Внутренность хебдоманских развалин распадается на бесчисленное множество отдельных помещений, из которых большая часть закрыты сверху и наполовину завалены мусором и обломками камней, так что там образовались целые поселения, строго обособленные. Даже и над этими помещениями посреди мусора и травы живет множество бесприютных бродяг, слишком бедных и ленивых для того, чтобы за несколько пиастров нанять себе квартиру в порядочном доме. Они представляют собой пестрое смешение всевозможных племен, костюмов, наречий и обычаев.
На стенах и внизу на траве сидят и лежат смуглые цыганские ребятишки, у входов, прислонясь к стене, стоят стройные цыганские девушки. Старые полунагие укротители змей и персидские фигляры сидят на шкурах зверей и с наслаждением покуривают трубки. Кругом лежат опьяненные опиумом нищие, стараясь блаженными сновидениями заглушить свои земные бедствия. Восточные музыканты и греки бренчат на своих инструментах, дальше, вверху, на одиноком стенном выступе сидит на корточках молодой цыган и извлекает из своей скрипки глубокие, жалобные мелодии, слышанные им от отцов, национальные песни их племени. Такова пестрая картина этих мест.
Был уже вечер, к этому времени разноплеменные бродяги, собравшиеся в Константинополе, подобно ночным птицам, оставляют свои дневные убежища и отправляются блуждать по городским улицам, выжидая удобного случая для грабежа и убийства.
Вечерняя заря мало-помалу потухала, вместе с вылетом летучих мышей мошенники тоже вышли на свою ночную работу, выспавшись днем.
В это время какой-то мужчина в темном кафтане шел по дороге к вышеупомянутому убежищу всевозможных бесприютных горемык. Красная повязка наподобие чалмы обвивала его голову.
До развалин было еще далеко, когда под развесистым платаном он увидел лежащего человека. Человек этот, по-видимому, спал. Наружность его испугала бы всякого: с первого взгляда можно было узнать в нем разбойника. Судя по его рябому лицу и неаккуратной одежде, это был грек. Казалось, человека в красной чалме влекло к этому бродяге, он толкнул его, как будто хотел что-то сказать.
Но тот, очевидно, страшно опьяненный опиумом, ничего не чувствовал и даже не пошевелился.
Только незнакомец хотел повторить свою попытку разбудить его, как вдруг вблизи что-то зашевелилось, чего он до той минуты и не заметил.
Внизу у толстого ствола платана сидел какой-то старик, поджав под себя полуобнаженные ноги, с голыми руками и плохо прикрытым туловищем, на голове у него была широкая грязная чалма. Странное впечатление производило сильно загорелое от солнца, морщинистое лицо его, обрамленное длинной, белой как снег бородой, ниспадавшей на худощавую, костлявую грудь старика. Смуглые руки и ноги его были поразительно худы, но казались сильными и крепкими. На шее у него висела цепочка с мощами, а ниже — дудка. Возле него в траве лежали, свернувшись, семь или восемь змей, головы которых почти касались голого тела старика.
Неподвижно, как восковая фигура, сидел он, прислонившись спиной к дереву. Он только тогда шевельнулся, когда человек в красной чалме вторично хотел толкнуть спящего бродягу.
— Не делай этого! — сказал он. — Грек убьет тебя, если ты его разбудишь.
— Как, ты укротитель змей? — спросил Лаццаро, и при звуке его голоса все еще зоркие глаза старика так быстро и живо скользнули по нему, как будто он узнал этот голос и хотел удостовериться в личности этого человека.
— Я — египетский укротитель змей Абунеца и вчера ночью удостоился чести заставить танцевать моих змей в гареме всемогущего султана всех правоверных, — отвечал старик подошедшему к нему поближе незнакомцу.
— А что, это наполнило твои карманы? — спросил он.
Укротитель змей промолчал.
— Я так и думал, — продолжал незнакомец, посмеиваясь втихомолку, — гофмаршалы, начальники евнухов, слуги и весь штат поглощают столько денег, что ничего не осталось на твою долю. Я знаю все. Ты бедняк, я это вижу.
— Да, сударь, я беден, очень беден! — отвечал укротитель змей, опустив голову.
— Отчего же ты не умеешь сам себе помочь? — продолжал тот. — Ты ничего не достаешь, во дворце богачей не получаешь даже положенных тебе денег: их берут себе гофмейстеры и слуги. Иначе и быть не может. Если ты не будешь получать деньги, то умрешь с голода вместе со своими змеями. Но скажи мне, не проходил ли или не проезжал ли здесь сейчас верхом молодой эфенди?
— Молодой знатный господин?
— Да, на руках у него дорогие перстни, карманы его туго набиты золотом.
— Нет, сударь, такого пока еще не видел!
— Так он еще придет.
— Ты ждешь его?
— Я хочу предложить ему свои услуги!
— Так, так! Но что нужно молодому эфенди здесь, в Хебдомане? — заметил старый укротитель змей. — Не слугу же намерен он отыскивать тут?
— Да, правда твоя, старик, плохо пришлось бы ему тогда! Здесь, в развалинах, он ищет одну девушку с мальчиком.
— Турчанку?
— Да, и очень красивую!
Старик отрицательно покачал головой.
— Нет, сударь, здесь я их не видел. Но в Скутари видел я вчера прелестную турецкую девушку с десятилетним мальчиком.
