он ненадолго останавливался, давая отдых мотору и своему организму.
Голоса. Они звучали в его голове бессвязным эхом.
– Всего лишь солнце, – твердил Брендс, заставляя себя не участвовать в звенящих в ушах разговорах. Бег – вот что было его стихией, и эта дорога – это и была его жизнь. Такая же пыльная. И такая же, казалось бы, бесконечная. Жизнь Билли Брендса…
В одном из придорожных городков он остановился возле книжной лавки и долго упрашивал торговца найти хоть одну книгу Эдгара. Хоть одно стихотворение, которое он смог бы выучить наизусть и противопоставить несмолкающему рою голосов в своей голове. Раздраженный подобной настойчивостью торговец закрыл лавку, выпроводив Брендса за дверь.
– Возьмите сборник антибританских памфлетов Френо, – посоветовал напоследок торговец.
– На кой черт мне сдался Френо!? – Брендс сплюнул в придорожный песок, забрался в «Паккард» и дал по газам, окатив торговца пылью.
В следующем городке он остановился у ювелирной лавки и продал пару украшений, которые успел стянуть у жены. Он представлял себя миссионером, солдатом удачи, человеком, свободным от мелочных обязанностей и мирских неурядиц. Калифорния, «Паккард» и старая карта – вот такой и была его жизнь. И никто никогда не сможет изменить его, удержать обязанностями и клятвами. Жизнь коротка, и лучше умереть, пытаясь отыскать тайны и события, чем состариться, сожалея.
«Суккубус». Выбитая в камне надпись заставила Брендса остановить машину. Волнение. Он прикоснулся к нагретому солнцем камню. Небольшой городок ждал его, а за ним его ждал дом художника. Никогда прежде Брендс не был так возбужден и увлечен одной единственной целью, тайной, судьбой. Нет. Он не мог проделать весь этот путь зря. Брендс запрыгнул в машину. Ожидание разрывало его на части. Сводило с ума. Он был словно непоседливый мальчишка, неспособный дождаться момента, когда родители разрешат ему развернуть подарки.
Город, улицы, люди, дома… В другое время увиденное приятно удивило бы Брендса, но сейчас он видел лишь конечный пункт своего долгого пути – картины. Что они будут значить для него? Что если вся его жизнь была нужна лишь для того, чтобы сегодня он приехал в этот дом и вдохнул жизнь в заждавшиеся спасителя тени? Брендсу показалось, что всю свою сознательную жизнь он мечтал именно об этом. Стать настоящим творцом, создателем. Может быть, поэтому в его книгах и было столько жизни? При мысли об этом ладони Брендса вспотели. Он станет лучшим творцом из всех. Он превзойдет Льюиса, Уортон, Драйзера, Хоуэлса. Он…
Брендс остановился. Высокие железные ворота преграждали ему путь. Мечты лопнули, как мыльный пузырь. Он снова вернулся с небес на землю. Как и всегда – мечты и реальность, и он твердо знает, где должна проходить грань между ними. Низкорослый негритенок выбежал к нему навстречу.
– Сеньор судья! – закричал он. – Мадам ждет вас, сеньор судья!
Негритенок, кряхтя, начал открывать тяжелые ворота. Дом. Брендс уже видел его. Негритенок замахал руками и побежал перед машиной, указывая путь. Вот он – фонтан. Вот он – портик и лестница. Вот они – своды и колонны. Негритенок проводил Брендса до парадных дверей и убежал, сверкая голыми пятками. Жара сменилась долгожданной прохладой. Женщина. Она смотрела на Брендса, и выражение ее лица менялось от радушного к удивленному.
– Ты не Поллак, – сказала женщина.
– Я Брендс. Билли Брендс.
– Тебя прислал судья?
– Нет.
– Значит, Сопля опять все напутал!
– Сопля?
– Негритенок, что привел тебя, – женщина подошла к Брендсу. Высокая, властная. – Так почему ты здесь, говоришь?
– Я не говорил.
– Значит, самое время сказать.
– Я писатель.
– Я не спрашиваю, кто ты. Я спрашиваю, что привело тебя сюда.
– Любопытство.
– Всего лишь?
– Иногда этого достаточно.
– Тогда уходи.
– Нет.
– Что-то еще?
– Картины.
– Вот это больше похоже на правду.
– Я должен их увидеть.
– А что взамен?
– Все, что угодно.
– Тогда я хочу, чтобы ты помогал Сопле открывать ворота.
– Я способен на большее.
Женщина запрокинула голову и громко рассмеялась.
– Этот огонь сожжет твои крылья, Билли Брендс!
– Я всего лишь писатель, который ищет свою историю.
– Истории повсюду.
– Мне нужна эта.
– Она изменит тебя.
– Я не боюсь перемен.
И снова смех.
Брендс чувствовал, как пот покрывает его тело. Холодный, липкий. Женщина. Она лежала под ним. Тело обнажено. Глаза открыты. Руки вытянуты вдоль туловища. На лице застывшая маска безмятежности. Просто статуя. Белый мрамор. Но в ней была жизнь. Брендс чувствовал тепло. Дыхание. Но все это было каким-то механическим, нереальным, не свойственным подобному моменту. Словно сон. Брендс вгляделся в лицо своей любовницы. Нос, рот, глаза, уши… Все казалось каким-то разрозненным, не связанным воедино. Лицо без лица, лишь характерные черты. И эта земля! Растрескавшаяся и выжженная солнцем почва, на которой лежали Брендс и женщина-статуя. И красное небо! Низкое, наполненное кровью. И все эти люди! Вернее, не люди, а такие же безликие силуэты, как женщина под ним. Гипсовые, мраморные, каменные. Они окружали Брендса. Десятки, сотни, тысячи. Их лысые головы скрывались за горизонтом, там, где кровавое небо соприкасалось с выжженной землей.
