса. Слепой мальчик и его старшая сестра переходили Тэтфордский мост, как вдруг ребенок попросил отогнать от него большую собаку. Сестра огляделась по сторонам, но, кроме них, там никого не было. Тем не менее мальчик настаивал, что слышит собаку. Ни с того ни с сего он закричал и дернулся в сторону, а девочка почувствовала, что кто-то невидимый пытается столкнуть его с моста. Рука об руку дети бросились бежать и лишь чудом спаслись от смерти.
Иногда Черный Шак принимал человеческий облик. В Лоустофте (Саффолк) еще долго вспоминали смуглого и темноволосого незнакомца, внезапно появившегося в здешних краях. Чужака сочли итальянцем, хотя по-английски он разговаривал без акцента. «Итальянец» подружился с сынишкой рыбака и убеждал его отправиться в дальние страны. Когда мальчик отказался наотрез, чужак сообщил, что ему самому скоро придется уехать. В качестве прощального подарка он оставил мальчишке своего черного пса. Эту собаку нередко видели на улицах, но всегда в одиночестве, без хозяина. Вместе они нигде не появлялись. Однажды мальчик и его пес пошли купаться в море. Когда мальчик отплыл далеко от берега и уже хотел повернуть назад, собака ощерилась. Испугавшись, что пес вот-вот его загрызет, мальчик продолжал плыть. Все это время пес держался рядом, загоняя его все дальше и дальше в море. Насмерть перепуганный ребенок не смел оглянуться на своего преследователя. Но когда все же собрался с духом, то вместо морды пса увидел знакомое лицо. Мнимый итальянец ухмыльнулся и снова принял звериный облик, а потом вцепился мальчишке в горло. Мимо проплывало рыбацкое судно, моряки сумели отогнать пса и втянуть мальчика на борт. Но как ни старались они спасти беднягу, он скончался от рваных ран и кровопотери.
Еще одна история о черном псе была записана в Девоне. Возвращаясь поздно вечером из Принстона в Плимут, джентльмен услышал топот. Словно из ниоткуда, рядом с ним возник огромный черный пес, отдаленно напоминавший ньюфаундленда. Джентльмен оказался не робкого десятка, да и собак любил. «Какой милый песик! Куда же ты идешь?» – заговорил он ласково и протянул руку, чтобы потрепать пса по холке. К его удивлению, рука прошла насквозь, так и не нащупав шерсти! Пес был словно соткан из черной дымки. На прохожего таращились огненные глаза, а когда зверь зевнул, из пасти вырвались клубы дыма с запахом серы. Памятуя о том, что с любыми собаками нельзя выказывать страха, прохожий спокойно зашагал вниз по холму в сторону дороги. Чудище шло за ним по пятам. У перекрестка раздался гром, и прохожий свалился на землю, как молнией сраженный. Уже при дневном свете его обнаружил проезжавший мимо возница. Он привел джентльмена в чувство, после чего поведал ему местную легенду. Когда-то здесь произошло убийство, а поскольку злодея так и не нашли, пес убитого рыщет по холмам и нападает на прохожих. Обычно призрак убивал свои жертвы, так что джентльмен еще легко отделался. Быть может, псу понравилось, что прохожий приветливо с ним обошелся? Доброе слово и собаке приятно. Даже призрачной.
Еще страшнее пса-одиночки была целая свора адских гончих. В зависимости от региона их называли «гончими Гавриила», «псами Дандо» или, в Уэльсе, «псами из Аннуна», т.е. потустороннего мира в мифологии валлийских кельтов. Их появление связывали с Дикой Охотой, кавалькадой призраков, демонов или эльфов, которая мчится по небу и забирает души смертных. Бешеный лай гончих раздавался по ночам, встретить их можно было на пустырях или на перекрестках дорог.
Некоторые призрачные псы отличались миролюбивым нравом. На ферме в Камбрии то и дело появлялся пес-призрак по кличке Кэппел. Между ним и семейством фермера установились настолько теплые отношения, что призрак помогал пригонять с поля овец. Однажды он загнал в овчарню зайца и удивленно воскликнул: «Ну надо же, какая прыткая овца!»
Следующее место, после собак, в английском фольклоре занимают мыши и крысы. Они никогда не были ручными зверьками или домашними любимцами, но скорее надоедливыми соседями, причинявшими массу неудобств владельцам подвалов и кладовых.
Грызуны досаждали как горожанам, так и жителям сельской местности. Англичане научились извлекать из их присутствия хоть какую-то пользу. Жареная мышь считалась первейшим средством от коклюша и недержания мочи, хотя лечили ею также круп, припадки, заикание и прочие хвори. В зависимости от кулинарных пристрастий знахарки мышей жарили на сковородке, варили, запекали в духовке, растирали в порошок или пускали на начинку для пирога.
Но если грызунов становилось слишком много, связанные с ними приметы окрашивались в мрачные тона. Масла в огонь подливал тот факт, что попорченная грызунами вещь свидетельствовала о скорой смерти ее владельца. Способы избавления от этой напасти отличались разнообразием. Всем известна история о Гаммельнском крысолове, который выманил крыс игрой на флейте, а когда горожане отказались ему заплатить, заиграл вторично и увел из города всех детей.
Поскольку отнюдь не везде имелся подобный музыкант, приходилось полагаться на собственные силы. Именно так и поступили жители корнуолльского городка Лоо, когда с потерпевшего крушение корабля на их улочки переметнулись стаи крыс. Истребить грызунов пытались долго, но безуспешно. Раненые крысы уползали в норы, зализывали царапины и возвращались злее прежнего. Наконец чаша людского терпения переполнилась. На охоту вышли все горожане до единого, включая стариков, женщин и детей. Упорные корнуолльцы изловили крыс, после чего потушили их с луком, сервировали на фарфоровых тарелках и съели, аж за ушами трещало! Оставшиеся грызуны в панике бежали из города. Вполне вероятно, что этот анекдот возник под влиянием стереотипов о всеядности корнуолльцев.
Традиция приписывала крысам умение читать и даже разбираться в поэзии. В Уэльсе, чтобы избавить дом от крыс, сочиняли шутливые ордера о выселении и прибивали на стену. Вместо официального документа иногда выводили таинственную анаграмму
R.A.T.S.
A.R.S.T.
T.S.R.A.
S.T.A.R.
Листок с письменами засовывали в рот крысиному королю, хотя не уточняется, как именно его можно было определить.
Со Средних веков бытовало поверье, что крысы хорошо поддаются заклинаниям, если те написаны стихотворным размером. В пьесе Шекспира «Как вам это понравится» встречается упоминание о «зарифмованных до смерти» ирландских крысах. Памятуя о внушаемости крыс, шотландцы сочиняли песню, в которой советовали грызунам убираться прочь, сообщали подробный маршрут и соблазняли их описанием вкуснейшего сыра, ожидающего их по месту назначения. Падкие до обещаний крысы эмигрировали.
Среди лондонских тошеров ходили легенды о королеве крыс. В облике прекрасной девы она соблазняла мужчин и щедро одаривала их удачей. Любовник королевы первым находил деньги и драгоценности, упавшие в канализационные люки, но стоило ему раскрыть свой секрет, как везение прекращалось. От обычной женщины королеву крыс отличал по-животному яркий блеск в глазах и когти вместо ногтей. В порыве страсти она оставляла на теле возлюбленного отметину как от крысиного укуса. Даже после разрыва отношений крысиная магия не оставляла тошера в покое. У их человеческих жен рождались дети с разными глазами – голубым и серым, как подземные воды.
