.
Айя-София была соборной церковью Константинополя, когда он был еще христианским городом. В 538 году (IV в.), после неоднократных пожаров, император Юстиниан принялся вновь отстраивать его с еще большим, чем прежде, великолепием. Спустя двадцать лет обрушилась восточная половина большого купола, но Юстиниан восстановил поврежденную церковь еще прекраснее и прочнее. Чтобы дать хотя бы некоторое представление о величине и роскоши этой, теперь магометанской мечети, сообщим, что для покрытия издержек на ее сооружение были введены специальные налоги и вычеты из жалованья чиновников. Стены и своды выведены были простыми плитами, но роскошь колонн превзошла собой все до сих пор известное. Тут были всевозможные сорта мрамора, гранита и порфира; фригийский белый мрамор с розоватыми полосками, зеленый из Лаконии, голубой из Ливии, черный кельтийский с белыми жилками и белый босфорский с черными, египетский звездчатый гранит и порфирные колонны, взятые Аврелием из Солнечного храма в Баальбеке, восемь зеленых колонн, привезенных из храма Дианы в Эфесе, а также из Трои, Кизина, Афин и с Цикладских островов.
Впоследствии турки еще более украсили эту великолепнейшую из церквей.
Магомет II воздвиг оба столба, подпирающие юго-восточную часть храма, обращенную к морю, и один минарет. Султан Селим II выстроил следующий, немного ниже первого. Мурад III соорудил остальные.
До ста архитекторов руководили постройкой Айя-Софии, пять тысяч рабочих трудились на правой стороне и столько же на левой.
По преданию, план был вручен императору Юстиниану ангелом, явившимся ему во сне.
Семь с половиной лет затратили на доставку и заготовку материалов, восемь с половиной лет продолжалась сама постройка. Когда все было уже закончено, император в сочельник 554 года на колеснице, в которую было запряжено четверо лошадей, поехал в церковь. Он велел заколоть тысячу быков, тысячу овец, тысячу свиней, десять тысяч кур и шестьсот баранов, в то же время тридцать тысяч мер ржи и триста центнеров золота розданы были народу.
Впоследствии, когда Константинополь завоевали турки, церковь эта была превращена в мечеть, в ней почти все было сохранено, так что Айя-София остается сохранившимся памятником давно минувшей эпохи и, вероятно, некогда будет снова возвращена христианам.
В большом куполе бросается в глаза известное изречение из Корана: «Аллах есть светильник неба и земли». Текст этот в ночи Рамазана бывает залит морем света от тысячи тысяч ламп, которые тройным окружением, помещаясь одно над другим, освещают свод купола, между лампами висят букеты и пучки искусственных цветов и золотые блестки.
В церковной нише, в виде полукруга, помещался престол с дарохранительницей. Это было место для священников, и к нему вели семь ступеней. Так как место это прямо выходило на восток, оно не могло быть мирабом – молитвенной нишей с престолом пророка, святилищем исповедников ислама. Магометане должны молиться с лицом, обращенным в сторону, где находится Кааба в Мекке. Константинопольские мечети должны иметь свой святой престол на юго-западе, и потому во всех тех церквах, которые были прежде христианскими, молящиеся никогда не обращались лицом прямо к алтарю, а всегда отвернувшись от него вкось.
Против престола, в центре обширной церкви, находилась христианская кафедра. В некотором расстоянии от нее помещается теперь кафедра мусульман, предназначенная для богослужения каждую пятницу, с нее-то проповедник, называемый хатибом, провозглашает молитву за султана. Настоящие же проповеди, бывающие здесь, произносятся с христианской кафедры, причем хатиб всходит на нее с деревянным мечом в руке – в знак напоминания о победе пророка. Двое знамен на кафедре – одно справа, другое слева – означают победу ислама над христианством.
С Мурада III ведут свое начало две огромные мраморные вазы в нижней части здания, каждая из которых содержит до тысячи мер воды. Ежедневно они наполняются свежей водой и похожи на огромные кропильницы.
На шпицах минаретов ярко сверкают золоченые серпы луны, самый большой находится на некогда осененном крестом, главном куполе, как вечный, издалека видимый символ торжества Полумесяца; в ясную погоду на двадцать миль кругом виден он с моря светлой точкой, словно напоминая всем остальным народам Европы, что в одной ее части и теперь еще вместо креста господствует враждебный ему символ. В Айя-Софии находятся три мусульманские святыни: светящийся камень, холодное окно и потеющая колонна, почитаемая в народе чудом.
Потеющий столб находится налево у входа, ведущего на паперть северных ворот храма, выступающей на нем влаге приписывают чудодейственную целебную силу. Появление этой влаги легко объясняется тем, что колонна эта, как песчаная, вбирает в себя много паров из окружающего воздуха и затем, при сухом воздухе, выделяет влажность на своей поверхности. Это обстоятельство и теперь еще позволяет наживаться некоторым слугам ислама: каждую ночь они смачивают колонну водой.