– Пойми меня! – потребовала женщина-статуя. Ее каменные руки обвили его шею, прижали к себе. – Слышишь? – спросила женщина-статуя, и удары ее сердца гулко разнеслись в голове Брендса. Тягучие, похожие на удар церковного колокола. Они заполнили его тело. Нет, не только они. Десятки, сотни, тысячи других сердец – дьявольская какофония звуков. Брендс закричал, зажимая руками уши. Женщина-статуя. Она уже не была под ним. Она была сверху. – Пойми меня! – требовала она, ритмично двигая бедрами. – Дай мне имя! Дай мне лицо! Дай мне чувства!
– Ненавижу! – закричал Брендс, и другие окружавшие его статуи начали оживленно перешептываться. Они склонились над ним, оставляя лишь небольшой клочок кровавого неба. Их руки прижали его к земле, лишая возможности освободиться. – Ненавижу! – орал Брендс, а женщина-статуя продолжала насиловать его, и лицо ее начинало обретать формы: дикие, необузданные, перекошенные злобой гримасы.
– Пойми меня! – голос и тот был пропитан ненавистью и отвращением. – Пойми… – голос сорвался на детский плач: пронзительный, неистовый. И лицо. Теперь оно обрело черты младенца. Все еще нечеткие. Но Брендс видел, как они развиваются. Ребенок – девочка – женщина… Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого лица. – Пойми меня! – звенел девичий голосок. – Создай меня!
Брендс трясся, словно в лихорадке. Теплые губы осыпали его лицо поцелуями. Женщина. В ней, несомненно, была страсть. Брендс чувствовал это своей кожей. И страсть захватывала его. Подчиняла помимо воли. Разум кричал: «Нет!», а тело, высунув язык, задыхаясь: «Да! Да! Да!». И эти бедра! Этот жар! Брендс не хотел больше сопротивляться. Он открыл глаза. Брюнетка. Она была прекрасна в своей дикой, природной страсти. Брендс посмотрел на небо. Низкое, кровавое. Бедра брюнетки задвигались быстрее. Ногти впились ему в грудь.
– Не останавливайся! – сказал он. – Не останавливайся!
И черный ворон, спустившись по спирали с неба, вцепился когтями Брендсу в глаза.
Ночь. Ветвь кипариса стучит в окно. Брендс проснулся, очнулся, вернулся к жизни… Темнота. Картины скрыты мраком. Сколько времени он здесь? Пару часов? Пару дней? Брендс поднялся на ноги. Тайны… Женщина… Статуи… Глаза! Он ощупал свое лицо. Никаких шрамов. Значит, сон… Двери, картины, жизнь… Брендс прикоснулся к груди. Четыре рваных полосы на левой и четыре на правой стороне. Что же реальность, а что нет? Луна. Ее серебристый свет лился сквозь окна. И снова картины: рисунки на стенах, мозаика на полу… Брендс закрыл глаза и попытался наощупь найти выход.
– Тебе помочь? – брюнетка. Он узнал ее голос, вскрикнул, отдернул руки. – Не бойся.
– К черту! – Он открыл глаза и побежал к выходу. Лунный свет серебрил обнаженное женское тело. Позади. За спиной. Брендс обернулся. Пустота.
– Я не причиню тебе вреда, – голос. Он был прямо перед ним. Возле дверей. Женщина. Брюнетка. – Я не смогу причинить тебе вред. Не после того, что между нами было.
– Ничего не было, – затряс головой Брендс.
– Не обижай меня, творец. Я знаю, ты не выносишь вида женских слез, – темнота делала ее тело идеальным.
– Выпусти меня.
– Я твоя часть.
– Выпусти!
– Ты моя часть!
– Черт! – Брендс закрыл лицо руками.
– Не бойся ее, – голос за спиной.
– Это еще кто? – он обернулся.
– Не нужно бояться своих созданий.
Высокая женщина. Мадам Себила. Она вышла из темноты в полоску лунного света.
– Не понимаю, о чем вы.
– Понимаешь, Брендс. Твое тщеславие привело тебя сюда. Твои амбиции. Разве ты никогда не тешил себя мыслью, что достоин большего?
– Я всего лишь писатель, который ищет свою историю.
– Иногда истории находят нас.
– Это безумие.
– Обернись и посмотри на творение рук своих. Ты создал ее. Твой гений вдохнул в нее жизнь. Она – подтверждение твоей исключительности и твое признание. Разве не об этом ты мечтал всю свою жизнь?
Брендс обернулся. Темнота. Лунный свет. Безупречное женское тело. Черные волосы, рассыпанные по хрупким плечам. И глаза. О, да! Эти глаза Брендс искал всю свою жизнь. Глубокие, впитавшие в себя всю темноту ночи и звездного неба. Сколько же раз он писал о них! Поклонялся им! И вот теперь они смотрели на него. И это было чудо. Это была самая замечательная история из всех, которые Брендс когда-либо создавал. Его шедевр. Он смог превратить камень в женщину, безликость в прекрасное, бездушность в одухотворенное…
– Можешь выбрать для нее имя, – сказала мадам Себила, и Брендс испугался, что не сможет этого сделать, не нарушив созданной безупречности.