Гаммельнский крысолов
Домашняя птица тоже фигурирует в суевериях. Валлийцы верили, что гогот гусей посреди ночи предупреждает хозяев о ворах в доме. Серый гусь, забравшийся в чужой огород,– признак того, что о хозяевах кто-то злословит. Если гуси и утки неожиданно покидают дом, туда нагрянет смерть. Если одно из снесенных яиц окажется мягким, а другое твердым или если гусыня снесет два яйца в один день, хозяйке грозит несчастье. В Англии считалось, что нельзя сажать гусыню на яйца, если дует восточный ветер (или, в зависимости от графства, западный).
Любые желтые цветы, напоминавшие пушистых птенчиков, были губительны для гусят и утят. Под запрет попадали примулы, нарциссы, а также вербные сережки. Там, где они цветут, не следовало пасти птиц, и ни в коем случае нельзя было приносить эти растения в птичник. В зависимости от строгости и суеверности родителей ребенка, нарушившего этот запрет, могли и выпороть, настолько все было серьезно.
Жирное гусиное мясо представлялось не просто деликатесом, а символом богатства. Одно из самый распространенных календарных поверий предписывало съесть жареного гуся в День Михаила Архангела (29 сентября), чтобы в следующие 12 месяцев в доме водился достаток. В народной медицине гуси высоко ценились за лечебные свойства. Гусиным жиром мазали синяки, растяжения или грудь при простудах. Поистине универсальным средством считался гусиный помет, которым лечили любые болезни от желтухи до облысения и ожогов. Протухшие гусиные яйца применяли от укусов гадюк.
Куры представляли серьезную проблему для суеверных умов. Весьма странное поверие гласило, что если петух доживет до 7 лет, он сможет нести яйца. В Йоркшире считали, что мелкие яйца без желтка, изредка появляющиеся в кладке, на самом деле откладывают петухи. От этих яиц поспешно избавлялись из опасения, что из них вылупится василиск. Кроме того, в ходу была поговорка, что кукарекающая курица так же неестественна, как и девица, которая умеет свистеть. Никому не хотелось держать в курятнике такое чудище, так что курам, возомнившим себя петухами, сворачивали шею (источники не уточняют, как же в таком случае поступали со свистящими девами).
Хозяйки сажали наседок на нечетное количество яиц, будучи уверенными, что в противном случае цыплята не вылупятся. Хотя число тринадцать считается несчастливым, именно столько яиц предпочитали подкладывать под наседку. Яйца, снесенные в Вознесение, клали на крышу в качестве оберега.
В Дербишире рассказывали о неком викарии, который увлекался оккультными науками и собрал большую коллекцию старинных манускриптов. В то время как хозяин пребывал в церкви, слуга пробрался в библиотеку, открыл наугад увесистый фолиант и прочел вслух несколько строк. Небо в тот же миг потемнело, дом заходил ходуном, сами по себе распахнулись двери и… в кабинет вошла черная курица с цыплятами. Не успел слуга облегченно вздохнуть, как пернатые гости начали расти, покуда курица не достигла размеров быка. Между тем викарий, почуяв неладное, отпустил свою паству, а сам поспешил домой. Курица уже касалась макушкой потолка, но священник не растерялся и бросил ей горсть риса из мешка, стоявшего в библиотеке специально на случай появления гигантских кур. Пока птицы клевали зерно, викарий прочел нужные заклинания.
Неоднозначным было отношение к яичной скорлупе. Английские суеверия запрещают сжигать пищевые отходы, объясняя запрет тем, что это отразится на способности животных производить соответствующие продукты. Иными словами, если целенаправленно жечь молоко, коровы перестанут доиться, а если швырять в огонь скорлупу, куры уже не снесут ни единого яичка. С другой стороны, скорлупу следовало как следует искрошить, в противном случае ею могли воспользоваться ведьмы. Они превращают нетронутую скорлупу в лодки, на которых плавают по морю и топят корабли.
Важнейшую роль в суевериях, связанных с петухами, играет кукареканье. По нему предсказывали все, что угодно, от погоды до появления гостей. Если петух кукарекает у самой двери, жди весточки издалека, причем из той стороны света, куда он смотрит. Чтобы уточнить прогноз, шотландцы щупали петуху лапы: теплые – к добрым известиям, ледяные – кто-то скончался.
Зловещим считалось кукареканье в полночь или ближе к полуночи. Английские фермеры истолковывали полночное кукареканье как предсказание грядущей смерти, а самого пернатого глашатая могли и зарезать, чтобы не тревожил людей понапрасну. Образ петуха, который кукарекает не вовремя, увековечен в народных песнях. Например, в балладе «Смертельный визит Уилли» («Willie's Fatal Visit», номер 255) герой приходит навестить свою подругу – как водится, ночью. Девушка просит петуха прокричать лишь утром, но беспринципная птица кукарекает на час раньше, еще до восхода солнца. Не разобравшись, сколько времени на самом деле, девушка выставляет любовника на улицу. В отличном настроении он возвращается к себе, как вдруг встречает привидение. Призрак предвкушающе улыбается. Слишком часто паренек навещал свою зазнобу, а о душе совсем не думал. В наказание призрак разрывает его на кусочки, причем кусочки аккуратно раскладывает по скамьям в близлежащей церкви. А в подарок девушке приносит голову с золотыми волосами.
Упоминание о зловещем петушином крике встречается и в романе Томаса Гарди «Тэсс из рода д'Эрбервиллей». Кукареканье портит настроение молодоженам, Тэсс и Энджелу Клэру:
«Белый петух с розовым гребешком уселся на изгородь перед домом, в нескольких шагах от них, и крик его зазвенел в их ушах и замер, словно эхо в горной долине.
–Что?– воскликнула миссис Крик.– Петух запел после обеда!
Два работника стояли у распахнутых ворот, придерживая створки.
–Не к добру – шепнул один другому не думая, что его услышит группа, собравшаяся у калитки.
Петух запел снова, повернувшись к Клэру.
–М-да!– сказал фермер.
–Мне неприятно его слушать!– сказала Тэсс мужу.– Скажи, чтобы кучер трогал. Прощайте, прощайте!
Снова запел петух.
–Кш! Проваливай, пока я не свернул тебе шею!– с досадой крикнул фермер, отгоняя петуха, а войдя в дом, сказал жене: – И нужно же было этому случиться как раз сегодня! За весь год я не слыхал; чтобы он пел после обеда».
Совсем скоро из-за несвоевременного кукареканья – точнее, из-за любви автора к английскому фольклору – на героев романа обрушились беды.
Еще одна птица, которая была связана с домом,– это ласточка. Ласточкины гнезда под крышей не только ласкали взор, но и символизировали благополучие. Напротив, внезапное исчезновение ласточек настораживало. Разрушить ласточкино гнездо считалось тяжким преступлением, сравнимым с кражей в церкви,– по крайней мере, так утверждал собиратель даремского фольклора Уильям Броуки. Однако не все разделяли подобный энтузиазм. Тот же Броуки пишет о доме, под крышей которого скопилось не менее дюжины гнезд на радость хозяевам и к досаде служанок. Как бы горничные ни возмущались, называя ласточек грязными тварями, утверждая даже, что меж перьев у них водятся жуки, господа оставались непреклонны. Так ласточки и жили под крышей и ежедневно пачкали окна пометом. Считалось также, что ласточкины гнезда под крышей уберегают дом от молнии. Наверное, в XIX веке нелегко было продать громоотвод тем счастливцем, под чьей крышей вольготно обитали птицы.
Дикие животные и птицы
В отличие от домашних животных лесные звери и птицы нередко слыли враждебными человеку. Хотя и из них можно было извлечь несомненную пользу, как правило – вивисекторскими методами.
Самое страшное, что могло произойти с человеком за околицей села,– это встреча с зайцем или кроликом. Она предвещала крупные неприятности. Наиболее суеверные англичане поворачивали обратно, если дорогу им перебегал заяц. В некоторых графствах – например, в Хартфордшире – считалось, что если по деревне пронесется заяц, не за горами пожар. Суровые моряки трепетали не только при виде страшного зверя, но и от одного его упоминания. Слово «заяц» входило в число моряцких табу, а лучшим способом позлить шотландских рыбаков было закинуть на борт тушку зайца. После этого целые сутки никто не посмел бы сунуться в море. А если впоследствии, пусть и через год, происходило какое-либо несчастье, моряки дружно припоминали того зайца.
