Верность Риму сохранили латины, италийские греки и, разумеется, римские колонии на территории Италии. Этруски и умбры также не присоединились к восставшим, однако в их рядах не было единства — крупные землевладельцы тяготели к Риму, но они представляли лишь часть местного общества.[659]
Между тем в Риме решили «разобраться» с потерпевшими поражение реформаторами. Плебейский трибун Квинт Варий Север Гибрида провел закон об оскорблении величия римского народа, по которому подлежали суду те, кто словом или делом подталкивал союзников к восстанию (Асконий. 22 и 79С; Валерий Максим. VIII. 6. 4; Аппиан. ТВ. I. 37. 165).[660] Конечно, понимать такую формулировку можно было поразному — одни в бунте италийцев винили тех, кто шел им на уступки, другие возлагали ответственность на «твердолобых». Но сейчас верх взяли сторонники «жесткой» линии и речь шла о сенаторах, сочувствовавших Друзу.[661] Под суд попал сам принцепс сената Эмилий Скавр — ему, впрочем, было не привыкать, он судился всю жизнь, выступая то как истец, то как ответчик.[662] Такой крепкий орешек оказался не по зубам обвинителю. «Варий из Сукрона утверждает, что Эмилий Скавр призывал к оружию союзников, а Скавр это отрицает. Кому вы больше поверите?» (О знаменитых мужах. 72.И).[663] Удар был не в бровь, а в глаз: Скавр напоминал о происхождении Бария из Сукрона — города в Испании. Трибун, хотя и принадлежал к числу римских граждан, не то что для Рима, но даже для Италии был чужаком. И как смеет этот наглец, давал понять подсудимый, нападать на самого принцепса сената? Скавр был оправдан.[664]
Привлекали к суду и другого видного человека — Марка Антония, консула 99го и цензора 97 года, триумфатора, одного из лучших ораторов того времени (Цицерон. Тускуланские беседы. П. 57). Но и он, повидимому, избежал опасности — вновь обвинители не рассчитали свои силы. Удалось оправдаться, судя по всему, и претору 91 года Квинту Помпею Руфу (Цицерон. Брут. 304).[665] Другим подсудимым повезло куда меньше. В изгнание пришлось уйти Гаю Аврелию Котте, Луцию Меммию, Муммию Ахейскому,[666] Луцию Кальпурнию Бестии[667] — видимо, тому самому, что уже однажды был несправедливо осужден во время Югуртинской войны.[668] Вообще суды до окончания войны рассматривали только дела по закону Бария, с какогото момента отложив все прочие иски (Annum. ГВ. I. 37; Цицерон. Об ораторе. III. 11; Брут. 205; 303–304).[669] В ожидании грядущих бедствий рассказывали о недобрых знамениях: домашние собаки бродили с воем, точно волки; скот покинул стойла и пастбища и разбегался по лесам и горам; в Кумах статуя Аполлона источала пот (Обсеквент. 54; Орозий. V. 18. 9).[670]
Стороны приготовились к схватке. Италийцы мобилизовали порядка ста тысяч человек.[671] Примерно такими же были и силы римлян,[672] хотя, как добавляет Аппиан, они частично состояли из италийцев, продолжавших сохранять верность Риму (ГВ. I. 39. 177). В целом, конечно, потенциал Рима превосходил возможности союзников,[673] но успеет ли он реализовать свой перевес? И что, если те из италийских общин, которые пока сохраняли лояльность, перейдут на сторону инсургентов? Об этом в сенате старались не думать. Воистину, «никогда со времен войн с самнитами и Пирром, даже в самые черные дни после Канн, римское господство над Италией не подвергалось столь тяжелым испытаниям»![674]
На войну выступили оба консула 90 года — Луций Юлий Цезарь[675] и Публий Рутилий Луп. Первому достался, выражаясь современным языком, южный фронт, второму — северный. Легатами обоих стало немало прославленных военачальников. Под командованием Цезаря служили консул 97 года Публий Лициний Красе, справивший триумф над лузитанами (отец триумвира Марка Красса); консул 98 года Тит Дидий, отпраздновавший триумфы над скордисками и кельтиберами; герой битвы при Аквах Секстиевых Марк Клавдий Марцелл; знатный, но ничем не зарекомендовавший себя Публий Корнелий Лентул;[676] а также Луций Корнелий Сулла. Под началом Рутилия оказались сам Гай Марий; участник боев с фракийцами будущий консул и триумфатор Гней Помпеи Страбон (отец Помпея Великого); а также двое нобилей, не прославивших себя громкими подвигами, — Гай Перперна и Валерий Мессала. В качестве проконсулов приняли командование консул 91 года Секст Юлий Цезарь и злейший враг Друза Квинт Сервилий Цепион, в ранге пропретора — Луций Порций Катон.[677]
«Стратегия повстанцев, которую они, разумеется, планировали заранее, состояла в том, чтобы вести наступление на всех фронтах; ее главной задачей являлся захват латинских колоний и в целом римских анклавов внутри зоны, контролируемой ими самими».[678] В соответствии с этими принципами италийцы и начали действовать.
