Затем в схватке сошлась пехота. По рассказу Плутарха, римляне, охваченные гневом, бросились на сомкнутый строй варваров, ощетинившийся копьями, побросав свои дротики и только с мечами в руках: «Дело в том, что в первых рядах вражеского строя они увидели пятнадцать тысяч рабов, которых царские полководцы набрали по городам, объявили свободными и включили в число гоплитов. Какойто римский центурион, говорят, сказал, что только на Сатурналиях случалось ему видеть, чтобы рабы пользовались свободой, да и то лишь в речах» (Сулла. 18. 5–6). Рабам удавалось какоето время сдерживать натиск легионеров, но постепенно они начали пятиться, поражаемые дротиками и зажигательными снарядами, которые метали римляне из задних рядов, а затем и обратились в бегство.
Тем временем Архелай задумал обойти римлян с фланга и начал движение; это не ускользнуло от внимания Гортензия, который беглым шагом устремился со своими когортами ему наперерез. Однако понтийский командующий, бросив против него две тысячи всадников, оттеснил римлян к склонам горы, отрезал от основных сил и начал охватывать в кольцо. Сулла, следивший со своего правого фланга за ходом битвы, тотчас, взяв с собой часть воинов, попытался прийти на помощь попавшим в беду соратникам; однако Архелай, догадавшись об этом перестроении по поднявшейся пыли, оставил Гортензия в покое и перенес удар на правый фланг, оставшийся без командующего. Одновременно с этим на левом римском фланге Таксил атаковал Мурену, так что и там сложилось тяжелое положение. Если верить Плутарху, Сулла какоето время пребывал в растерянности, не зная, где его присутствие окажется нужнее, но затем решил вернуться к себе на правый фланг, а на левый отправил Гортензия с четырьмя когортами.
Появление Суллы на правом фланге решило дело. Фланг и без того выдержал натиск понтийцев, а когда появились свежие силы, он перешел в атаку, и враги не выдержали. Не давая себе передышки, Сулла тут же устремился на левый фланг, но там воины Мурены тоже уже перешли в наступление. Началось повальное бегство понтийской армии — ее центр, увидев, что бегут оба фланга, последовал их примеру. Место, необдуманно выбранное Архелаем для лагеря, стало ловушкой для его воинов. Не имея пространства ни для того, чтобы спастись бегством, ни для того, чтобы перестроиться и встретить атаку врага, понтийцы были прижаты к скалам и там истреблены до последнего.
Многие панически бегущие воины устремились к лагерю, но обнаружили, что его ворота заперты — Архелай надеялся таким способом вновь обратить свое войско против врагов.
Однако это была заведомо нереальная затея — «не имея у себя ни военачальников, ни руководителей, чтобы выстроить их в порядке, не узнавая своих военных значков, брошенных, как это бывает в беспорядочном бегстве, они без труда были избиты: одни из них — врагами, так как не успели развернуться против них, другие же — своими собственными товарищами, так как они в беспорядке метались в большом количестве на узком пространстве. Они вновь бросились к воротам лагеря и толпились вокруг них, упрекая тех, кто их не впускал. С упреками они указывали им на их общих отеческих богов, на другие их близкие отношения, говоря, что они погибают не столько от врагов, сколько от тех, которые с таким презрением не хотят их принять к себе. Наконец Архелай, позднее, чем это было нужно, открыл ворота и принял их, вбежавших туда в полном беспорядке. Увидав это, римляне, усиленно побуждая друг друга, бегом бросились вслед за бегущими, ворвались в лагерь и тем окончательно закрепили победу» (Аппиан. Митридатика. 44. 171–172).
