– Хорошо, Гарольд. Теперь я – твоя Джанет.
– Когда-то давно я знал одну женщину по имени Джанет… – Гарольд запнулся, вспоминая стертое годами лицо. – Она была очень красива. Да. Очень красива…
Он закрыл глаза. Веселый смех. Яркое солнце. Блеск воды. Теплый песок. Женщина. Джанет. Настоящая Джанет, та, которую он помнил и любил. Ночь перестала существовать. Лишь только пляж и женщина, бегущая вдоль кромки воды. Ее дети. Еще совсем маленькие. Ее муж – брат Гарольда. И боль, которую ничто не может заглушить. Легкие, случайные соприкосновения. Ничего не значащие взгляды. Вечера возле камина. Семейный дом.
– Как такое могло произойти? – Джанет. Ее дрожащий голос. Они лежат в постели, где эта женщина зачала от его брата двоих детей. – Как, Гарольд? – она смотрит на него, касается его щеки. Ее кожа пахнет жасмином. Она прикрывает одеялом грудь. Щеки заливает румянец. Гарольд молчит. – Скажи хоть что-нибудь, – просит Джанет. Ее дыхание обжигает Гарольду лицо, она сбрасывает одеяло. Смущение. Бледные колени плотно сомкнуты. – Не бойся, – шепчет Джанет. – Твой брат ничего не узнает, – она сгибает колени, разводит в стороны. Боль. Она бьет в голове молотом страсти по наковальне сомнений. Виски пульсируют. Джанет! Джанет! Джанет… – Люби меня, Гарольд! – Вечера. Камин. Семейные ужины. Дети…
– Ты очень похожа на Джанет, – сказал Гарольд, разглядывая обнаженную женщину. Тени одна за другой ложились на ее лицо, усиливая сходство. – Я мог любить ее. Мог обладать ей.
Он поднялся с кровати, не стесняясь своей наготы. Годы. Они стерли воспоминания той ночи. Он сам стер все воспоминания. Осталась лишь боль. Боль и ненависть. И эта женщина. Она уже не была незнакомкой. Она стала Джанет из прошлого, лица которой Гарольд почти не помнил. Как и лица своего брата. Все было в прошлом. Но прошлое догнало его. Здесь, сейчас.
Юта поправила одежду, открыла дверь и вышла на улицу. Ночь только начиналась. Полная луна заливала землю своим золотистым светом. Отчим спал, укрывшись грязным одеялом. Мать спала вечным сном, перейдя четыре года назад в лучший мир. Юта сделала несколько шагов, остановилась. Пыльный «Паккард» вынырнул из темноты. Мужчина. Юта не видела его лица. Он разглядывал ее. Изучал.
– Как тебя зовут? – спросил мужчина.
– Юта.
– Я – Билли.
– Привет, Билли.
– У тебя интересное имя, Юта.
– Я вся интересная, Билли.
Мужчина открыл дверку. Она неловко забралась в машину.
– Хочешь сделать это здесь или отвезешь меня куда-нибудь?
– Я бы хотел сделать тебе предложение.
– Какое предложение, Билли?
– Мне нужна девушка, которая поехала бы со мной в Калифорнию.
– В Калифорнию?
– Ну, да. Солнце, пляжи, дорогие вина…
– И что я должна буду делать?
– Стать ненадолго другим человеком.
– И все?
– Это не так просто.
– Я каждую ночь становлюсь другим человеком, Билли. Поверь, это намного проще, чем быть собой. Кого я должна изображать?
– Правнучку известного художника.
– Какое отношение к этому имеешь ты?
– Я должен был вернуть ее в родной дом.
– Почему же не вернул?
– Она не захотела.
– Поэтому ты решил найти кого-то другого?
– Именно.
– Что потом?
– Потом ты якобы захочешь вернуться в родной город, я заплачу тебе, и мы расстанемся.
Звуки, доносившиеся из-за закрытых дверей картинного зала, заставляли кровь стынуть в жилах. Брендс слушал, закрыв глаза. Скотч обжигал губы. Стоны, крики – дикая какофония безумия и страсти.
– Почему ты не захотел присоединиться к ним? – Ламия. Брендсу не нужно было открывать глаза, чтобы узнать ее божественный голос.
– Мне это неинтересно.
– Когда ты создавал меня…
– Когда я создавал тебя, это было другое.
– Прости меня.
– Простить? За что?
– За мою преданность тебе.
– К черту, – Брендс допил скотч, поморщился, налил еще. – Что будет с Ютой?
– Она не умрет, если ты об этом.
– Что будет, когда приедет Гарольд?
– Он не приедет.
– Что?
– Он никогда больше не сможет причинить тебе вред. – Женская рука забрала у Брендса стакан. – Я никому не позволю причинить тебе вред. – Губы. Они почти касались губ Брендса. – Позволь мне обнять тебя, Билли.
– Нет.
– Позволь отблагодарить тебя. Сделать своим господином.
– Не смей прикасаться ко мне! – Брендс оттолкнул ее.
– Ты просто напуган.
– Ты убила человека! Ты убила Гарольда!
– Ты мой создатель, и я всего лишь служу тебе. Тебе, твоим детям и детям твоих детей…
– Замолчи!
– Прости, Билли, но ты не сможешь ничего изменить.
Солнечный свет. Он заливал гостиные залы дома Леон.
– Ты хорошо служишь, Дэнни.
– Стараюсь, мадам Себила.
– Иногда одного старания мало, – она обняла Юту, прижала к себе, выставляя на обозрение ее грудь. – Посмотри на эту юную девочку, Дэнни. Знаешь, кто она?
– Нет.