Неприязненное отношение к этим незлобивым животным вызывалось тем, что английские ведьмы частенько обращались в зайцев и в таком виде пакостили соседям. Отличить демонического зайца от обычной зверушки было несложно: первого не ранили пули, только шерсть ерошили и отлетали. Убить такого зайца можно было только серебряной пулей либо ее эквивалентом. В середине XIX века жителю Дарема так опостылело, что на его капусту покушаются ведьмы-оборотни, что одной лунной ночью он подкараулил вороватого зайца и выстрелил в него серебряной пуговицей. Следы крови привели охотника к дому односельчанки, которая повязала щеку платком, ссылаясь на зубную боль. Но ни у кого не оставалось сомнений, что под платком она прятала рану от пуговицы!
Стаффордширцы трепетали перед белым кроликом, появлению которого предшествовал испуганный детский крик. В том самом месте, где обретался кролик, в 1834 году юного Джона Холдкрофта задушил приятель. Убийцу приговорили к повешению, но ввиду его малолетства приговор заменили на высылку в колонии. По-видимому, духу битого остался недоволен столь мягким наказанием и преследовал соседей в виде демонического зверя. Другого призрачного зайца встречали возле церкви в деревне Эглошейл (Корнуолл). Вслед за зайцем появлялся дух безголового охотника. В свое время этот скептик отрицал сверхъестественное происхождение зайца и попытался его застрелить. Судя по отсутствию головы, ничем хорошим для него та охота не закончилась.
Тем не менее англичанам хватало смелости использовать самых неприятных животных на благо человечества. Заячью лапку носили в качестве амулета от ведьм. Лапка также помогала при лечении коклюша, ревматизма, судорог и прочих хворей. Особым деликатесом считались заячьи мозги. Если младенец чмокал губами во сне, это означало, что он желает чего-то такого, что мать не может ему дать. Чего-то особенного. Заячьих мозгов, например. Отцы семейства шли к помещику на поклон и просили у него если не целого зайца, то хотя бы голову. Возможно, кого-то нужда подвигла и на браконьерство – если дитя захотело заячьих мозгов, разве можно отказать? Мозги разминали до желеобразного состояния и скармливали ребенку. Источники не уточняют, подавались мозги вареными или сырыми.
В отличие от зайцев лисы вызывали меньше суеверного страха. Правда, некоторые линкольнширцы полагали, что после лисьего укуса человек умрет в течение семи лет. А согласно свидетельствам из Сассекса и Девона, думать о лисах, подстригая ногти,– к беде. Зато отрезанный лисий язык прикладывали к ранке, чтобы вытянуть глубокую занозу.
В целом, суеверий о лисах в английском фольклоре встречается не так уже много. Но равнодушие простолюдинов компенсировалось вниманием со стороны дворянства. Для аристократов охота на лис служила одной из любимейших забав. К XVIII веку олени почти исчезли из Англии по причине активной вырубки лесов. Зато лис оставалось предостаточно, а их вдобавок не жаловали. Гроза курятников, лисица стала законным объектом охоты.
Охота на лисиц
В XIX веке это действо происходило так: ранним утром слуги затыкали лисьи норы на отведенном для охоты участке. Возвращаясь с ночной эскапады, лиса находила свою входную дверь запертой и пряталась в близлежащих зарослях кустарника. Около 11 утра конные охотники вместе со сворой гончих собирались в условленном месте. Формально охотой заведовал предводитель, но физический труд выпадал на долю егерей. Они же пускали псов по лисьему следу. Гончие рыскали по кустам до тех пор, пока не выгоняли оттуда лису. При ее появлении охотники вопили «Тэлли-хо!», после чего скакали вслед за псами, которые с оглушительным лаем гнались за лисой. Когда лиса выбивалась из сил, на нее набрасывалась вся свора. Либо гончие разрывали рыжую страдалицу, либо ее добивал один из охотников. Этой забаве сопутствовали определенные ритуалы: егерь отрезал хвост («щетку» на охотничьем жаргоне), голову («маску») и лапы, после чего швырял тело на съедение собакам. Отрезанные части шли на трофеи, причем самым почетным считался именно хвост. Детям, в первый раз побывавшим на охоте, мазали лисьей кровью лица в качестве посвящения в охотничье братство.
Еще одним злонамеренным лесным животным являлся еж. Доярки утверждали, что по ночам, когда коровы отдыхают, ежи высасывают молоко из вымени, так что к утреннему удою его совсем не остается. Кровь в молоке тоже относили на их счет. Именно поэтому ежей вплоть до XIX века истребляли наравне с другими вредителями – крысами, кротами и т.д. В Броутоне (Йоркшир) рассказывали про ежа, мчавшегося со скоростью зайца, так что изловить его не представлялось возможным. Это была излюбленная личина ведьмы Нэнси Ньюджилл, против которой, согласно общему мнению, у коров «не было ни единого шанса». Помимо краж молока ежи промышляли и тем, что высасывали птичьи яйца, а также карабкались на деревья за яблоками, которые потом насаживали на иголки.
Нежелательным гостем на ферме было такое невинное существо, как землеройка. Считалось, что если она пробежится по ноге коровы или овцы, животное ошалеет от страха, а поврежденная конечность разболится. В таких случаях фермеры сверлили в стволе дерева отверстие, в котором замуровывали живую землеройку. Веткой дерева охаживали корову по спине – «чтобы весь яд вышел». Со смертью землеройки животное должно было окончательно поправиться.
Несладко приходилось и кротам. Способы их применения в народной медицине выглядели инквизиторскими. Чтобы зарядить руку целительной силой, крота стискивали в кулаке, пока не издохнет. Для лечения эпилепсии отрезали нос крота, капали девять капель крови на кусочек сахара и скармливали пациенту. К кистам прикладывали еще трепещущее тело крота, разрезанного живьем. Лапка крота спасала от ревматизма, причем отрезать ее следовало опять-таки у живого крота. Впрочем, кроты тоже имели шанс отомстить за гибель товарищей: нужно было всего лишь прорыть нору под грядкой капусты или же под прачечной и маслодельней. В первом случае смерть грозила хозяину дома, во втором – хозяйке. Именно так по кротовым норкам гадали в Уэльсе.
А вот летучие мыши, ныне повсеместно связанные с вампиризмом, ни у кого опасений не вызывали. Наоборот, они были любимыми персонажами детских песенок. Вот так английские дети обращались к летучей мыши:
Летучая мышь, летучая мышь,
Если под шляпу ко мне залетишь —
Дам сала кусок,
Испеку тебе пирог!
В Корнуолле их называли «воздушными мышами»:
Воздушная мышь, пролети надо мной,
Мы хлеба краюху разделим с тобой.
А как буду стряпать и пиво варить,
С тобой не забуду пирог поделить.
В песенке подразумевался свадебный пирог. Возможно, летучая мышь в таком случае должна была напророчить счастье на всю оставшуюся жизнь.
Особую роль в системе гаданий и верований занимали птицы. Традиция предсказания судьбы по полету птиц существовала еще в древних Греции и Риме, где верили, что птицы, летая в небе, ведают волю богов и могут сообщить ее человеку. Кроме того, гадание по птицам практиковалось у друидов. Вполне возможно, что дошедшие до нас суеверия на эту тему являются отголосками древних обрядов, совершавшихся на Британских островах в дохристианские времена, но видоизменившихся после принятия новой религии. В ведении птиц находились вопросы человеческой жизни и смерти. Птица, усевшаяся на ветке перед окном и затянувшая песню, считалась предвестницей гибели кого-то из членов семьи. Того же ожидали, если птица внезапно залетала в окно.
