Однажды мне позвонил Максим Александрович. Он рассказал, что сейчас он живет в австрийской деревне, пасет коровок и курочек и приглашает меня в путешествие. Я согласилась, хотя сочла историю про деревню и курочек приколом.
«Поезжай, почему бы и нет?» – говорил мне голос. Я научилась к нему прислушиваться.
Когда я приехала к Максиму Александровичу в гости, у него оказалась очень уютная, правда небогатая, но со вкусом обставленная квартира. В ней царил стиль лофт с кирпичными стенами, на которых висели картины, электрогитары и музыкальные пластинки. В углу одной из комнат располагалось что-то вроде торговой витрины, где были расставлены разные медиаторы, диски, статьи из газет и журналов и прочие музыкальные «ништяки».
Надо сказать, местная культура сильно повлияла на моего бывшего учителя музыки. Он тоже почувствовал вкус свободы: все те же длинные волосы были заплетены в дреды, одевался он более вольготно и с элементами спортивного стиля, перешел с романтической элегантной классики в дерзкую драму. Когда человек чего-то достигает в жизни, ему такое позволительно. Цветные волосы, вязаная шапочка, яркие свитера – это все бунт, такой же, как моя стрижка наголо и корявый портрет матери на руке в семнадцать лет. Бунтовать могут лишь те, кто сидит высоко, кого уважают. А может, и наоборот, его никто не уважал и он смирился с этим. Его мечты о высоком доходе так и остались мечтами.
Мы пили чай, ели сладости, играли на музыкальных инструментах и молчали. Мы перешли на «ты» и немного сблизились. Я попросила больше не называть меня по-старому и озвучила свое новое имя. Каждый раз, когда он называл меня по-старому, я повторяла новое имя и настоятельно требовала называть меня именно так, но он запомнил меня другой.
– Ты так изменилась… в лучшую сторону! Похорошела как! – сделал мне комплимент учитель. – А помнишь, как ты побрилась налысо? Я тебя увидел и подумал, что ты реально с катушек слетела… А теперь красивая, прическа тебе очень к лицу, ты так похудела. Ты стала как-то… сексуальнее, что ли.
– Все мы слетаем с катушек, но каждый по-разному, – констатировала я.
Играл легкий и спокойный гранж вперемешку с инди- и лаундж-музыкой. Занавески качались на ветру в такт мелодии. Все, как и в школе, но добавилось кое-что еще, чего в школе не было: особый вкус, запах и атмосфера, то, благодаря чему время замирало. Это был запах травки. Я пробовала ее и раньше, но на этот раз меня накрыло по-новому, и я созерцала все новые и новые проявления этого мира во всех его формах и воплощениях.
Мы обсуждали искусство, вспоминали путешествия, города, районы и предместья. Максим увлекался историей, поэтому ему можно было задать вопрос о любой эпохе: про Людовика XI, Франциска I, эпоху Ренессанса. Я выбирала тему, а он делился пикантными подробностями, пусть иногда и недостоверными. Он повествовал о том, как в то время одевались, как проводили время, какие музыканты творили тогда. Он хвастался знаниями о современной немецкой рок-музыке и о собственной музыкальной карьере в Берлине, личными знакомствами с представителями известных музыкальных коллективов.
– По правде говоря, это и карьерой назвать сложно. Мы с друзьями ездим по городам и даем концерты. Продвижением занимается Майк, наш продюсер, как он это делает, мне неизвестно. В итоге ездим много, а выхлоп с этого небольшой, – жаловался он.
Меня волновало совершенно другое. Я рассказывала о школьных годах, в подробностях высказала ему все, что испытала по отношению к нему, как страдала в своей семье, как искала свою мать. Один рассказ плавно перетекал в другой, нити речи терялись и переплетались, умирало старое и рождалось новое повествование – и так до бесконечности. Иногда я высказывала мысли, которые казались мне гениальными, но тут же их забывала, и меня это несколько раздражало. Первое время он вежливо поддакивал, но вскоре перестал.
После очередной истории он подошел к своему большому красному шкафу, наполненному пластинками, достал диск группы Scorpions и вставил в проигрыватель. Мы слушали все треки по порядку, даже прослушали эту пластинку несколько раз на повторе, но не заметили этого, а потом он поменял ее на следующую.
– Давай прослушаем все пластинки, которые у тебя есть? – предложила я.
– На это уйдет несколько лет, за весь вечер не прослушаешь, – ответил он. – Давай для начала покурим, а потом я покажу тебе остальные композиции?
Я согласилась.
«Может, нужно уходить?» – время от времени шептали внутренние голоса.
«Здесь небезопасно!»
«Этот человек хочет тебя убить!»
«Здесь говорю только я. Тебе сейчас нельзя ничего говорить. Ты можешь сказать лишнее, и эта информация сработает против тебя», – наставлял внутренний голос.
– Да прекратите вы, заткнитесь! – закричала я. – Устала вас слышать!
Максим Александрович засмеялся, завалившись ко мне на колени и покатившись по полу.
– Блин, что произошло? Что это было, что? – орала я в истерике. – Почему ты смеешься, что в этом смешного, идиот?
– Будешь так паниковать и называть меня идиотом, я с тобой не буду общаться! – сделал мне замечание совершенно чужой и ненужный мне человек. Я даже не знаю, кем он мне приходился. Я не могла назвать его ни другом, ни учителем, ни мужчиной. Он так и остался для меня безликим существом, но на этот раз его образ приобретал все больше омерзительных очертаний.