Таков был конец этой битвы, произошедшей весной 86 года.[956] Из понтийской армии уцелело будто бы лишь десять тысяч человек, которые добрались до Халкиды. Римляне, как говорили, потеряли всего 14 или 15 человек, из которых двое просто заблудились и к вечеру вернулись в лагерь (Плутарх. Сулла. 19.8; Аппиан. Митридатика. 45.174). Эта цифра римских потерь восходит к «Мемуарам» Суллы и потому вряд ли соответствует истине.[957]
На месте боя Сулла воздвиг два трофея. На них он написал имена Марса, Победы и Венеры — в знак того, что своим успехом не менее обязан счастью, чем искусству и силе. «Один трофей, в память о сражении на равнине, Сулла поставил там, где началось отступление воинов Архелая, бежавших до ручья Мола, а другой воздвигнут на вершине Фурия в память об окружении варваров, и греческие письмена на нем называют героев этого дела — Гомолоиха и Анаксидама», — пишет хорошо осведомленный о местных достопримечательностях Плутарх (Сулла. 19.10). Об этих трофеях упоминает и Павсаний: «У херонейцев на земле есть два трофея, которые поставили римляне и Сулла, победив войско Митридата под начальством Таксила» (IX. 49. 7). Легко представить, какой сенсацией стало обнаружение фрагментов одного из этих трофеев — того, который стоял на вершине Фурия. Открытие совершилось 17 февраля 1990 года. Конечно, полностью трофей до нас не дошел, но его мраморное основание сохранилось неплохо. На нем читается трехстрочная надпись:
Интересна и надпись от имени Суллы, которая, согласно Плутарху, была на трофеях. Из трех названных им имен появление Марса и Виктории вполне понятно — это боги, связанные с войной и победой, и кому как не им приносить благодарность, одержав верх над врагом? Но вот появление в этой троице Венеры, которая привычно воспринимается нами как богиня, весьма далекая от войны, может вызвать удивление. Однако при ближайшем рассмотрении все становится на свои места: вопервых, Венера, как богиняпрародительница римлян, проявляла заботу о том, кто вел борьбу в защиту ее потомков.[959] С другой стороны, она была у римлян и богиней удачи[960] и поэтому непосредственно связывалась со счастьем (felicitas) самого Суллы.[961]
Похоже, уже в это время Сулла претендовал на совсем уж особые отношения с богиней. Плутарх уверяет, что на трофеях Суллы в Беотии его имя было написано в следующем виде: «Луций Корнелий Сулла Эпафродит (Любимец Афродиты)» (Сулла. 34.4). Появляется Венера и на его монетах. Так, на аверсе сулланского ауреуса времени войны с Митридатом изображена голова Венеры и Купидон, держащий над ней пальмовую ветвь; на реверсе — особый вид священного сосуда и авгурский жезл (литуус) между двумя трофеями. Легенда этой монеты гласила: IMPER ITERU(M) (Император вторично).[962] Изображение Венеры должно было указать на нее как дарительницу победы, а священные предметы — на легитимность положения Суллы. «Если циннанцы считали Суллу врагом отечества, боги, очевидно, придерживались другого мнения, поскольку они видели в нем законного защитника Рима, посылали ему благоприятные знамения и благословляли его кампании. И ни одно божество не благоволило к нему больше, чем Венера… Покровительница Суллы, защитника ее потомков, она чествовалась на его монетах как подательница победы».[963]
Помощь богов была отнюдь не лишней для Суллы — не успел он одержать победу над Архелаем, как пришли известия о прибытии ему на смену нового командующего — коллеги Цинны по консульству 86 года Луция Валерия Флакка {Плутарх. Сулла. 20.1; Annum. Митридатика. 51.205; ГВ. I. 75. 346). Зачем он был послан? Аппиан и Плутарх подчеркивают, что на словах его задачей была борьба с Митридатом, а на делес Суллой. Разумеется, это объяснение, восходящее к мемуарам последнего, вряд ли верно — хотя бы потому, что двух легионов, с которыми Флакк высадился в Эпире, было явно недостаточно для борьбы с пятью сулланскими легионами. Может быть, надеялись на то, что легионы Суллы перейдут под знамена нового командующего? Но в это время циннанцы уже не были столь наивны, чтобы рассчитывать на подобное развитие событий — опыт 88 года не прошел для них даром.[964] Мемнон (34.1) говорит, что Флакк был послан для сотрудничества с Суллой в том случае, если последний признает власть сената. Но как тогда мыслилось положение обоих командующих? Признание Флакком власти Суллы было так же маловероятно, как и то, что Сулла признает первенство Флакка. Вероятнее всего, Флакк должен был разгромить в Азии Митридата, пока Сулла будет воевать в Греции.[965]
Но поход армии Флакка сразу же сложился неблагоприятно. Еще при переправе из Брундизия его флот попал в бурю и потерял много кораблей, а затем его остатки подверглись нападению кораблей Митридата, вновь понеся большие потери (Аппиан. Митридатика. 51. 206). Все это не могло способствовать его популярности у солдат — поход еще как следует не начался, а армия уже несла потери. Кроме того, играли свою роль и скверные личные качества Флакка, его корыстолюбие и жестокость. Итогом было то, что передовой отряд его армии сразу же перешел на сторону Суллы, и возникла вполне реальная угроза, что этому примеру последуют все остальные. Предотвратило такое развитие событий только вмешательство Гая Флавия Фимбрии, одного из офицеров Флакка,[966] который умел ладить с солдатами лучше, чем это получалось у командующего.
Сулла, узнав о прибытии Флакка, двинулся ему навстречу в Фессалию. Обе армии расположились друг напротив друга при Мелитее, на северном склоне Офризских гор, и их столкновение казалось неизбежным.[967] Внезапно ситуация круто изменилась. Вопервых, Сулла получил известие о прибытии в Элладу новой армии вр