Детям запрещали разорять птичьи гнезда и приносить в дом птичьи яйца.
В Девоншире в ходу была следующая песенка:
Лишить крапивника гнезда —
Больным остаться навсегда,
Разоришь ласточку беспечно —
Томиться, чахнуть будешь вечно.
А кто безжалостной рукой
Сотрет малиновки покой,
То гроб его на этом свете
Пятно кровавое отметит.
Малиновка
Самой популярной в народе птицей была малиновка – Робин. О ней ходило множество благочестивых историй. Согласно одной из них, красная грудка у птицы появилась после того, как она принесла в клюве воды для распятого Христа. Птичка так старалась, что задела его рану и испачкалась кровью. В Корнуолле утверждали, что малиновка прилетела, чтобы вытащить шипы, впившиеся в лоб Христа. В детстве Иисус подкармливал ее крошками хлеба, и благодарная птичка поспешила на помощь своему другу. Уже потом вместе с ангельскими хорами она пела песню в честь его Воскресения. Неудивительно, что в Корнуолле ее величали «святой». Считалось, что даже кошки не убивают малиновок и ласточек.
Согласно другим поверьям, святости малиновки все-таки недоставало. Ее главным грехом было чревоугодие: в течение дня эта обжора якобы съедает в два раза больше собственного веса. Отсюда и пошло шуточное стихотворение о Робине Бобине, которое мы знаем с детства благодаря переводу Корнея Чуковского. За малиновкой также закрепилась репутация могильщика. Обнаружив умершего, милосердная птица укрывает его листьями и мхом. Это поверье отображено в сказке о двух сиротках, оставленных в лесу по приказу жестокого родственника. В отличие от других сказок с подобным сюжетом: например, о Белоснежке и семи гномах – никто не пришел детям на помощь. А после их смерти прилетела малиновка и укрыла листьями маленькие окоченевшие тела.
Наиболее зловещей лесной птицей прослыла сорока. Повстречаться с ней было не более приятно, чем с зайцем. Повсеместно сороку называли «птицей дьявола», которая может обрести дар речи, если окунет свой язык в кровь из языка человеческого. Черно-белую окраску сорок объясняли тем, что эта птица появилась в результате брачного союза ворона и голубя – первых птиц, которых Ной выпустил из ковчега на поиски суши. Вместе с тем убийство сороки подпадало под запрет. В противном случае ее сородичи заклюют всех кур живодера. При встрече с сорокой прибегали к различным уловкам. Отвести беду можно было, плюнув на землю, перекрестившись, вежливо поклонившись птице или, наоборот, обругав ее. Последний метод – удел храбрецов. Личности неконфликтные приподнимали шляпу и почтительно обращались к сороке: «Доброе утро, сэр!»
В Ноттингэмшире была записана сказка, в которой сорока пыталась спасти от смерти ребенка. Один джентльмен ехал верхом мимо коттеджа, где проживала мать с маленьким сыном. Заметив, что женщина топит печь, он заговорил с ее сынишкой. «Мама хочет меня изжарить»,– сказал мальчик, но джентльмен решил, что ребенок шутит, и поехал прочь. Не успел он отъехать далеко, как перед его лошадью закружила сорока. Она металась так отчаянно, что испуганная лошадь не могла и шагу ступить. Всадник понял, что птица подает ему знак вернуться обратно. Он поскакал к коттеджу, но увы, слишком поздно! Женщины там уже не было, а ее сын жарился в печи.
Стрекотание сороки возле дома предсказывало скорую кончину одного из членов семьи. Впрочем, согласно другим поверьям, стрекот означал всего-навсего появление незнакомца или получение письма. Для более точного предсказания сорок рекомендовалось сосчитать. По всей Англии ходили рифмованные строки, в которых по-разному истолковывалось число увиденных сорок.
Одна – на гнев,
Две – на веселье,
Три – на свадьбу,
Четыре – к рождению,
Пять – на богатство,
Шесть – на нужду,
Семь – встретить ведьму себе на беду.
Другой вариант предлагал свои значения:
Сулит одна сорока горе.
А пара – радость будет вскоре.
Если три птицы – ждите девчонку,
Если четыре – ждите мальчонку.
Пять – серебро, невеликий доход.
Шесть – значит золото в руки придет.
Ну а семь птиц доведется коль встретить —
Я эту тайну оставлю в секрете.
В третьем варианте считалка сулила «везунчикам» свидание с самим князем тьмы.
Одна – на печаль,
Две – на веселье,
Три – на похороны,
Четыре – на рождение,
Пять – на небеса,
Шесть – в ад,
Семь – вам дьявол будет рад.
Сов и филинов в Англии тоже не любили, и поделом! Согласно средневековой легенде, как-то раз Иисус проходил мимо пекарни и попросил хлеба у булочницы.
Генри Мэтью Брок. Иллюстрация к балладе «Женщина из Эшерз-Уэлл»
Добрая женщина замесила хлеб, но в него вцепилась ее дочь. Девушка решила, что нечего переводить столько теста на какого-то попрошайку. В тот же миг тесто начало разбухать у нее в руках. «О-о-о!» – воскликнула она от удивления, и ее крик превратился в уханье, а сама она – в сову. Именно на эту легенду намекает шекспировская Офелия: «Говорят, сова была раньше дочкой пекаря» (пер. Б. Пастернака). У выражения «дочка пекаря» имелось еще одно значение, понятное современникам Шекспира. Родственницы булочников считались особами легкого поведения, фактически проститутками. Неудивительно, что вслед за этой ремаркой Офелия напевает песню о Дне святого Валентина и потере девственности. Казалось бы, при чем здесь сова? Но в Уэльсе уханье филина указывало на то, что вскоре одна из девиц в округе лишится девственности до свадьбы. Таким образом, упоминание совы тоже вызывает ассоциации с утратой невинности.
В Англии филин на крыше предвещал кончину одного из домочадцев. Услышав уханье, люди суеверные вздрагивали и задумывались о вечном. Более того, название сипухи обыкновенной (screech-owl) употреблялось в значении «предвестник несчастья». Упоминание о зловещей роли филина мы вновь находим у Шекспира:
Все проклянут час твоего рожденья.
Тогда сова кричала – знак плохой!
Смеялся филин, предвещая беды,
И выли псы, и вихрь ломал деревья,
А на трубе уселся ворон. Хором
Болтливые сороки стрекотали.
Как и в случае с сороками, убивать сов было дурной приметой. С такой страшной птицей лучше не связываться.
Бороны тоже считались предвестницами бед, а в их карканьи различали слово «corpse» – «труп». Вместе с тем самая известная английская легенда о воронах касается пернатых жильцов лондонского Тауэра. Каждый турист, посетивший эту достопримечательность, наверняка слышал, что как только последний ворон покинет Тауэр, на Англию обрушатся беды. В связи с ключевой ролью, которую тауэрские вороны играют в благосостоянии страны, к ним приставлен личный смотритель. Но как долго они обитают в Тауэре? Гиды утверждают, что не менее 900 лет. По другим сведениям, первую пару воронов оставил в Тауэре Карл Второй. Однако современные исследователи поставили под вопрос генеалогию тауэрских воронов, поскольку первые сведения о них относятся лишь к середине XIX века. Вероятно, именно тогда они и появились в Тауэре, а сообразительные гиды выдумали легенду, чтобы заинтриговать туристов.
Оригинальное поверье о воронах существовало в Корнуолле: вплоть до второй половины XVIII века там верили, что дух короля Артура парит над землей в обличье ворона. Именно поэтому убийство воронов осуждали – как будто король при жизни мало натерпелся, чтобы и после смерти страдать! Другие орнитологи от сохи считали, что душа короля Артура переселилась в птицу с совсем не героическим названием «клушица» (Pyrrhocorax pyrrhocorax). Оперение клушиц черное с синеватым отливом, а клюв и лапки красного цвета или, как утверждали легенды, кроваво-красного. На них осталась кровь государя, пролитая на Каммланском поле.