Голоса предупреждали меня, что я могу ляпнуть что-то сокровенное, что давно храню в себе и никогда не расскажу, а если сделаю это, то буду потом сильно жалеть. Это мои преступления, мои руки по локоть в крови, это моя месть за мать.
Поглядев за окно, я увидела, что на улице шел дождь. Идти домой нужно по сухой погоде, иначе я промокну и замерзну. Время проносилось невыносимо быстро, а я сидела и не предпринимала никаких действий. Когда часовая и минутная стрелка на часах соединились, у меня началась тревога.
«Как я поеду домой, на чем?»
«Готов ли этот человек оплатить такси, снять гостиничный номер, или он оставит меня ночевать у себя, в этой халупе?» – голоса не умолкали.
Оставаться наедине с человеком, которому я только что объяснялась в нереализованных чувствах, было страшно и даже опасно. Я намеревалась успеть на поезд, но как только часы пробили двенадцать, все шансы приравнялись к нулю. А мне все хотелось говорить и говорить.
– Уже поздно, – сказал Максим Александрович. – Может, продолжим наш праздник в другом месте? Поехали в…
– Ты не хочешь меня слушать и собираешься бросить меня в каком-то ночном клубе? – прокричала я.
Мне казалось, что меня никто не замечает. На мои глаза навернулись слезы, они стекали по щекам, падали на платье и ритмично стучали о жесткую обложку пластинки. Я раскачивалась из стороны в сторону, эмоции невозможно было остановить. У меня время от времени происходило такое, и вот опять началось. Словно крышу сорвало, а еще начались приступы тошноты. Я наклонилась вперед, уперлась руками в пол и рыдала, будто меня рвало. Мне казалось, что я падаю.
– Слушай, а я доберусь до дома? Мне кажется, не смогу, упаду, – сказала я, продолжая всхлипывать.
Он вытянул руки, взял меня за плечи, затем прижал к себе.
– Обними меня как можно сильнее.
Я обняла его, уткнувшись в грудь. Все тело дрожало, не то от волнения, не то от холода.
– Еще сильнее. Не можешь, что ли?
– Могу.
Я сжала руки с еще большей силой, от чего слезы потекли сильнее, и футболка Максима сделалась влажной.
– Значит, есть сила, – констатировал Максим Александрович и, словно давая мне разрешение, добавил: – Можешь идти.
Я собрала вещи, попрощалась. Максим проводил меня до двери, и я безвольно шагнула в подъезд. Послышался щелчок ключа в замочной скважине. Все тело ломило, адская головная боль рассыпалась по внутренним органам, словно мне вонзали отвертки в глаза и судорожно прокручивали их в момент взмаха каждой моей части тела. Лифта в доме не было, так что мне пришлось опираться о стены, чтобы не упасть во время спуска по лестнице.
Когда я оказалась на первом этаже, то поняла, что не рассчитала сил и дальше идти не смогу. Меня била дрожь, я задыхалась. Я позвонила Максиму Александровичу, чтобы тот помог мне вскарабкаться обратно на третий этаж. Лучше переночевать в этом доме, хотя бы в подъезде, лишь бы не тащиться в метро, упасть там и быть затоптанной, как собачье дерьмо.
– Кое-что в тебе ничуть не изменилось. Ты осталась такой же беспомощной, какой была в школе. Помню, как я вытащил тебя из туалета, ты хныкала там. И вот эта ситуация повторяется.
От этих слов я заплакала навзрыд, и Максим принялся меня успокаивать. Он начал гладить меня по волосам, говорить о том, какая я красивая, как он верил в меня, и о том, что вскоре меня отпустит.
– Да никак ты в меня не верил! Уехал в Европу по своим делам и позвонил только сейчас, и тебе все это время было все равно на меня и мои чувства. Я приехала к тебе даже не за твой счет, – высказалась я.
– Успокойся! – предложил он. – Пойдем на балкон, покурим и поговорим.
– Ты хочешь, чтобы я совсем подохла?! – гневно прокричала я, на что он ничего не ответил.
Он взял гитару и исполнил несколько песен, вслушиваться в которые мне не хватало сил. Внутри себя я молилась Богу. Я упала на ковер на балконе и неподвижно лежала, следя за обстановкой вокруг и медленно двигая губами. Максим наклонился ко мне и принялся пристально разглядывать меня.
– Что ты на меня так смотришь? Я все равно ненавижу тебя, подлец, – промямлила я и засмеялась.
Он поправил мои волосы, ласково зачесал их за ухо и, вплотную приблизив ко мне свое лицо, произнес полушепотом: «Скажи мне больше». В эту секунду я успела ощутить сладкий аромат, исходящий от его длинных волос, заплетенных в дреды, а также легкий запах пота, смешанный с запахом травки.
– И скажу! – воскликнула я. – Ты конченая тварь, сволочь, ты испортил мне все школьное образование. Помнишь, как я спросила, хотел бы ты продолжить со мной общение? Что ты ответил, помнишь, скотина? Ты сказал, что ты слишком занят! Ты не нашел на меня время! Из-за тебя я скиталась по чужим квартирам в незнакомых городах, из-за тебя я поп