Начало войны оказалось неудачным для римлян. Веттий Скатон разбил Луция Цезаря под Эзернией; сама Эзерния, старинная латинская колония, была осаждена. Сулла, по словам Орозия, прибыл с 24 когортами под Эзернию и нанес врагам тяжелые потери. Фронтин же рассказывает, что Сулла, застигнутый среди теснин неприятелем, завел переговоры с италийским командиром Дуилием. Воспользовавшись ослаблением бдительности повстанцев, он сумел увести войско у них изпод носа с помощью нехитрого трюка — трубач создавал «эффект присутствия», тогда как прочие воины улизнули из лагеря с обозом и боевыми машинами. Повидимому, смысл этой не вполне ясной операции таков: Сулла прорвал кольцо блокады и подвез продовольствие осажденным, что позволило им еще какоето время продолжать оборону.[679] Если же это была попытка снятия осады, то она не удалась.[680] Вскоре Эзерния пала, сломленная голодом (Аппиан. ТВ. I. 41. 182; Фронтин. Стратегемы. I. 5. 17; Орозий. V. 18. 16).[681]
Изза наступления италийцев армия Публия Красса была отрезана в Лукании,[682] Марк Лампоний разбил ее и отбросил к Грументу. Марк Эгнаций овладел Венафром, Папий Мутил — Нолой,[683] Стабиями, Саперном, Гай Видацилий — Канузием, Венузией и, видимо, Салапией. Однако вскоре Цезарю удалось разбить Папия под Ацеррами — первый серьезный успех римлян в ходе Союзнической войны.[684] Ацерры были важным стратегическим пунктом, обеспечивавшим связь между Капуей и крупной латинской колонией Беневент. В итоге «на этом фронте сложилась патовая ситуация, которая продемонстрировала, что наступление повстанцев в Кампании, несмотря на первоначальные успехи, выдохлось».[685] Войска провозгласили Цезаря императором, а сенат еще и повелел гражданам снять сагумы — военные плащи, в которые они облачились с началом войны в знак особой опасности, — и вновь надеть тоги (Аппиан. ТВ. I. 41–42; Ливии. Периоха 73; Орозий. V. 18. 11 и 14–15).
На северном фронте дела также шли с переменным успехом; от повстанческих отрядов Публия Пресентия потерпел поражение Гай Перперна; Рутилий Луп отстранил незадачливого военачальника от командования и слил остатки его войска с корпусом Мария. Но и сам консул вскоре показал, что он воюет не лучше Перперны. Не послушав Мария, который советовал не спешить с битвой и для начала обучить войска, Рутилий двинулся на врага.[686] При переправе через Толен[687] он попал в засаду, подстроенную Веттием Скатоном, потерпел полное поражение и погиб. Скорбь по погибшим в Риме была столь велика, что сенат велел впредь хоронить павших там, где они погибли, чтобы не производить дурного впечатления на горожан. Правда, Марию удалось спасти часть войска и нанести ответный удар Скатону, но это был лишь частичный успех. Вскоре катастрофа постигла и армию проконсула Цепиона. Недавно он сумел прорваться из окружения, в которое его взяли повстанцы, и ему вручили равную с Марием власть. Однако вскоре стало ясно, сколь неуместным был этот укол самолюбию Мария. Попедий Силон заманил войско Цепиона в ловушку и учинил ему разгром. Остатки его армии перешли под командование Мария, который фактически стал командующим северным фронтом (Аппиан. ГВ. I. 43–44; Овидий. Фасты. VI. 563; Дион Кассий. XXIX. 98. 1–2; Обсеквент. 55; Евтропий. V. 3. 2; Орозий. V. 18. 11–14).[688]
Ободренные успехом повстанцы нанесли поражение Луцию Цезарю близ реки Вольтурн[689] и преследовали его до Теана. Наступая на северозапад, они столкнулись с Марием. Аппиан пишет, что совместно с ним действовал и Сулла, который будто бы сыграл решающую роль в битве.