Другой широко известный фольклорный персонаж – кукушка. В английской поэзии кукушка связана с приходом весны и возрождением природы. Анализируя поверья о кукушках, фольклорист Стив Роуд подчеркивает присутствующий в них мотив начала: положение дел при встрече с кукушкой влияет на будущие события. Высшей удачей считалось услышать первую кукушку в году, когда карман полон денег – это гарантировало богатство на целый год. Иногда деньги советовали перевернуть, поплевать на них или потрясти в кулаке. Услышав кукование, валлийские крестьяне три раза катались по траве, чтобы в течение оставшегося года их не беспокоил прострел в спине. Зато шотландцы, услышавшие «ку-ку» на пустой желудок, огорчались – неужели весь год придется голодать?
Попадались и более экзотические приметы, связанные с кукушками. Некоторые девонцы полагали, что, услышав первую кукушку в году, нужно собрать земли с того места, где окажется правая нога. Землю рассыпали на пороге, чтобы его не смогли пересечь блохи, жуки, уховертки и прочие вредители. Положение, в котором вас застал крик кукушки, тоже имело значение. В этот момент нежелательно находиться в постели, нагибаться или стоять на камне.
Кукование служило основой для предсказаний. Одним из старейших суеверий является вопрос, обращенный к птице: «Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?» Сколько раз она прокричит после этого вопроса, столько лет и проживешь. Отважные валлийки спрашивали у кукушки, через сколько лет им предстоит выйти замуж. Принцип оставался тем же, но если кукушка кричала больше трех или шести раз, девушки утверждали, что это неправильная кукушка, заколдованная. У шотландцев с кукушкой была связана весьма необычная примета. Считалось, что тот, кто наткнется на ее гнездо, останется вдовцом. Интересно, не придумали ли эту примету сварливые жены, в надежде отправить своих благоверных подальше в лес?
Альбатрос
Самыми свободолюбивыми птицами считали щеглов. О них говорили, что они убивают пойманных людьми птенцов. Если посадить щеглят в клетку, рано или поздно прилетят взрослые птицы и накормят птенчиков отравленной едой. Других мелких птичек суеверия также не обошли вниманием. Овсянка каждым майским утром выпивает три капли крови у дьявола. У клеста загнут клюв, потому что он вырывал гвозди из рук и ног Христа. Трясогузка летит впереди цыганского табора. А зимородок не только радовал глаз ярким оперением, но и годился на роль флюгера. Чучело зимородка подвешивали на нитке с потолочной балки и по направлению его клюва определяли, откуда сегодня дует ветер.
У моряков существовали свои приметы. Считалось, что в чаек превращаются души утонувших матросов, поэтому этих птиц ни в коем случае нельзя убивать. Эту легенду заимствовал Кольридж для своей «Поэмы о старом моряке», заменив чайку более внушительным альбатросом.
Мореход, убивший стрелой альбатроса, навлек проклятье на себя и на весь корабль и вынужден был скитаться на «Летучем голландце» до тех пор, пока не исповедался лесному отшельнику Умудренный опытом моряк приходит на брачный пир, чтобы убедить собеседника в том, что нельзя обижать ни одну божью тварь:
Прощай, прощай!
Но, Брачный Гость,
Словам моим поверь!
Тот молится, кто любит всех,
Будь птица то, иль зверь.
Пресмыкающиеся и земноводные
Самые «жизнеутверждающие» приметы приходились на долю пресмыкающихся и земноводных. Естественно, что мало кто проникался к ним особой симпатией или жалостью. Поэтому по большей части их участью было служить компонентами магических средств. Желающие недорого сделать эпиляцию могли прибегнуть к услугам пятнистой саламандры: она покрыта слизью, которая, попадая на волосы, сразу же приводит к облысению. А уж если саламандра заползет на дерево, на нем сгниют все плоды.
Желтые пятна на теле саламандры издавна связывались с ее происхождением от огненной стихии. Поэтому верили, что огонь, который беспрерывно горит на протяжении семи лет, порождает саламандру. Вырвавшись из горнила, огненный дух будет уничтожать все, к чему приблизится, сам же останется невредимым. В Шотландии каждые семь лет принято было гасить любой постоянно горящий огонь, например в печах на металлургических заводах. Брать на себя ответственность за рождение чудовища никому не хотелось.
Древняя магическая сила, безусловно, сопутствовала жабам. Из-за своей неприглядной внешности, бугристой кожи и россыпи бородавок жабы прослыли зловещими тварями. В народном воображении они крепко-накрепко были связаны с ведьмами, которые использовали их в своих ритуалах. Наравне с зайцами и черными кошками жабы считались потенциальными «фамилиарами» ведьм, т.е. животными, которых дьявол вручает ведьмам в награду за верную службу. Негативное отношение к жабам и их связь с нечистой силой отразились в литературе. Помимо волчьего зуба, драконьей чешуи, пальца удушенного младенца и прочих экзотических ингредиентов ведьмы в «Макбете» кладут в котел и жабу:
Жаба, в трещине камней
Пухнувшая тридцать дней,
Из отрав и нечистот
Первою в котел пойдет.
Упоминание об отраве неслучайно: как в елизаветинские времена, так и в XIX веке жаб считали ядовитыми. В качестве рекламы своих снадобий шарлатаны на ярмарках глотали жаб и в конвульсиях падали наземь, но исцелялись благодаря дозе фирменного эликсира. Такие представления пользовались успехом, ведь зрители не сомневались, что жабой можно отравиться. В этом суеверии есть доля истины – некоторые виды жаб действительно выделяют токсины. Впрочем, земноводные, описанные в скучных учебниках по биологии, и в подметки не годятся фольклорным жабам, которые при случае плюются огнем, а если загнать их в угол, прыгают обидчику прямо в лицо. Если они укусят корову, та заболеет. Если запрыгнут на крыльцо, над домом уже нависла беда. Если проникнут в дом, особенно в мае, то принесут с собой болезни. Так что жаб истребляли всеми доступными способами: например, среди даремской ребятни популярной забавой было положить жабу на один конец доски, а затем с размаху ударить по другому чтобы бедняжка превратилась в желеобразную массу как только шлепнется на землю.
Взрослые оказывались не менее жестоки: или бросали жаб в огонь, или применяли в народной медицине, или же использовали для колдовских ритуалов. К примеру, в Линкольншире записан следующий способ вернуть возлюбленного: засунуть жабу в банку, плотно закрыть верх банки бумагой и обвязать ниткой, как для хранения варенья. Втыкать в бумагу иголки, приговаривая: «Не эту жабу хочу пронзить, а сердце любимого поразить». Перевернуть банку так, чтобы жаба упала на иголки, и оставить ее умирать. Чтобы заклинание подействовало, повторить ритуал девять раз.
Убивали жаб и для того, чтобы добыть важные защитные амулеты. Жабьи лапки носили в мешочке на шее для профилактики различных заболеваний. Жабье сердце, припрятанное в кармане, помогало беспрепятственно воровать. Но самыми желанными частями тела были «волшебная косточка» и «жабий камень».
Упоминание о последнем можно найти в пьесе Шекспира «Как вам это понравится»:
Есть сладостная польза и в несчастье:
Оно подобно ядовитой жабе,
Что ценный камень в голове таит.
Волшебный камень, которому приписывались такие чудесные свойства, как обнаружение ядов, исцеление ран и благотворное влияние на беременных женщин, извлекали из жабьей головы. Жабий камень носили на шее или же касались им раны. Вблизи ядов он менял цвет. Пик популярности подобных легенд пришелся на период с XV по XVII век, к началу XIX века вера в них ослабела. Тем не менее упоминания о них можно встретить в фольклорном сборнике Вальтера Скотта «Менестрели шотландских окраин» (1802). Вера в жабью косточку, наделяющую своего владельца магическими способностями, продержалась гораздо дольше, вплоть до конца викторианской эпохи.
