[1203] Однако это была иллюзорная сила[1204] — реальная ее численность наверняка уступала штатной. Помпеи атаковал Цензорина в узком проходе между Нарнией и Окрикулом (Южная Этрурия)[1205] и обратил его воинов в бегство. Остальные укрылись на одном из холмов и были осаждены Помпеем. Однако марианцы обманули бдительность неприятеля, оставив гореть костры, и сумели уйти. Оказавшись в безопасности, солдаты устроили бунт: они обвинили Цензорина в том, что изза него попали в засаду, целый легион, сохраняя боевые значки, покинул его и вернулся в Аримин — ставку Карбона. Остальные, за исключением семи когорт, разбрелись по домам. С ними Цензорин и вернулся к консулу (Аппиан. ТВ. I. 90. 414–416).
Тогда на помощь Пренесте двинулись объединенные силы италийских союзников. К городу направились войска луканца Марка Лампония, самнита Понтия Телезина и кампанца Гутты. Аппиан пишет, что под их командованием находилось до 70 тысяч воинов.[1206] Но Сулла сумел отрезать им путь к Пренесте.[1207] Любопытно, что в бой с ними он вступить не рискнул. Марий пытался прорваться из Пренесте собственными силами, но, несмотря на отчаянные усилия, потерпел неудачу (Аппиан. ТВ. I. 90. 416–417).
Успешно действовал и Метелл Пий. Не желая сталкиваться с основными силами Карбона под Аримином,[1208] он перевез армию морем,[1209] высадился в Равенне и отправился оттуда к Фавенции. Сюда же подоспели войска Норбана, усиленные подкреплениями от Карбона.[1210] Вероятно, в надежде на численный перевес Норбан атаковал Метелла всего за час до наступления темноты в местности, покрытой виноградниками и потому непригодной для сражения. В завязавшейся схватке марианцы были разбиты и потеряли девятьдесять тысяч убитыми; еще шесть тысяч перешли на сторону победителей (это могли быть пленные). Остальные разбежались, и в строю осталось, согласно Аппиану, не более тысячи человек, с которыми Норбан и вернулся в Аримин (ГВ. I. 91. 418–419; см. также: Беллей Патеркул. П. 28. 1; Орозий. V. 20. 7).
В этих условиях луканский легион под командованием Публия Альбинована заволновался и готов был перейти к сулланцам. Альбинован, чувствуя ситуацию, решил не отставать от подчиненных и вступил в переговоры с врагом, предлагая свои услуги. Хотя он был одним из тех, кого объявили врагом вместе с Марием в 88 году, ему тем не менее гарантировали безопасность, если он совершит «нечто замечательное». Альбинован понял «тонкий» намек и пригласил на пир прочих марианских военачальников, Целия Антипатра Флавия Фимбрию (брата Гая Фимбрии) и других, менее важных командиров. Всех их перебили — кроме Норбана, который благоразумно воздержался от участия в пире. Альбинован со спокойной душой перешел к сулланцам, как и его воины (Аппиан. ГВ. I. 91. 420–421).[1211] Конечно, марианцы совершили немало гнусностей во время той войны, но таких подлых методов все же не применяли. Впрочем, это был не последний случай подобного рода.
Успешно действовал и другой сулланский военачальник — Марк Теренций Варрон Лукулл, двоюродный брат Метелла Пия. Осажденный марианцами, он прорвал вражеское кольцо и нанес им поражение под Фиденцией, что на Эмилиевой дороге между Плаценцией и Пармой.[1212] Плутарх рассказывает, будто перед битвой подул ветерок, который осыпал цветами с соседнего луга шлемы и щиты его воинов. Это воодушевило их, и они разгромили втрое превосходящего неприятеля (16 когорт против 50), перебив 18 тысяч врагов (Сулла. 27. 14–15).[1213] Рассказ этот, очевидно, восходит к мемуарам Суллы.[1214] Здесь вновь мы видим знакомые мотивы: численный перевес врага, доброе предзнаменование, воодушевление воинов и, конечно, полная победа (см. также: Ливии. Периоха 88; Беллей Патеркул. П. 28. 1; Орозий. V. 20. 8).[1215] Но детали сражения, в сущности, не так уж важны. Главное бесспорно: владычество марианцев на севере Италии рухнуло.
Карбон все еще не оставлял надежд на спасение Пренесте. Он отправил на помощь Марию Младшему два легиона под командованием Дамасиппа. И на сей раз Сулла не пожелал вступать в сражение и предпочел отрезать Дамасиппу пути на юг. Карбон после этого бежал в Африку, хотя, как замечает Аппиан, под Клузием он располагал 30 тысячами воинов, не считая двух легионов Дамасиппа и стольких же под началом Гая Каррины и Марция Цензорина. Продолжали сопротивление и самниты (ГВ. I. 92. 423–425). Мы слишком мало знаем о Карбоне, чтобы понять мотивы его в высшей степени неблагоразумного поступка. Проще всего, конечно, предположить, что консул устал от поражений и у него сдали нервы. (Хотя сам он, надо заметить, воевал не так уж плохо — достаточно вспомнить битву при Клузии.) Но думается, что дело несколько сложнее. Африка находилась еще под контролем марианцев, и Карбон, возможно, собирался привести оттуда подкрепления. Другое дело, что отъезд туда даже под таким удобным предлогом в столь ответственный момент все равно был бегством.
