Лаццаро давным-давно, как мы знаем, опасался подобной мести Сирры — теперь она наступила.
Черный гном донесла на него, и ему предстояла смерть за поджог, если бы кади расследовал обвинение.
— Обвинение Сирры вызвано местью.
— Я желаю тебе добра, так как я неоднократно замечал твое усердие, потому и предостерегаю тебя! Если пророчицу допросят по всей форме, если она потребует, чтобы ее выслушали и ты дал показания перед судьей, то тебе нельзя будет помочь!
— Я буду и впредь служить тебе, мудрый и могущественный Баба-Мансур, я буду беспрекословно выполнять каждое твое приказание, дай мне только с твоей великой мудростью совет в этом затруднительном положении!
Мансур хотел воспользоваться Лаццаро, чтобы заставить Сирру, которая казалась ему опасной, исчезнуть из дома софта и доставить ее в развалины, но сам он не хотел участвовать в этом. Набралось много обстоятельств, возбудивших в нем крайнее недоверие к Сирре: появление Золотой Маски в доме софта, ночное исчезновение чуда, ее угрозы, как соучастницы в тайне, и, наконец, самостоятельно данное султану предсказание.
Мансур не мог больше верить ей, он должен был, скорее, бояться ее.
Однако он сам не мог участвовать во внезапном исчезновении пророчицы, точно так же, как и в доме софта не должно было ничего случиться. Сирру нужно было выманить оттуда. Для выполнения этого дела Мансур решил привлечь грека, часто используемого для такого рода услуг.
— Есть только два средства, способных уберечь тебя от последствий доноса: бегство или невозможность пророчице обвинить тебя, — сказал он с важным видом, — или ты избежишь наказания, или воспрепятствуешь приговору; последнее средство, если оно только возможно для тебя, бесспорно лучше. Если не будет повторного обвинения и пророчица не потребует твоего наказания, то и никакого суда над тобой не будет.
— Прости мне один вопрос, могущественный и мудрый Баба-Мансур, — сказал грек после короткого раздумья, — не состоит ли пророчица под твоим покровительством?
— Под таким же покровительством, как и все прочие верующие.
— Ты трогал ее — из плоти ли и крови она?
— Да, как и все люди.
— Я сперва думал, что она — дух, призрак! Потом говорили, будто бы она чудо!
— Доказано, что она каким-то до сих пор необъяснимым образом была вынута из могилы, в которую ты сам опустил ее.
— Да, я сам, мудрый и могущественный шейх, она была мертвая, ничего другого я не могу сказать.
— Однако, должно быть, жизнь еще была в ней.
— Это выше моего понимания! Довольно того, что она жива. Ты сказал мне, что она не находится под твоим покровительством, благодарю тебя за твой совет и помощь.
— Она открыто обвинила тебя в трех преступлениях и приглашала к себе на завтра кади, — сказал Мансур, — она утверждает, что ты поджег дом Сади-бея.
Мансур-эфенди следил за действием его слов на грека и делал паузу после каждого обвинения.
Лаццаро позеленел, он очень хорошо знал, какое наказание предстояло ему, если бы дело дошло до расследования.
— Она утверждает далее, что ты убил сына толкователя Корана Альманзора!
— По твоему поручению, могущественный и мудрый Баба-Мансур, по твоему повелению!
Мансур внезапно высоко подскочил с места.
— Что говорит твой язык! — с гневом воскликнул он. — По моему приказанию? Я давал тебе поручение?
— Не поручение, нет, не сердись на меня за неверное слово, но, мне казалось, тогда я понял, что…
— Тебе казалось… ты понял! — гневно перебил его Мансур. — Придержи свой язык! Повторение подобных слов не может вторично пройти тебе безнаказанно!
— Смилуйся, мудрый и могущественный Баба-Мансур!
— Пророчица утверждает, в-третьих, что ты пытался убить ее, чтобы заставить замолчать, что ты изувечил ее, отрубив у нее руку, и что ты заживо похоронил ее.
— Если бы ты мне только дал волю, владыка над всеми владыками, я сумел бы устранить пророчицу без шума, не возбудив ничьего подозрения, — сказал Лаццаро.
— Как ты это сделаешь?
— Обещаю тебе, что пророчица сама оставит дом софта! Обещаю тебе привести ее сюда в развалины, — отвечал грек.
— Будет ли она в доме софта или здесь, в развалинах, для меня все равно, только бы ты избежал наказания.
— Я имею твое дозволение, мудрый и могущественный Баба-Мансур, для меня этого достаточно.
— Я отказываюсь от всякого участия в этом деле, иначе ты в конце концов опять скажешь, что действовал по моему поручению, — сказал Мансур-эфенди, — не плати вторично за мою доброту подобной неблагодарностью! Ступай!
Лаццаро встал с ковра, на котором он стоял на коленях.
— Хвала и слава тебе, мудрый и могущественный шейх, — воскликнул он и оставил комнату совета в башне Мудрецов.
Несколько минут он простоял в раздумье на улице, стало совсем темно, он должен был действовать в этот же вечер, завтра могло быть уже слишком поздно. Слова Мансура лучше всего доказали ему, что опасность была для него велика.
Лаццаро посоветовался сам с собой, и спустя некоторое время он, казалось, уже придумал план действий, это доказывали его дьявольская улыбка и дикий блеск его страшных глаз.