Для извлечения жабьей косточки и жабьего камня применяли один и тот же способ: дохлую жабу клали на муравейник и некоторое время спустя возвращались за косточками, очищенными от мяса. Жабий камень определяли по внешнему виду. Впрочем, согласно заключениям экспертов, за него обычно выдавали окаменевшие акульи зубы. Отличить волшебную косточку от обычных было сложнее. Собрав кости с муравейника, их бросали в воду. Искомая косточка плыла против течения – уж такое в ней волшебство! Главное, схватить ее прежде, чем до нее доберется дьявол, и сунуть в карман, не страшась ни грома, ни других страшных звуков, которые могут при этом раздаваться. Дело, что и говорить, рисковое, но результат того стоил. Косточка помогала в делах сердечных, но главным ее достоинством была власть над лошадьми. Искусных конюхов называли toadmen – «жабьи люди», «жабцы», объясняя их умение управляться с лошадьми тем, что когда-то они добыли жабью косточку. Ходили слухи, что каждый кандидат на вступление в «Слово всадника» («Horseman's Word»)– шотландское тайное общество конюхов – должен был сначала обзавестись волшебной костью.
Самыми ненавистными пресмыкающимися во все времена оставались змеи. Чтобы отпугнуть их, в дорогу захватывали сырой лук или палку из ясеня. Раз уж змеи внушали такой страх, под тем или иным предлогом их убивали. Шотландцы считали, что оставить встреченную змею в живых – к беде. Голову змее требовалось размозжить и отбросить подальше от тела, иначе змея вновь оживет.
Особое место среди змей занимали гадюки. Ходило занятное поверье, что во время опасности они живьем заглатывают своих змеенышей и вновь извергают их, когда беда миновала. Гадюка у порога предвещала смерть, а сон о ней означал козни недоброжелателей. Как и ежи, гадюки любили доить коров, тем самым приводя фермеров в исступление. Вороватую змею можно без долгих проволочек забить палкой, но существовали и более оригинальные методы: например, обезвредить змею, помахав шелковым платком у нее перед мордой. Как только змея кинется на платок, зубы увязнут в шелке и уже тогда можно смело браться за палку.
Ни один здравомыслящий человек не решился бы попросту выбросить труп змеи. Гадюк не только опасались, но и ценили за целебный жир, применявшийся для изготовления лекарств и в колдовских ритуалах. Убитую змею подвешивали возле камина, а под нее ставили плошку, в которую капал жир. В Сассексе гадючьим жиром лечили глухоту, отталкиваясь от распространенного поверья, что все гадюки глухи. Он же считался лучшим средством от змеиного укуса.
За неимением змеиного жира укушенного заворачивали в шкуру только что освежеванной овцы или же прикладывали к ранке живых голубей. В Шотландии укусы обрабатывали водой, в которую была опущена высушенная голова другой змеи. В Уэльсе советовали сразу после укуса змеи перепрыгнуть через любой водоем, пусть даже обычную лужу,– это нейтрализует яд.
Насекомые
Несколько интересных примет касалось насекомых. Сверчки приносят удачу, но если жестоко с ними обращаться, они обидятся и со зла прогрызут дырки в шерстяных носках. Впрочем, благосклонно к сверчкам относились не всегда. По данным Стива Роуда, в английских суевериях XVII века сверчки предстают довольно неприятными созданиями, их стрекотание предвещает смерть. С другой стороны, а что ее не предвещает? Довольно жестоко фольклор относился к бабочкам. Так, в Корнуолле считалось хорошей приметой раздавить первую бабочку в году. Шотландские дети делили бабочек на хороших и плохих. В первую категорию попадали все бабочки, за исключением темно-коричневых или пятнистых. Хороших бабочек подкармливали сахаром, плохих сторонились, но убивать боялись. Недоверчивое отношение к бабочкам распространялось на моль. Этих насекомых называли «призраки», но не убивали, чтобы ненароком не навредить духу родственника, возможно, избравшего именно такую форму для дружественного визита. Моли, очевидно, пользовались этим суеверием, чтобы спихнуть ответственность за съеденную шерсть на безобидных сверчков.
Несмотря на отвращение, которое многим внушают пауки, связанные с ними приметы были исключительно благожелательными. Согласно легенде, когда Дева Мария с младенцем Иисусом пряталась в пещере от солдат Ирода, паук соткал паутину у входа. Воины решили, что там давно уже никто не бывал, и прошли мимо. Англичане утверждали, что если положить паука в карман, вскоре заведутся деньги. Если он пробежит по платью женщины – это к обновке. Девушки с острова Джерси после помолвки пренебрегали уборкой, ведь каждая паутина, увиденная поутру, сулила поцелуй любимого! Близкие соседи пауков, тараканы, влияли на погоду. Убить таракана или жука – к дождю.
До введения современных стандартов гигиены блохи считались неизбежным злом. Поэты посвящали им стихи, а живописцы изображали прекрасных дев, занятых ловлей блох. Ситуация изменилась в XIX веке, когда люди наконец-то возлюбили чистоту. Не только врачи, но и суеверные старушки давали советы по избавлению от паразитов. В День святого Давида (1 марта) крестьянки опасались открывать окна и двери, ведь именно тогда дьявол оставляет на каждом пороге по мешку блох.
Божья коровка
В детском фольклоре почетное место занимали божьи коровки, их именовали «птичками Богородицы». Если в России дети просили коровку вернуться и принести им хлебца, то в Англии, наоборот, беспокоились, что у небесного создания, пока оно летает на земле, на небе могут случиться неприятности:
Божья птичка, божья птичка – поспеши домой.
Дом горит и твои детки носятся гурьбой.
Крошка Нэн одна в кроватке из детей сидит,
Золотых тончайших кружев наплести спешит.
Иногда с помощью божьей коровки гадали, где искать жениха:
Божья коровка, с руки улети,
Скажи мне, коровка, где любовь найти?
На песке у моря? В поле, у реки?
Божья коровка, улети с руки!
Конечно, это была только детская песенка и никто серьезно не приглядывался, куда именно летела коровка. Но как знать?
Особые «корпоративные» приметы водились у пасечников. Уход за пчелами был столь важен, что ответственный пчеловод скорее опоздал бы на свою свадьбу, чем упустил рой. Именно это происходит в романе Томаса Гарди «Под деревом зеленым», где Дик Дьюи заставляет свою невесту Фэнси изрядно поволноваться:
«–И надо же, чтобы мои пчелы вздумали роиться как раз сегодня!– продолжал Дик, охватывая своих слушателей выразительным взглядом, словно сетью.– Да и рой какой хороший: самый лучший рой за последние десять лет.
–Отличная примета,– изрекла умудренная годами миссис Пенни,– отличная примета. <…>
–Да, с пчелами мешкать нельзя,– заметил дед Джеймс,– жениться можно когда хочешь, а пчелы по заказу не роятся».
Пчелы считались чувствительными созданиями, не терпели ругани и сквернословия, обращаться к ним следовало исключительно ласковым тоном. Раздражало их также присутствие распутниц или женщин во время менструации. Напротив, девственница могла без опаски пройти сквозь пчелиный рой. Пчелы были выше коммерческих интересов, так что запрещалось продавать их, а дозволялось только обменивать на что-либо. Но если продажи было не избежать, покупателю приходилось расплачиваться золотыми монетами, а не презренной медью или еще более презренными ассигнациями.