— Это она! — воскликнул Лаццаро. — Их-то и ищет молодой, богатый эфенди. Скажи ему это, когда он вернется из развалин, может быть, он даст тебе бакшиш.
— Кажется, ты хочешь поступить к нему в услужение?
— Разумеется! Дай сначала ему пройти, чтобы мне встретиться с ним у развалин! Обратись к нему, когда он пойдет обратно.
— Но, поступая к нему в услужение, ты наверняка скажешь, что я видел девушку и мальчика в Скутари.
— Зачем? Надо же и тебе что-нибудь заработать!
— Ах, ты очень добр! — воскликнул старый укротитель змей. — Абунеца два дня уже ничего не ел!
— Ну, а что если он ничего тебе не даст? — с язвительной усмешкой спросил его Лаццаро. — Делай, что хочешь, меня это нисколько не касается, он богатый эфенди!
Старик осторожно и робко осмотрелся кругом, не слышал ли кто этих слов.
— Ты очень добр, — сказал он затем, понизив голос, — ты хочешь помочь старому Абунеце! Я думаю даже, что ты еще что-нибудь прибавишь, если… — прибавил он совсем тихо, — если я верно понял тебя.
— Понял или нет, делай, что хочешь! Кто от своей честности умирает с голода, тот ничего лучшего не заслуживает. Какие еще у тебя, старик, сильные ноги и руки, я думаю, ты справишься с любым молодым парнем?! Далеко ли еще до развалин?
— Не очень!
— Ладно! Мы потом вернемся сюда, старик, — сказал человек в красной чалме, потом поклонился укротителю змей и снова вернулся на дорогу.
Он поспешно пошел по направлению к развалинам, где повсюду стояли и лежали девушки, женщины и мужчины. Подойдя ближе, он услышал шум и брань.
Все бросились к тому месту посмотреть, чем кончится крупная ссора между цыганом и турком.
Лаццаро, по-видимому, хотел сначала убедиться, не нашли ли Реция и Саладин убежища в развалинах.
У входа в них, вся сгорбившись, сидела на корточках старая цыганка.
Лаццаро подошел к ней.
— Уходишь ли ты каждое утро вместе с другими в город или остаешься здесь? — спросил он ее.
— Я не могу больше ходить, сударь, я всегда здесь, — отвечала горбатая старуха.
— Не приходили ли вчера или сегодня новые бесприютные искать здесь убежища?
— Да, сударь, целая толпа пришла сегодня ночью.
— Не было ли среди них девушки с мальчиком?
— Ты говоришь о женщине с ребенком на руках?
— Каких лет был мальчик?
— Не старше четырех!
— Нет, я говорю не о том, я спрашиваю о…
На этом самом месте разговор их был прерван: на дороге Лаццаро увидел принца, без проводника приближавшегося к развалинам. Он был в европейском костюме, с чалмою на голове. Хотя платье его и было из лучшей материи, но ничто не обличало в нем его высокого звания, тем более, что он шел пешком. Однако, по рукам его, обтянутым перчатками, можно было угадать в нем знатного турка.
Лаццаро отошел от цыганки и медленно пошел навстречу принцу, делая вид, что принадлежит к обитателям развалин.
Принц Юссуф, увидя его, знаком подозвал к себе.
— Ты живешь здесь? — спросил он.
— Да, знатный господин! — отвечал тот в полной уверенности, что принц не узнал его, тем более, что он был в турецком кафтане и чалме, и к тому же стемнело.
— Я отыскиваю здесь одну девушку из Скутари, — продолжал Юссуф, — знакомо тебе это место?
— Да, знатный господин, я был прежде слугой в доме мудрого толкователя Корана Альманзора!
Принц был поражен.
— Так ты знаешь и дочь его? — сказал он.
— Рецию, знатный господин?
— Мне сказали, что она с мальчиком отправилась сюда!
— Дочь Альманзора? Тогда я знал бы об этом. Я встретил бы ее. О, если бы мне только увидеть ее! Нет, знатный господин, ее здесь нет!
— Нет? Ты точно это знаешь?
— Так же точно, как то, что над нами Аллах! Так ты, знатный господин, ищешь прекрасную Рецию?
— Странная встреча! — задумчиво произнес принц Юссуф. — Ты, значит, был слугой в доме ее отца?
— И ропщу на Аллаха, что не могу быть им более! Мудрый Альманзор не вернулся, единственный сын его убит, весь дом опустел! Но знаешь, что я думаю? Там, в Скутари, живет старая Ганнифа, прежняя служанка и наперсница дочери Альманзора, не у нее ли приютилась прекрасная Реция?
— Очень может быть. Знаешь ли ты эту служанку? Знаешь ли, где она живет? — быстро спросил Юссуф.
— Да, знатный господин.
— Можешь ли ты проводить меня к ней?
— Тотчас, если прикажешь.
— Так пойдем же, проводи меня, я награжу тебя за это.
— Какую хорошую, беззаботную жизнь вел я прежде, пока еще жив был мудрый Альманзор, — сказал Лаццаро, немедленно собираясь сопровождать принца, — что это было за время! Хотя там и не было вольности, а соблюдались чистота и строгий порядок, но нам было хорошо; как любящий отец, заботился Альманзор обо всех… Мы должны вернуться на дорогу к Шпилю Сераля, знатный господин, — перебил он свою речь, — оттуда мы должны переехать в Скутари.