— Это прекрасное изречение, отец! О, если бы все люди следовали ему!
— С моей смертью дело Золотых Масок не оканчивается, — продолжал старик, — другой будет их главой, им остается еще много дел, и я боюсь, что они недолго будут в состоянии противостоять христианству. Но я чувствую, что мои силы слабеют, мои минуты сочтены, а мне еще много надо сказать тебе, дочь моя! Я знаю, что ты находишься под защитой Сади, он благородный человек, я оставляю тебя ему, будучи убежден, что он составит твое счастье! Но послушайся моего совета: не оставайся в Турции! Уезжай вместе с Сади и создай себе в другой стране семейный очаг, потому что здесь ты подвергаешься опасности лишиться своего защитника!
— Ты хочешь, чтобы мы уехали, отец мой, чтобы мы оставили Стамбул? После твоей смерти ничто не будет удерживать меня в стране, в которой ты и Сади не испытали ничего, кроме несправедливости и притеснений.
— Совершенно верно, дитя мое, твое обещание успокаивает меня! Такие люди, как Сади, редкость в Турции, и зависть преследует их! Неблагодарность была наградой за его дела — я знаю все! Он не обогатился, будучи визирем, но и в бедности он будет счастливее всякого богача. Кроме того, ты получишь в наследство все мое состояние, которое хотя и не так велико, как разыскиваемые сокровища Абассидов, но оно не стоит никому ни одного вздоха, ни одной слезы и приобретено честным путем.
— Я не знала, что у тебя есть состояние, отец!
— Мое состояние состоит из ста тысяч фунтов стерлингов, лежащих в английском банке, бумаги для получения будут переданы тебе муллой Кониара или кем-нибудь из братьев нашего общества.
— Какое богатство, отец! — вскричала Реция.
— Пусть оно принесет вам счастье! Но меня беспокоит еще одно! — сказал Альманзор слабеющим голосом.
— Что такое, отец, говори? Твоя воля для меня священна! — сказала Реция дрожащим голосом.
— Мы должны проститься, дочь моя! Я старик, и уже довольно прожил на свете. Я чувствую, что настает моя последняя минута…
Реция рыдала и покрывала поцелуями уже холодевшие руки старика.
— Благословляю тебя, дитя мое… Знай, что я больше не мусульманин… Я христианин… Обряд крещения надо мной совершил иерусалимский патриарх… Мое последнее желание, чтобы и ты… по убеждению… перешла со временем в христианство, потому что эта религия учит: «Бог есть любовь… Все люди — братья…».
Голос изменил умирающему. Альманзор расстался со своей последней тайной…
Реция не могла выговорить ни слова. Она обняла умирающего отца. Старик, собрав последние силы, положил руки на голову дочери…
— Благодарю тебя, Боже… — прошептал он. — Теперь я умру спокойно… Прощай, дочь моя… Благословляю тебя и Сади… Думайте обо мне…
Старик вздохнул в последний раз и умер. Его душа приобрела, наконец, покой.
Подошедшие ближе Золотые Маски стали с молитвой вокруг умершего… Реция опустилась на колени.
XXVI. Спасение Черного гнома
Мы оставили Сирру в самую критическую для нее минуту, когда она, падая, схватилась за выступ стены и повисла высоко над землей, рискуя упасть каждую минуту и разбиться в прах.
Оказалось, что выступ, за который ухватилась Сирра, находился как раз над окном. Окно было открыто и хотя заделано решеткой, но прутья отстояли один от другого так далеко, что Сирра при ее ловкости могла бы пролезть между ними.
Вопрос заключался в том, куда вело это окно, не в новую ли тюрьму? Но у Сирры не было выбора, и, недолго думая, она проскользнула в окно.
В эту минуту внутри комнаты кто-то зашевелился.
— Кто там? — послышался заспанный пьяный голос.
Сирра притаилась. В комнате было так темно, что она ничего не могла различить.
По всей вероятности, тот, кого разбудил шум, не имел особой охоты узнать причину его, так как, не получив ответа на вопрос, он замолк.
По этому равнодушию или усталости Сирра сразу поняла, кто мог быть в комнате.
В комнате пахло табаком, а так как арестанты не имеют права курить, то ясно было, что спал какой-нибудь караульный, затворив дверь наружу, а так как солдаты очень часто примешивали в табак опиум, то Сирра этим и объяснила себе крепкий сон солдата.
Итак, Сирра спаслась от верной смерти, угрожавшей ей, если бы она упала вниз, но ее положение не намного от этого улучшилось.
В комнате спал караульный, и если бы, проснувшись, он снова увидел Сирру, то ее снова арестовали бы! Путь к свободе был бы ей прегражден!
Но Черный гном полагалась на случай и на свою ловкость.
Она ясно слышала громкое храпение солдата. Глаза ее стали привыкать к темноте, и она увидела, что положение ее опаснее, чем она прежде думала: вместо одного солдата в комнате спали двое.
Солдаты спали на соломе, кроме того, в комнате был низкий деревянный стол, два стула и небольшой шкаф. На столе лежали, трубки, брошенные солдатами, когда табак и опиум начали свое действие. Кроме того, на столе стояла кружка, вид которой напомнил Сирре о мучившей ее жажде, забытой в минуту смертельной опасности, но теперь Черный гном тем более почувствовала желание освежить себя питьем и тихонько скользнула к столу.