Если пчелы ни с того ни с сего начинали умирать, то и семье пасечника грозила беда. Если пчелиный рой опускался на высохшую ветвь, это предвещало смерть не только семье пасечника, но и тому, кто их увидит. С пчелами были связаны и менее зловещие приметы. Рыбаки с острова Мэн ловили первую увиденную в апреле пчелу чтобы она принесла им удачу и хороший улов. Пчела, залетевшая в дом, предвещала приход гостя. Кроме того, во сне человеческая душа могла покинуть тело, приняв облик пчелы. Чтобы умилостивить кормильцев, корнуолльцы натирали ульи цветами бузины. Мед предпочитали собирать 24 августа, в День святого Варфоломея, покровителя пчел.
Английский фольклор подчеркивает любознательность пчел, которых следовало извещать о всех значительных событиях как мирового, так и местного масштаба. Пчел поздравляли с праздниками, особенно с Рождеством. В Хартфордшире возле ульев распевали рождественские песенки, к примеру такого содержания:
Пчелы, пчелы, жители рая,
Божью работу живут выполняя.
Не выполнят люди работу такую,
Собирают пчелы долю святую.
Бог создал пчел,
Пчелы создали мед,
Бог создал человека —
Он мед продает.
Бог создал деревья,
Чтобы на них росли ветки,
Бог создал парней,
Чтобы их любили девки!
Возникновение этой песни связано с тем, что из пчелиного воска изготавливали церковные свечи, включая и пасхальную свечу, символизирующую Воскресение Христа.
Когда умирал пасечник, вдова шла к ульям, трижды стучалась и сообщала пчелам о смерти мужа. Как правило, при этом употреблялась стандартная формула: «Пчелы, пчелы, ваш хозяин мертв, отныне вы должны работать на (имя нового пасечника)». В Уэльсе обходились без формальностей и говорили просто: «Его больше нет!» Если в ответ доносился гул, пчелы соглашались остаться на пасеке. Если они отвечали вдове молчанием, значит, замышляли в ближайшее время покинуть улей. Чтобы пчелы тоже носили траур по умершему, ульи обвязывали траурными лентами. С пчелами делились поминальным угощением – пирожками, сахаром, вином. Похоронные церемонии не обходились без курьезов. 13 сентября 1790 года в девонской газете «Аргус» появилась заметка об обычае поворачивать ульи в тот момент, когда гроб выносят из дома. Во время похорон зажиточного фермера у дома собралась толпа, и в самый ответственный момент кто-то выкрикнул: «Поверните ульи!» Слуга бросился выполнять поручение, но поскольку с местными обычаями он был незнаком, то все перепутал – не повернул, а перевернул улей. Наружу вырвались разозленные пчелы, которые принялись жалить собравшихся направо и налево.
Если пчелиный рой вылетал из улья с явным намерением покинуть пасеку, пасечник мог напомнить о своих правах, позвонив в колокол или, как в Уорикшире, постучав ключом по лопате. Растяпа, забывший про этот обычай, утрачивал право на рой. Зато фермер, проявивший смекалку, имел право следовать за своим роем даже по чужим землям.
Растения
Ряд суеверий был связан с растениями. Иногда их воздействие приписывалось месту, где они были сорваны. Например, строжайше запрещалось собирать цветы на кладбище и приносить домой, иначе в течение года кто-то из родных умрет. Дети опасались подбирать цветы, оброненные кем-то на улице. «Как подберешь цветы, так подберешь болезнь, как подберешь болезнь, так свалишься замертво» – грозила поговорка из Бэкингэмшира.
Нередко опасность таилась не в самом растении, а в том, как регулярно оно цвело. Любое цветение вне сезона считали дурной приметой. Опасно было и одновременное появление цветов и плодов. Это означало, что в семье владельца сада кто-то вскоре умрет. Кроме того, если трава проклюнется в январе, то будет плохо расти в течение целого года.
Особенную осторожность следовало проявлять садоводам. Что только не подстерегало их при встрече с такими милыми на первый взгляд цветами! Нарцисс, например, лучше было срезать при безветренной погоде. Ведь если нарцисс наклонится при вашем появление, вас ждет безвременная кончина. Если посадить в саду наперстянку (foxgloves), это привлечет фейри, а от них людям одни неприятности. Народная этимология трактовала название этого цветка как folks’ gloves, т.е. «перчатки эльфов».
По мнению доморощенных ботаников, подснежник напоминал труп в саване, а вот лилии в саду, наоборот, отпугивали призраков.
В светском этикете разнообразные цветы служили знатокам условностей: по форме или составу букета могли судить о чувствах человека или его статусе.
Неожиданно мрачные суеверия окружали обычную петрушку. Считалось, что она всходит только после девятого посева, потому что все предыдущие разы урожай собирает сам дьявол. Тем не менее приходилось возиться с семенами, потому что пересаживать петрушку с корнем было еще опаснее. Неосторожному огороднику грозила скорая смерть.
Помимо цветов и трав внимательно поглядывали и на кустарники. Про цветы боярышника говорили, что у них запах смерти. Крестьяне с богатым воображением сравнивали их запах с вонью лондонской чумы, и это в XIX веке! Цветы боярышника, как и другие майские цветы, нельзя заносить в дом. Согласно поговорке: «Май войдет – гроб выйдет». В Уорикшире добавляли: «Цветы боярышника и бузины к дому приманят зло Сатаны». Помимо боярышника в комнатах нельзя держать жимолость, но по другой причине. В Кембриджшире верили, что ее запах навевает девицам эротические сны. Если оставить жимолость в спальне, девушки запросятся под венец. Напротив, веточка мирта под подушкой – залог приятных и спокойных сновидений. В Вустершире бытовало поверье, что если куст крыжовника или смородины внезапно зачахнет в саду семье хозяев грозит скорая утрата. На острове Уайт обитало уникальное чудовище – гигантская волосатая гусеница, стерегущая крыжовник от вороватых ребятишек. Самых наглых она съедала живьем.
Хорошие поводы для того, чтобы подарить букет цветов. Иллюстрация из журнала «Панч»
Если у дерева, каким-то образом связанного с семьей, внезапно отсыхала ветвь, это предвещало скорую смерть домочадца. Подобные поверья касались в основном аристократов, чей предок собственноручно посадил какой-нибудь дуб, ставший семейным талисманом. В Гринхилл Корт (Херефордшир) рос вещий вяз, от ветвей которого зависела продолжительность жизни в семье Экли. То же самое говорили о кедре, посаженном в Брэтби (Дербишир) представителем рода Карнарвон. В XX веке ветви трухлявого кедра приходилось поддерживать с помощью цепей и опор. Дербирширцы связывали заботу о кедре с его пророческими способностями. Возможно, по той же причине о дереве так пеклись сами хозяева. А когда в 1923 году скончался Джордж Карнарвон, известный египтолог, обнаруживший гробницу Тутанхамона, к кедру потянулись толпы зевак. Всем было любопытно поглядеть, не отвалилась ли ветка.
Дуб, дерево друидов, почитался по всей Англии и особенно в Уэльсе. В некоторых деревнях бытовало поверье, что летом или ранней осенью листья дубов нашептывают древние пророчества.
Рябина не позволяла нечистой силе подобраться к жилищу, а кисть ее красных ягод, привязанная к поясу, защищала от сглаза.
Из березы в Уэльсе изготавливали майские шесты. Кроме того, с помощью березы юные валлийки сообщали возлюбленным о своих чувствах: если девушка принимала предложение, то отсылала жениху венок из березовых листьев, если отвергала – то из лещины. Этот трогательный обычай почти полностью исчез в XIX веке, но и тогда для березы находилось применение: из ее ветвей делали розги для нерадивых учеников.
На территории Британских островов было распространено лозоходство. Воду искали с помощью рогатины, срезанной с ивы или с лесного ореха. Знахарь брался за оба конца, иногда предварительно смочив руки, и медленно шел вперед, наблюдая за концом палки. Чем ближе к воде, тем сильнее дрожала и наклонялась палка. В шахтерских поселках Уэльса так искали залежи угля.