Положение марианцев стремительно ухудшалось. После разгрома под Фавенцией и измены Альбинована с его легионом на сторону сулланцев перешел Аримин, где находилась ставка Карбона. После этого Норбан, отчаявшись в успехе, бежал на Родос. Войска Карбона, стоявшие под Клузием, дали бой Помпею, но потерпели поражение и потеряли будто бы до 20 тысяч человек.[1216] Цифры эти наверняка преувеличены. Дамасипп, Цензорин и Каррина сохранили часть армии и попытались прорваться к Пренесте, но неудачно.[1217] Тогда они решили идти на Рим и овладеть им. 31 октября их войска разбили лагерь в 100 стадиях (18 километрах) от города в Альбанской области (Аппиан. ГВ. I. 91. 422; 92. 426–427; 94. 434).[1218]
С юга к Риму подступала 40тысячная армия самнита Понтия Телезина и лукана Марка Лампония. Она остановилась в 10 стадиях от Коллинских ворот. Это уже было опаснее: самниты и луканы жаждали мести за обиды, причиненные римлянам как им самим, так и их предкам. Понтий Телезин будто бы даже говорил, что не удастся перебить волков, похитителей свободы Италии (то есть римлян), пока не будет вырублен лес, где они скрываются, а потому собирался разрушить Вечный город до основания (Беллей Патеркул. П. 27. 1–2). Отдать во власть столь лютых врагов Рим было бы страшным позором для Суллы — со времен галльского погрома 390 года иноземное воинство не ступало на священную землю города иначе как в качестве пленников. Правда, приходилось покинуть неуязвимую позицию, позволявшую блокировать как сам Пренесте, так и подходы к нему. Этого, возможно, и добивались Понтий и Лампоний,[1219] чтобы дать Марию еще одну возможность прорваться. Но другого выхода у Суллы не было, и он поспешил к столице, выслав вперед отряд в 700 всадников под командованием Октавия Бальба (Плутарх. Сулла. 29. 1–6; Аппиан. ГВ. I. 93. 428; Флор. III. 21. 23).
Молодые нобили, остававшиеся в Риме, предприняли с рассветом 1 ноября конную вылазку, но потерпели неудачу. «Многие из них были убиты, и среди других благородный и прекрасный человек Аппий Клавдий. В городе началось обычное в таких случаях смятение — крики женщин и беспорядочная беготня, как будто он уже был взят приступом, и тут римляне увидели Бальба: гоня во весь опор, он прискакал от Суллы… Остановившись ненадолго, чтобы дать передышку взмыленным коням, он приказал поскорее взнуздать их снова и напал на противника. Тем временем появился и сам Сулла» (Плутарх. Сулла. 29. 5–7). Он расположил свои легионы напротив Коллинских ворот, близ храма Венеры Эруцины (Аппиан. ГВ. I. 93. 428).
Плутарху не откажешь в писательском таланте — в немногих словах он красочно изобразил момент наивысшего напряжения. Враг у ворот, поражение храбрых юношей из аристократических семей, гибель многих (и, конечно, лучших) из них — и появление Бальба как deus ex machina,[1220] а затем и Суллы. Жители Вечного города, а вместе с ним и читатели Плутарха могли перевести дух.
Но опасность еще не миновала. Армия Суллы сильно утомилась после марша по Пренестинской дороге. Проквестор Луций Манлий Торкват и легат Гней Корнелий Долабелла уговаривали его дать людям отдохнуть — ведь перед ними не многократно битые марианцы, а грозные самниты (очевидно, в штабе Суллы еще не знали об объединении сил тех и других). Но главнокомандующий торопился начать бой. Около трех часов пополудни он дал сигнал к бою (Плутарх. Сулла. 29. 7–8). Картина напоминает ту, что диктатор изобразил в мемуарах применительно к битве при Сакрипорте.[1221] Спешка объяснялась, повидимому, тем, что Сулла опасался подхода неприятельских подкреплений. Какоето время для отдыха (часа два, не больше), конечно, воины получили, однако это был, так сказать, активный отдых — им пришлось оборудовать лагерь. Но затем — в бой.
Сулла, видимо, слишком уверовал в силы своих «чудобогатырей». Однако он едва не поплатился за такую нерасчетливость. На правом фланге, которым он командовал сам, дела шли хорошо, но вот с левого стали поступать дурные вести. Оставив руководить правым крылом Марка Красса, он поскакал на своем белом коне на выручку. «По этомуто коню узнали его двое из врагов и направили на него свои копья. Сам Сулла этого не заметил, но его конюх успел хлестнуть коня и заставил отскочить его как раз настолько, чтобы копья воткнулись в землю у самого хвоста. Рассказываю