— Пусть будет так, — пробормотал он про себя, — главное в том, что я должен только в крайнем случае прихватить ее с собой — меня ужасает Черный гном. Что бы ни произошло, я боюсь Сирры! Больше всего мне хотелось бы на этот раз видеть ее мертвой и настолько мертвой, чтобы она больше не воскресла. Я думаю, лучше всего применить огонь, этот опыт нравится мне.
Лаццаро оставил развалины Кадри и направился к предместью Скутари. Затем он отправился во мраке к дому, где жила старая Ганнифа, прежняя служанка прекрасной Реции, дочери Альманзора.
В доме было тихо и темно, когда Лаццаро подошел к нему.
Казалось, старая служанка уже легла спать.
Он постучал внизу, и вслед за тем кто-то вышел на маленький, наподобие балкона, выступ дома.
— Кто там внизу? — спросил женский голос.
— Потише! У меня есть для тебя известие.
— Известие для меня? Посмотрим. От кого же?
— Не ты ли старая служанка Ганнифа?
— Это я. А ты кто?
— Я принес тебе важное известие.
— Говори же, что бы это могло быть.
— Знаешь ли ты Сирру?
— Дочь старой толковательницы снов?
— Чудо в доме софта!
— Знаю ли я Сирру? Конечно!
— Ты должна велеть Сирре в эту ночь отправиться к воротам Скутари, Г аннифа.
— Кто приказывает это? Кто посылает тебя?
— Реция, дочь Альманзора.
Вверху на балконе внезапно стало тихо.
— Что же это такое? — сказала наконец старая Ганнифа, снова прервав молчание. — Это странно. Как же может Реция что-нибудь прислать сказать мне, когда она находится здесь, у меня!
— Если Реция у тебя — тогда это ошибка, — отвечал Лаццаро внизу, — тогда это была другая.
— Кто же ты, говори?
— Нарочный принца Юссуфа и Гассана-бея, которые освободили прекрасную Рецию.
— Так, так — нарочный принца и храброго бея.
— Держи только дочь Альманзора под своим надзором, — воскликнул грек глухим, притворным голосом, — я немедленно сообщу принцу и благородному бею, что она находится в твоем доме.
— Что же ты скажешь о чуде? — спросила Ганнифа, которая была любопытна, как большинство старых, одиноких женщин.
— Сирра должна идти к воротам Скутари.
— Я устрою это теперь, когда я знаю, что ты слуга храброго Гассана-бея, — вызвалась старая служанка.
— Найдешь ли ты теперь, так поздно, доступ к Сирре?
— Об этом не беспокойся.
— Она должна поскорей прийти к воротам, но так, чтобы стража в доме не видела ее ухода.
— Хорошо. Кто велел сказать ей это?
— Только передай ей, что это очень важно, там она узнает обо всем. Скажи, что повеление идет от женщины, или лучше скажи, что от Гассана-бея и принца Юссуфа.
— От благородного бея и принца — тогда она придет.
— За воротами у платанов ее будут дожидаться, там будет стоять карета, пусть она сядет в нее.
— Карета! Вероятно, карета принца?
— Да, все остальное она услышит там, она также увидит прекрасную Рецию.
— Все это я скажу ей.
— Поспеши! Пусть Сирра будет осторожна и постарается незамеченной выйти из дома, никто не должен знать, что она оставила дом, — тихо продолжал грек.
— А если она не пойдет в эту ночь?
— Она во что бы то ни стало должна идти! Завтра будет уже слишком поздно.
— Она захочет узнать, зачем должна она идти туда?
— Лучше, если бы она наперед не знала этого.
— Но, если она потребует этого?
— Тогда скажи ей, что старая Кадиджа лежит при смерти.
— Старая Кадиджа при смерти! Возможно ли это! Да, я должна сейчас же сказать ей это, тогда она немедленно отправится туда, — сказала старая Ганнифа, — могу ли я сопровождать ее?
— Мне не поручено дозволять тебе это, мне приказано, чтобы только Сирра пришла к воротам.
— А я уж устрою это, старая Кадиджа при смерти, как могло случиться это так неожиданно?
— Я больше ничего не знаю об этом. Поспеши!
— Я иду, — ответила старая Ганнифа и исчезла с балкона.
Лаццаро остался стоять внизу, в тени дома. Случай открыл ему местопребывание Реции. Она находилась наверху в доме старой Ганнифы и не догадывалась, кто внизу только что узнал ее местопребывание.
Грек мог в эту ночь приобрести двойную добычу; если ловко взяться за дело, то он мог, как только удалится старая Ганнифа, завладеть Рецией, так как знал теперь, где она, а затем мог захватить и Сирру, так как нельзя было сомневаться в том, что Сирра немедля поспешит по ложному известию к платанам перед воротами Скутари.
Против второго дома имелся внизу на каменном фундаменте стенной выступ, за которым в углу находился маленький деревянный домик. Это место показалось греку самым удобным для того, чтобы спрятаться.
Поэтому он прошел через улицу в темноту каменных стен, затем — за выступ и оттуда следил за домом старой Ганнифы.
Некоторое время спустя старая служанка, закутанная в черный платок, вышла из дома на мрачную, извилистую улицу. Она притворила за собой двери дома, но не заперла их на замок, что вызвало у грека злорадную улыбку.