Целый сонм разнообразных суеверий окружал бузину. Согласно одной версии, на этом дереве повесился Иуда, вследствие чего оно обзавелось дурной репутацией. Приверженцы этой теории верили, что младенец, чья колыбель сделана из бузины, не сможет спокойно уснуть. По другому, не менее распространенному мнению, на кресте из бузины распяли Христа, поэтому жечь ее сродни святотатству. Опять же из-за ассоциаций с крестом считалось, что в бузину никогда не бьет молния. Стало быть, под ее ветвями хорошо прятаться во время грозы. Английская нечисть испытывала противоречивые чувства по отношению к бузине. В некоторых поверьях бузина выполняет ту же функцию, что и рябина, а именно отпугивает ведьм. С другой стороны, жители острова Мэн сажали бузину возле дома, чтобы фейри было где порезвиться. По сей день одиноко растущая бузина указывает на то, что когда-то на этом месте стояло человеческое жилище. Хотя его обитатели уже исчезли с лица земли, вера в чудо сохранилась.
Народная медицина находила применение любой части бузины, будь то листья, цветы, ягоды, кора или древесина. Бузину высушивали и толкли в ступе, добавляли в чай или смешивали с вином, часто употребляли в натуральном виде. Перечень недугов, от которых якобы помогала бузина, весьма внушителен: желтуха, зубная боль, кашель, простуда, ожоги, прыщи, бородавки и т.д. Щепка бузины в кармане защищала от сглаза и, как ни странно, от ссадин, натертых седлом. Поскольку в XIX веке на лошадях путешествовали часто и подолгу, это средство приходилось как нельзя кстати.
Помимо бузины с фейри связывали такие растения, как терновник, ясень, дуб, ива. Если терновник, дуб и ясень растут близко друг к другу, значит, здесь обитают фейри. Для того чтобы защититься от проделок «маленького народца», необходимо разыскать четырехлистный клевер, высушить и носить при себе. Кроме того, четырехлистный клевер приносит своему владельцу удачу и долголетие.
Из лесных растений особыми свойствами наделяли папоротник. С его помощью можно было вызвать дождь, для этого растение требовалось сжечь. В Норфолке на папоротнике гадали, разрезая стебель и пристально разглядывая срез, где должны были проступить инициалы будущего жениха. В Шотландии считали, что единственной буквой, которую можно разглядеть на срезе стебля папоротника, будет С, от Christ – Христос. Именно поэтому папоротник ненавидят ведьмы.
Зверобой, собранный накануне летнего солнцестояния, сушили и клали на подоконник для защиты от молний, бурь, пожаров и нечисти. Истолченный зверобой носили на шее в шелковом мешочке. Он обеспечивал успех в любовных делах, прояснял разум, исцелял психические заболевания.
У орехов исстари была эротическая подоплека, учитывая, что слово «орехи» (nuts) обозначало мошонку Когда по осени девушки шли за лесными орехами, подмигиваний и сальных шуточек избежать не удавалось. Орехи собирали для еды или для продажи, но уединение в лесу предоставляло прекрасную возможность завести интрижку. В лес за девушками следовали парни, а у тех, кто собирал орехи по церковным праздникам, появлялись и более зловещие спутники. Фольклорные сборники пестрят рассказами о насмерть перепуганных девицах, столкнувшихся в лесу с самим Сатаной.
Атмосферные явления
Для того чтобы избежать неприятностей, обращать внимание на все вышеперечисленные приметы было недостаточно. Не меньшую роль играли наблюдения за атмосферными явлениями. Непогоду суеверные умы связывали с проделками Сатаны. Если шел дождь, а на небе сияло солнце, валлийцы говорили, что дьявол колотит свою жену. Если в похожую погоду раздавался гром, значит, нечистый и за матушку свою принялся. Во время грозы Бог преследовал князя тьмы, чтобы загнать того обратно в пекло. Места, куда била молния, приобретали зловещую репутацию, а убитые молнией животные не годились в пищу. Тем, кто подвернется под Божью длань, тоже не поздоровится, поэтому двери и окна запирали при первых же раскатах грома. Подобным образом поступали хозяйки во многих английских графствах.
Ножницы, ножи, зеркала и любые светоотражающие поверхности обматывали тряпками, чтобы эти предметы не притянули молнию. Фаталисты, наоборот, открывали двери нараспашку: если молнии суждено проникнуть в дом, так пусть вылетит поскорее. В Шотландии совали в очаг кочергу и щипцы, чтобы умилостивить огонь, проявлением которого и были всполохи на небе. Само слово «молния» для многих было под запретом. Йоркширские мальчишки уверяли, что если произнести его непосредственно после вспышки, свалятся штаны. Для защиты от молнии на соломенных крышах коттеджей сажали молодило. А с распространением электрического освещения появились новые страхи – вдруг «электрическая жидкость» просочится в комнату, а потом как бабахнет! Вплоть до середины XX века осторожные особы затыкали розетки ватой, чтобы электричество оттуда не вытекало.
В очертаниях лунных кратеров виднелся силуэт мужчины с вязанкой хвороста на спине. Как-то раз он отправился за дровами в воскресенье, тем самым нарушив запрет на работу в святой день. Вот Господь и забросил его прямиком на луну. Добавляли, что за грешником последовал его верный пес, который и поныне лежит у его ног. По внешнему виду луны предсказывали погоду на ближайшее время. Бледная и мутная луна предвещала дождь, красная – грозу с сильным ветром, яркая и блестящая – морозы. Если месяц висел высоко, ожидались заморозки, низко – наоборот, теплые деньки. Одно кольцо вокруг луны указывало на приближение непогоды, двойное кольцо – на бурю.
Человек на луне
С фазами луны сверялись при работах на огороде, забое скота, стрижке волос и ногтей. Длинный свод правил регулировал поведение во время новолуния. На молодой месяц нельзя было смотреть через стекло или левое плечо, а также встречать его с пустыми руками. Молодому месяцу кланялись, делали реверансы, целовали руку – собственную, за неимением оной у месяца,– или приподнимали шляпу. Тыкать пальцем в луну считалось невежливым, и этого жеста избегали. За почтительное отношение, месяц вознаграждал сторицей – посылал удачу или подарок.
Вместе с тем лунный свет считался опасным. Матерям советовали как следует занавешивать окна в детской, чтобы у спящих малышей не помутился рассудок от прямого контакта с лунными лучами. Связь луны с лунатизмом, т.е. бессознательными действиями, совершаемыми во сне, не подвергалась сомнению. Попадание лунных лучей на продукты питания якобы ускоряло процессы гниения.
Появление кометы предвещало катастрофу национального масштаба. Дурным знаком считалось также солнечное затмение. Во время затмений валлийцы закрывали колодцы, чтобы вода не помутнела.
Падающие звезды имели несколько противоположных интерпретаций: по одной версии, они сообщали о рождении мальчика, по другой – о чьей-то кончине, по третьей – предупреждали самого смотрящего о скорой смерти. В XIX веке набирало обороты поверье, что при виде падающей звезды следует загадать желание. Лондонские торговцы в этом случае неизменно выкрикивали «Деньги!».
Так же как и на луну и звезды, не следовало показывать пальцем на радугу. Очень часто ее связывали с удачей, а примета о том, что в конце радуги можно отыскать горшочек золота, наверняка известна всем нашим современникам. Но иные приметы были не такими уж «радужными». Если радуга зависала над домом или же оба ее конца находились на одном острове, чья-то смерть не за горами – так утверждали на Оркнейских островах. В Уэльсе бытовало поверье, что у того, кто пройдет под радугой, может поменяться пол.
Словом, жизнь человека в XIX веке зависела от потрясающего количества самых разнообразных факторов. Куда там нынешним зависимостям от Интернета и сотового телефона!