– Знаешь, кем был ее отец?
– Нет.
– Знаешь историю этого дома?
– Нет.
– Тогда почему ты здесь, Дэнни?
– Деньги.
– Что еще?
– Власть.
– Еще?
– Секс.
– Докажи. – Руки Себилы надавили Юте на плечи, заставляя встать на колени. Платье упало к поясу, обнажая грудь. – Сделай с ней все, что тебе когда-либо хотелось сделать с женщиной.
– Нет.
– Она будет покорной.
– Потому и нет.
– Ты очень странный, Дэнни.
– Весь этот дом странный.
– Хочешь узнать о нем больше?
– Я уже назвал все, чего я хочу.
– И, тем не менее, я познакомлю тебя с одним человеком. Он писатель. Из Детройта. Он знает об этом доме все, что нужно знать тебе.
– Как вам будет угодно.
– Да, Дэнни, как мне будет угодно. И, Дэнни?
– Да?
– Не разочаруй меня.
Ресторан «Ред Даймонд». Гастролирующий джаз-бэнд из Нового Орлеана. Столик недалеко от сцены. Ужин на двоих. Блеск столового серебра. Мими Уэлш и Фредерик Лерой.
– Не боишься, что нас увидят вместе?
– Нет, – он сжал ее руку. – Уже нет.
Взгляд через стол. Память через годы.
– Я больше не завишу от обстоятельств, Мими.
– А как же Ив?
– Ты ведь знаешь, я никогда не любил ее.
– Но ее деньги?
– Они больше не нужны мне. Я вернул ее семье все, что когда-то взял.
И снова память… Встреча. Этот странный дом свихнувшегося художника. Клятвы на верность. Страх… Нет! Он больше не будет бояться. Никогда! Теперь все в его руках. Вся его жизнь!
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Что?!
– Будущему мэру нужна порядочная жена, Мими.
Память… Нет! Он не хочет знать, что связывает его молодую жену Ив и дом художника. Нет, он не претендует на эту историю.
– Я хочу знать, Фредерик.
– Почему сейчас?
– Потому что ты предлагаешь мне стать частью твоей жизни.
– Ты не поймешь.
– Я постараюсь.
– Ты не поверишь…
Память…
Картины. Они сводят его с ума.
– Что ты видишь? – спрашивает мужеподобная женщина.
– Солдаты, – шепчет Фредерик.
– Ты видишь солдат?
– Да.
– Что они делают?
– Они насилуют женщин и детей. Белых. Они убивают их. Сжигают живьем. Вспарывают им животы и заставляют рабов насиловать умирающих в окровавленные раны.
– Тебе страшно?
– Да.
– Чего ты боишься?
– Их смеха.
– Ты ведь приехал с юга, Фредерик?
– Да.
– В какую форму одеты солдаты?
– Конфедерации.
– Может быть, среди них есть твой дед или отец?
– Нет.
– Почему же нет, Фредерик?
– Потому что эти солдаты… Они не люди… Нет. Сам дьявол прячется у них за глазами.
– Твой отец был другим?
– Да.
– А ты?
– Я тоже другой.
– Докажи.
– Как?
– Убей солдат! Убей их всех!
Холод клинка обжег сжатую в кулак руку Фредерика. Сталь блеснула, рассекая полумрак. Реальность перестала существовать. Он был там – в том времени, в том доме. Крался на цыпочках, ведомый лишь одним желанием, лишь одной страстью. Убить! Убить! Убить! И пролилась кровь.
Солдат вскрикнул, зажал руками перерезанное горло и упал замертво. Фредерик взмахнул клинком, отсекая кисть его товарища. Дикий вопль заглушил стоны умирающих жертв. Фредерик занес клинок над головой, и опустил на зажимающего обрубок руки солдата. Тот метнулся в сторону, попытался уклониться. Сталь лязгнула по черепу, расцарапала щеку, отрезав ухо, и глубоко ушла в предплечье, разрубая кости. Лезвие застряло в агонизирующем теле. Солдат повалился на спину, увлекая Фредерика за собой. Грянул выстрел. Пуля просвистела где-то над головой. Фредерик освободил клинок, поднялся на ноги. Третий солдат опустил приклад винтовки на пол, достал патрон из подсумка, оторвал зубами часть гильзы, высыпал порох в ствол и протолкнул в него пулю. Выбросив вперед руку с окровавленным кинжалом, Фредерик бежал к солдату, перепрыгивая через разлагающиеся тела убитых хозяев дома. Солдат дослал пулю внутрь ствола, отбросил шомпол, взвел курок, достал капсюль, но в тот самый момент, когда капсюль был надет на шпенек, беспощадная сталь разорвала грудь, пронзая сердце. Солдат выронил винтовку, открыл рот в безмолвном крике, упал на колени и замер. Залитый кровью, с безумным взглядом Фредерик огляделся, ища себе новых жертв.
Два пьяных солдата с винтовками «Ли-Энфилд» наперевес бежали к нему, готовясь к штыковой атаке. Один из них вырвался вперед, запутался в выпотрошенных кишках чернокожей женщины и упал к ногам Фредерика, чертыхаясь на чем свет стоит. Холодная сталь вонзилась ему между лопаток. Крик. Бесплодные попытки вытащить клинок. Фредерик наступил на него, освобождая несущее смерть лезвие. Еще солдат. Фредерик уклонился от ржавого штыка, распоровшего ему бедро. На нетвердых ногах солдат пробежал дальше, выругался и начал разворачиваться для новой атаки. И снова блеснул кинжал. Выбивая солдату зубы и рассекая надвое язык, он пробил ему череп и забрал никчемную жизнь. Оставался еще один.