Недалеко от тех ворот мечети, через которые выезжает из сераля султан, и вблизи мираба находится выходящее на север окно, постоянно холодное, у которого знаменитый Шейх-Ак-Шамиддин – наставник Магомета II впервые излагал в этой церкви Коран. С этого времени место это стало священным для всех учителей и проповедников ислама. Еще известный турецкий путешественник Стягия в своих описаниях Константинополя упоминает о чудесном действии холодного окна. И теперь еще верят, что своей прохладой оно доставляет особенную мудрость учителям. Проникающий в это окно свежий северный ветерок поддерживает в нем прохладу, и это понятно, что в свежем, прохладном месте и учителя и слушатели чувствуют себя бодрее и находчивее, чем во всех других, с жаркой, удушливой атмосферой.
Светящийся камень находится в верхней галерее. Это светлый, прозрачный камень, многие принимают его за оникс, но на самом деле это не что иное, как кусок персидского мрамора, который вбирает в себя солнечные лучи и искрами отражает их.
Чудо светящегося камня ничто, в сравнении с чудесным освещением мечети во время семи святых ночей, в особенности в ночь Предопределения (15‑е Рамазана), называемую Лейлет-Эль-Кадр, в которую сходит с неба пророк.
В эту ночь султан с большой процессией является в Айя-Софию и, выслушав богослужение, при свете бесчисленного множества разноцветных ламп возвращается в сераль, а оттуда, как уже было сказано раньше, отправляется в Долма-Бахче продолжать свое брачное торжество. В этот день, во всей своей пышности, собираются там все шейхи, имамы, хабибы, мурдины и другие низшие служители церкви.
Из остальных мечетей самая роскошная – мечеть Солимана Великого, являющаяся блестящим произведением турецкой архитектуры. Огромный главный купол поддерживается четырьмя колоннами. Купол футов на двадцать выше Айя-Софийского, внутренность ее тоже украшена текстом из 24‑й суры Корана: «Аллах есть светило неба и земли. Его свет есть мудрость, с которой горит лампа под стеклом. Стекло блестит как солнце, лампа наполнена маслом священного дерева. Не восточное, не западное это масло – оно светит для всякого, кто только захочет!»
Затем следует мечеть Ахмеда I, из которой всегда отправляется караван в Мекку, потом Магомета II, завоевателя Константинополя. Мечеть эту строил греческий архитектор Христодул и в награду получил от султана всю смежную улицу. Предание говорит, будто Магомет, рассердившись на Христодула за то, что тот построил эту мечеть ниже Айя-Софийской, велел отрубить ему обе руки.
На другой день Христодул пошел к судье (кади) с жалобой на жестокий приговор султана. Кади приказал султану явиться на суд. Магомет II повиновался голосу закона, которому должны подчиняться все без различия, но при этом взял с собой под кафтан бердыш.
Султан хотел сесть перед кади, но тот приказал ему стоять наравне с истцом. Христодул повторил свою жалобу, объяснив, что столбы и всю мечеть сделал он ниже для того, чтобы она могла лучше уцелеть во время землетрясения, и за это султан велел отрубить ему руки и тем лишает его возможности зарабатывать на пропитание. Магомет посчитал поступок наказанием. На это кади сказал:
– Падишах, блеск порождает часто несчастье! Низкие стены твоей мечети никому не мешают молиться и служить в ней Аллаху! Если бы даже вся твоя мечеть состояла из одних драгоценностей, все равно ничего не значила бы она в глазах Аллаха. Отрубив руки этому человеку, ты сделал бы противозаконный поступок. Он не может более работать! На тебя теперь ляжет обязанность заботиться о его семействе! Что скажешь ты на это?
– Что правда, то правда! – отвечал султан. – Пусть решит закон!
– Закон, – продолжал кади, – определяет отрубить тебе руки в случае, если тот человек не согласится на полюбовную сделку!
– Я согласен выдавать ему ежегодную пенсию из общественных сумм, – возразил султан…
– Нет! – вскричал кади. – Не из общественной казны! Твоя вина, ты и в ответе; вот мой приговор!
– Ну, так я готов каждый день давать ему по двадцати кусков золота, довольно будет этого?
Архитектор согласился с этим вознаграждением, и тяжба была прекращена.
Тут только воздал кади должное почтение султану.
– О судья, счастье твое, что ты беспристрастно решил это дело. Если бы ты, из уважения к моему сану, произнес приговор не в пользу архитектора, я убил бы тебя вот этим бердышем! – сказал тогда султан.
Замечательны еще странные названия некоторых мечетей, которыми они обязаны своему происхождению. Так, например, одна из них называется Тадки Джедим («Прими, я съел бы это»). Она лежит недалеко от Псаматийских ворот и, должно быть, была воздвигнута кутилой, который, внезапно раскаявшись в своем чрезмерном обжорстве, стал ежедневно откладывать в шкатулку те деньги, которые употреблял прежде на стол. Скопил таким образом значительную сумму и на эти деньги построил мечеть.
Когда дворецкий подавал ему меню, он, вместо того чтобы заказывать блюда, бросал деньги в шкатулку со словами: «Прими, я съел бы это!»