Схватив кружку, Сирра поняла, что та еще наполнена до половины. Она поднесла ее к губам, в ней оказался кофе. Выпив все до капли, Сирра как бы ожила.
Она поставила кружку обратно на стол. Солдаты по-прежнему крепко спали.
Что делать теперь?
Она должна была попытаться во что бы то ни стало выйти из комнаты.
Осторожно и тихо прокралась Сирра к дверям, которые были не заперты, а только притворены. Теперь надо было отворить их без шума.
Сирра, не колеблясь, взялась за ручку и нажала ее, ей удалось приотворить дверь, по она слегка скрипнула.
Сирра замерла.
Один из солдат услышал скрип и приподнялся.
— Это ты, Сулейман? — спросил он, обращаясь к товарищу и в темноте не видя, что происходит у двери.
— Хм! — пробормотал тот спросонья.
Этот ответ, казалось, вполне удовлетворил спрашивающего, потому что он снова улегся.
Сирра подождала, пока он опять крепко уснет, и только тогда вышла через дверь, оставив ее незапертой, чтобы скрип ее снова не разбудил солдата. Затем она поспешила к выходу, около которого горел фонарь.
Прежде чем повернуть из бокового коридора в тот, который вел к главному выходу, Сирра остановилась, прислушиваясь, так как там тоже могли быть солдаты.
Коридор был пуст, большая дверь, выходившая на лестницу, была заперта.
Подойдя к этой двери, Сирра убедилась, что она заперта на ключ, который, по всей вероятности, был у солдат.
Если Сирре не удастся найти этот ключ, она погибла. Поэтому она, не колеблясь ни минуты, решила вернуться и найти ключ, который, по всей вероятности, дол-жен был быть в комнате у солдат.
В это время было уже около двух часов ночи, если не больше.
Не теряя времени, Сирра пошла назад.
Но куда могли солдаты положить ключ? Было ли для этого какое-нибудь определенное место? Но, как ни искала Сирра, ключа нигде не было. Тогда ей пришла в голову мысль, что солдаты могли положить ключ под голову. Сирра задумалась на мгновение и решила осторожно поискать ключ под головами солдат.
Они тихонько подошла к постели одного из солдат и опустилась на колени.
Скоро она убедилась, что у этого солдата ни под головой, ни в руках, ни в карманах ключа нет.
Но могло быть, что ключ находится у другого солдата.
Подойдя ко второму солдату, она начала свои опасные поиски. Вскоре она действительно почувствовала, что в изголовье лежит ключ. Чем ближе была она к цели тем больше увеличивалась опасность, в руке Сирры была ручка ключа, нижняя же часть его лежала под головой спящего, надо было вынуть ключ, не разбудив солдата. Сирра начала медленно тащить ключ, но как ни осторожно она это делала, спящий почувствовал, что под ним что-то шевелится, и в полусне поднял обе руки к голове.
Сирра отдернула руку, и солдат не поймал ничего, но теперь стало еще труднее достать ключ, так как спящий положил руки под голову, как раз на то место, где лежал ключ.
Тогда Сирра решилась и быстро выдернула ключ, а сама присела.
— Что такое? — вскричал, проснувшись солдат. — Чего тебе, Махмуд? Что?.. Что?..
— Что такое? — спросил, проснувшись, Махмуд.
— Ты меня толкал, Махмуд?
— Тебя? Тебе, верно, приснилось!
Сулейман, тот, у которого Сирра выдернула ключ, чувствовал, что голова у него еще тяжелая, и снова опустился на солому так же, как и его товарищ, чтобы продолжить прерванный сон.
Теперь ключ был найден, но надо было подождать еще несколько минут, пока солдаты снова крепко заснут.
Наконец послышалось ровное дыхание солдат. Наступила благоприятная для бегства минута, Сирра поспешно проскользнула в коридор, держа в руках ключ. Вдруг ей послышался как будто сигнал, какие даются в Константинополе в случае пожара. Сирра остановилась, чтобы прислушаться, но в коридоре не было ни одного окна, так что всякий шум снаружи был в нем меньше слышен, чем в караульных с окнами, где спали солдаты.
Тем не менее Сирра не ошиблась, она слышала пожарный сигнал. Внизу в башне уже поднялся шум. Сирра надеялась, что в общей суматохе ей будет легче ускользнуть, но едва успела она вложить ключ, как услышала шаги солдат. Она не успела открыть дверь и, оставив ключ в замке, спряталась за выступом стены.
— У тебя ключ? — раздался голос одного из солдат.
— Нет, он, должно быть, у тебя, — отвечал другой.
— Ты, может быть, думаешь, что я пьян и ничего не помню? — с гневом вскричал Махмуд. — Ты взял ключ, когда мы ложились, и положил его под голову.
Сулейман, казалось, вспомнил.
— Да, ты прав! — вскричал он. — Я теперь припоминаю, что положил его вчера под голову… Но ключа нет, Махмуд!
— В таком случае мы не можем выйти! Беда, если мы не поспеем вовремя к смене.
Уже начало рассветать, и, судя по сигналу, пожар должен был быть в Пере.
В эту минуту Махмуд взглянул на дверь и увидел, что ключ находится в замке.